Я даже разбудила Сунила, когда мое беспокойство дошло до края, и спросила его:

— А если Судха передумает?

— Перестань, Анджу, — сказал Сунил с раздражением. — Она ведь дала тебе слово, разве нет? По-моему, на нее можно положиться. Она ведь знает, как ты ее ждешь. И она знает, что эта поездка принесет пользу и ей самой.

— Но ведь теперь, когда Ашок согласен принять… — тут мне пришлось сделать усилие, чтобы произнести имя, — Даиту, всё может так хорошо сложиться у них. Она любила его всю свою жизнь, понимаешь? Я не представляю, как она откажет ему. Даже если Судха и может сделать это, я не уверена, что она должна, даже несмотря на то, как она нужна мне. Может, мне позвонить ей завтра и…

— Делай что хочешь, только ради бога, дай мне поспать, — сказал Сунил сердито. — Может, ты забыла, но завтра утром мне идти на работу.

Сунил отвернулся и укрылся одеялом с головой. Но мое беспокойство передалось и ему. По его дыханию я слышала, что он еще долго не мог заснуть. Может даже дольше, чем я, потому что уже несколько часов спустя, когда я случайно проснулась, я услышала, как он роется в шкафчике в ванной, где лежали мои снотворные таблетки.

Я сидела, на корточках, едва дыша и обливаясь потом. Я была очень раздражена, сердце тяжело бухало в груди, а внизу живота ныл шрам, напоминая, что я больше не могу пришпоривать свое тело, словно вьючное животное, единственное дело которого — везти меня хоть на край земли.

Казалось, что я никогда не закончу уборку в этой комнате — бывшем кабинете, а по совместительству складе всякого барахла. Несмотря на то что уже прошло несколько месяцев после операции, мне еще нельзя было поднимать тяжести, а у Сунила, с его новым проектом на работе, хватило времени только на то, чтобы освободить пару ящиков и переложить всё в коробки. Еще на прошлых выходных он пообещал, что отнесет их в кладовую, которая была в нашем доме под лестницей, но они до сих пор стояли посреди комнаты, и мне приходилось всё время перелезать через них.

Но я не могла жаловаться на Сунила, ведь он достал детскую кроватку. Он наткнулся на рекламу в бесплатной газете, которую раздавали в магазине, и купил ее. И сам собрал, отказавшись от моей помощи. Хотя я не очень хотела ему помогать. Мне было так тяжело даже заходить в комнату, видеть, как он заносил кроватку по частям, что у меня затряслись руки. Мне казалось, что я возвращаюсь в прошлое, в те дни, когда я вернулась из больницы и мне было так плохо, что приходилось держаться за край кровати, чтобы не уплыть, так пуста я была. Глядя на Сунила, собирающего кроватку, я снова чувствовала пустоту внутри себя, как тогда.

Позже Сунил подошел ко мне, когда я сидела у окна и не отрываясь смотрела на улицу, осторожно дотронулся до моей шеи, и сказал:

— Я знаю, что тебе тяжело. Мне тоже нелегко, Анджу. Но ты должна взять себя в руки. Даита будет здесь через несколько дней, и по твоему приглашению.

— Ее я не приглашала, — пробурчала я сквозь зубы. Я ничего не могла с собой поделать, пусть и становилась адски злой.

Сунил посмотрел на меня с раздражением и жалостью. Впервые в жизни я могла понять по его лицу, о чем он думает. Мне очень жаль, любимая, что у тебя больше нет выбора. Может, так будет лучше для тебя.

У меня есть выбор, сказала я себе. Даита не существует для меня. Ни один ребенок не существует для меня. Судха поймет, она знает, что меня невозможно заставить что-либо сделать, по крайней мере не это. Потому что это было самое малое, что я могла сделать для Према.

Сегодня я решила выгрести вещи из оставшихся ящиков стола. У нас не было лишних комодов, поэтому Судхе придется складывать одежду туда. Сам стол прекрасно подойдет для хранения всяких мелочей. А матрас, который мы привезем на этих выходных, можно будет положить в углу возле окна.

От кроватки я старалась держаться подальше. Вокруг нее собралась мрачная сила, как вокруг заколдованного места из сказки, к которому лишь стоило приблизиться, как оно тут же засосало бы тебя.

Я вытряхивала ящики с книгами и документами Сунила. Чего там только не было: высохшие ручки, тетради с выцветшими конспектами лекций, степлер, конверты, бумажные папки, старые учебники, которые никогда уже не пригодятся Сунилу, но он всё равно не разрешал выбросить. Я перебирала бумаги, складывая их по коробкам и стараясь не смотреть в сторону кроватки. Но я всё же замечала белые перекладины кроватки и подвесную заводную игрушку в виде черно-красного Микки-Мауса, которую описывал мне Сунил.

Скоро место в коробках закончилось. Может, если я заново уложу вещи, которые сложил в коробки Сунил на прошлой неделе, мне удастся впихнуть что-нибудь еще. Я достала из коробки пачку старых банковских счетов — и зачем Сунилу весь этот хлам? — и услышала, как что-то со стуком упало на пол. Это была небольшая деревянная коробочка овальной формы, которая легко помещалась в моей ладони. На ней был затейливый резной узор из листьев и фруктов в кашмирском стиле. Я никогда ее раньше не видела. Хотя нет! Я вспомнила, что ее нам подарил на свадьбу кто-то из родственников, «чтобы хранить в ней что-нибудь ценное». Как большинство свадебных подарков, она была красивой, но бесполезной, и я была уверена, что мы оставили ее в Индии. Как она вообще оказалась здесь, на дне коробки, забитой пожелтевшими ежегодными биржевыми отчетами?

Я, ничего не подозревая, открыла крышку коробочки, уверенная, что она пустая, но обнаружила внутри кусочек белой ткани — носовой платок, мой свадебный носовой платок, с вышитыми по краям нежными цветами лотоса, которые должны были принести мне счастье. Я прижала его к лицу и вдохнула запах, пытаясь вспомнить тот далекий день. Я чувствовала запах свадебного костра, слышала громкий монотонный голос священника, втиравшего мне в кожу куркуму — на удачу. Я словно вдохнула аромат почти растаявшего сна. Неужели я положила свой платок в эту коробочку? В последнее время в моей голове ничего не держалось, как в решете. Хотя… Нет, я точно помнила, что оставила платок в верхнем ящике шкафа в спальне в доме отца Сунила. Наверное, он забрал его перед тем, как уехать в Америку. Кто бы мог подумать, что Сунил такой романтичный?

Я затолкала платочек в бюстгалтер. За обедом я вытащу его и начну дразнить Сунила, размахивая им у него перед носом. В последнее время у нас было не так много поводов для смеха.

Вдруг я похолодела от страшной догадки. Расправив платок, я посмотрела на букву, вышитую в углу шелковой ниткой красного цвета — цвета опасности, предательства и горькой крови. Как я и ждала в какой-то глубокой, безнадежной пещере в своем сердце, это была буква Б — Басудха.

Как я могла забыть, даже на единый миг? Неужели разум во имя собственного спасения стирает из памяти то, что может свести нас с ума?

Перед моими глазами снова возникла сцена — как и множество раз во время горько-медового месяца, когда я лежала без сна после занятий любовью с Сунилом, гадая, о ком он думал, когда стонал от наслаждения меж моих грудей?

Вот закончился свадебный ужин. Мы встали. Рамеш и Судха шли впереди, он держал ее за непослушный локоть. Она достала платок и вытерла им лицо. Убрала его за пояс, но платок упал рядом со столом. Никто не заметил, как Сунил наклонился, поднял его и положил в карман, крепко зажав в кулаке. Никто, кроме меня.

Я прижала платок к дрожащим губам и ощутила едва уловимый и такой родной запах сестры. Я ждала, когда же ревность выпустит свои когти, но все, что я чувствовала — только отчаяние. Сколько раз Сунил пытался остановить меня, когда я настаивала на приезде Судхи в Америку? Сколько раз он намекал мне…

Почему ты не хочешь, чтобы всё шло свои чередом? — повторял он мне. Тогда мне казалось, что Сунил просто эгоистичен и скуп. Но он просто пытался спасти меня.

В ушах у меня стоял шум, как будто открылись шлюзы и в них с ревом устремились потоки воды. У тебя нет выбора, — слышала я голос мужа, уносясь всё дальше и дальше. Судха, теперь, когда ты мысленно уже на полпути в Америку, что мне было делать?