— Анджу, ты еще здесь? Извини, я спала. Что случилось? Я испугалась, ты ведь так редко звонишь.

И те фразы, которые я так тщательно готовила, вылетели из моей головы, как стая испуганных выстрелом птиц.

— Судха, — выпалила я, — у меня будет ребенок. Я должна была тебе сказать об этом. — Я замолчала и судорожно сглотнула слюну. Повисшее молчание было ужасно, оно, словно вакуум, засасывало меня в черные дырочки телефонной трубки. — Судха, — закричала я, — мне так жаль.

— Милая, глупая моя Анджу, — ответила Судха дрожащим голосом. Но я не сразу поняла, что он дрожит не от слез. — Почему тебе должно быть жаль? — Я услышала смех Судхи, яркий, как сок граната. — Я так рада, что мне хочется танцевать. Помнишь, как на старой террасе мы, взявшись за руки, кружились, кружились, до тех пор, пока все не плыло перед глазами? Я безмерно рада за нас обеих. Я хотела подождать еще одну неделю, чтобы быть уверенной до конца, но в этом нет необходимости, потому что я уже знаю наверняка. Я тоже скоро стану мамой! Ох, Анджу, как бы я хотела, чтобы мы сейчас были вместе!

Мне хотелось того же самого, это желание было физическим, как приступы голода.

— Я буду писать тебе каждую неделю, я обещаю, — сказала я, еще до конца не веря в такой подарок судьбы. На языке крутился миллион вопросов. Что теперь говорит свекровь Судхи? Сходил Рамеш к доктору или нет? А может, им удалось уехать на пару дней, как я предлагала? Надеюсь, что так, ведь тогда я смогу говорить своему маленькому племяннику или племяннице: «А ты знаешь, что если бы не моя замечательная идея, то тебя бы и не было!» Но наше время вышло.

— Я буду писать тебе обо всем, — крикнула я торопливо, — и буду тебе присылать свои ужасные фотографии. И от тебя жду того же.

— Хорошо, — ответила Судха.

Положив трубку, я стояла у окна, потягивая густое сладкое какао и глядя в шоколадную темноту. Высоко в небе я заметила ореолы вокруг звезд, как на картине Ван Гога. У нас обеих будут малыши! Этот мир был замечателен, слишком замечателен для меня, и я дала обет стать лучше с этого дня: мягче и спокойнее, менее эгоистичной — такой, как моя кузина, — чтобы стать достойной его.

Когда я проснулась от обеденного сна, солнце уже окрасило стены спальни золотом. Я потерла глаза, пытаясь вспомнить увиденный сон, такой же мягкий и теплый, как одеяло, под которым я свернулась. Но сон словно играл со мной в прятки на краешке сознания и не хотел проигрывать. Я потянулась, как кошка, — нет, скорее, как тигрица. Я чувствовала себя такой сильной и здоровой, мое гладкое тело стало похоже на налившийся соком плод.

Я спустилась вниз и присоединилась к свекрови, которая пила вечерний чай.

— Хорошо поспала? — заботливо спросила она, а потом крикнула служанке: — Динабандху, принеси нашей мамочке, Бау-ма, чая, — теперь, как я и ожидала, она стала называть меня более ласковым словом.

Она даже отложила в сторону газету, которую читала, чтобы поболтать со мной, пока не принесут дымящуюся чашку имбирного чая, очень полезного для пищеварительной системы беременной женщины.

С тех пор, как стало известно, что я беременна, большинство моих обязанностей перешло к свекрови. Она не хотела, чтобы я наклонялась над раскаленной плитой, вытаскивала из кладовой мешки с рисом и чечевицей, бегала на террасу, чтобы проверить овощи или фрукты, которые сушились там на солнце.

— Вы должны мне разрешить хоть что-нибудь делать, мама, — говорила я иногда, чувствуя себя виноватой. — Я чувствую себя бесполезной и мне скучно.

— Дорогая моя, — ее глаза увлажнялись, как часто в последнее время. — О чем ты говоришь? Сейчас ты делаешь самое полезное из всех дел. А что касается скуки, то почему бы тебе не попросить братьев Рамеша сбегать в магазин и купить видеокассету с каким-нибудь новым фильмом?

Да, теперь, когда я ждала ребенка, мне было позволено всё — конечно, в рамках приличий, определенных свекровью. Я могла просить братьев Рамеша выполнять мои поручения. Могла спать допоздна и валяться в постели днем, и никто меня не тревожил. Если мне хотелось остаться одной, я могла пойти на балкон и сидеть там, в тени нима столько, сколько захочу. «Беременные очень часто бывают капризны, — сказала моя свекровь прислуге. — Поэтому их нужно баловать и потакать им во всем». За столом теперь мне первой приносили еду, а не Рамешу, как раньше. В конце концов, как сухо однажды заметила свекровь, он свое дело сделал. Мне давали самые лакомые кусочки, всё, что я обожала: рыбные головы, тушенные с чечевицей и сбрызнутые лимонным соком, хрустящие, зажаренные до золотистой корочки баклажаны, самый вкусный и нежный верхний слой рисового пудинга. Когда свекровь звонила в Калькутту, чтобы сообщить радостную новость, она спросила у Пиши, какие блюда я люблю больше всего. И теперь она следила за тем, чтобы Динабандху готовила каждый день хотя бы одно из них.

Иногда, чувствуя себя неловко, я пыталась возражать.

— Ешь, ешь, Бау-ма, — улыбалась свекровь, пододвигая к моей тарелке дорогие витамины для беременных женщин, которые ей привезли из Калькутты. — Не забывай, что ты ешь и за моего внука тоже.

Мою свекровь даже не возмутило то, что Рамеш привез мне из командировки в Муршидабад целый ворох шелковых сари, которыми славился край. Может, она думала, что эти сари согреют ее внука?

По вечерам мы смотрели видеофильмы. Свекровь хотела, чтобы я смотрела комедии или священные истории из Рамаяны, потому что считала, что только такие фильмы хорошо влияют на развитие личности ее внука. Она была очень недовольна, когда однажды брат Рамеша принес фильм о Рани Джанси, овдовевшей королеве, которая возглавила мятеж против Великобритании в 1850-х годах и доблестно погибла на поле сражения. «Слишком кровавый», — жаловалась свекровь. Но я была в восторге от этого фильма, храбрость Рани меня просто потрясла. Когда священник объявил, что так как она бездетная вдова, то должна посвятить свою жизнь молитвам, она дерзко ответила, что подданные и есть ее дети, о которых она должна заботиться. Надев мужскую одежду и взяв в каждую руку по мечу, она повела своих солдат в бой. Даже когда стало очевидно, что британская армия превосходит ее в оружии и численности, она не сдалась. А в конце она, смертельно раненная, упала на землю с сияющим от безудержного и отчаянного счастья лицом. Мне так понравился фильм, что я посмотрела его дважды.

— Наверное, королева и должна быть такой, — сказала свекровь. — А мне больше по душе добросердечные и мягкие женщины, такие как наша Бау-ма.

Сплошная патока была вокруг меня, но почему я чувствовала себя всё время недовольной? Почему не могла избавиться от вяжущего ощущения во рту, словно откусила от кислой сливы. Мама говорила, что нужно молиться каждый день, стоя на коленях, прижав лоб к полу, и благодарить моих родственников за такую заботу. Но когда по вечерам я ходила по террасе — мне полагалось проходить милю каждый день, — я не могла притвориться, что забыла этот оценивающий взгляд свекрови в то время, когда я не могла забеременеть. Даже Рамеш не вызывал у меня доверия. Самые невинные его вопросы — не тошнит ли меня, не хочу ли я, чтобы он помассировал мне спину — вызывали у меня раздражение. Когда мы лежали в постели, и он осторожно клал мне руку на живот, я тут же отбрасывала ее, хотя и знала, что оскорбляю его чувства. Иногда мне хотелось закричать: «Вся эта любовь и забота — она для Судхи или для женщины, которая носит в себе наследника Саньялов?»

Мама сказала бы, что это всё глупости. Какая разница?

Но разница была, я знала. Гуляя по террасе вечером, когда звезды казались такими далекими и тусклыми, мне становилось очень грустно. Я хотела, чтобы рядом была Анджу, мне так был нужен ее острый ум, чтобы найти верные слова для моих дурных предчувствий. Чтобы она сказала, что я права.

Самым непостижимым из всех непостижимых поступков моей свекрови для меня оставалось то, что она держала мою беременность в секрете. Вне нашего дома никто, кроме мам и Анджу, не знал о том, что я жду ребенка. Даже тетя Тарини.