Мне нравилось быть замужем, по крайней мере, когда я не задумывалась о браке. Мне казалось, что я плыву на огромном облаке из сладкой ваты, невероятно легком, розовом и сладком, но в нем были дыры, в которые я могла провалиться в любую минуту. И там прилипла бы и уже никогда не смогла выбраться наверх.

Замужество было похоже на вино, как я его себе представляла: сделав глоток, ты чувствуешь его прохладу сначала во рту, струйка течет по подбородку, потом оно слегка ударяет в голову и тебе становится хорошо. Главное — не останавливаться, и тогда не будет похмелья.

Но почему мне всё время мерещились тучи, которые должны вот-вот заслонить солнце? Сунил был мужем, о котором можно только мечтать. Он всегда был внимателен ко мне, почти каждый день мы с ним уходили куда-нибудь, где можно было остаться наедине, чтобы мы могли лучше узнать друг друга до того, как он вернется в Америку, а я останусь здесь в ожидании визы. Мы гуляли рядом с мемориалом Виктории, сидели на берегу озера Рабиндра-Саробар, бросая в воду лепестки цветов. В его рассказах Америка казалась мне такой же удивительной, как сказочные королевства из сказок Пиши.

— Ты можешь быть кем угодно в Америке, всем, что ты захочешь, Ангел, — взволнованно говорил мне Сунил. (Он всегда теперь называл меня «ангел».)

И я верила, сидя в солнечный день под душистыми кустами хаснахана, склонив голову ему на плечо и любуясь золотистой рябью на озере.

Замужество изменило меня самым неожиданным образом. Я стала словно только что ощенившаяся собака: я не переносила, если кто-то приближался к нам с Сунилом. Когда, по обычаю, мы навестили мою мать спустя две недели после свадьбы, стыдно сказать, мне с трудом удавалось скрывать свое раздражение. Я вдруг увидела, что дом, который всегда виделся мне таким красивым и величественным, стал совсем ветхим, мне даже казалось, что я слышу, как рассыпаются на кусочки мрамор и штукатурка. А наши мамы вдруг как-то уменьшились и сморщились, словно внутри у них всё осыпалось в пустоту, которая образовалась после того, как мы с Судхой оставили дом. Когда Пиши отвела Сунила в сторону, под предлогом того, чтобы показать ему дом, мама тут же принялась расспрашивать, хорошо ли он ко мне относится. Я отвечала односложно и хмуро, еле сдерживая досаду. Как же быстро я отдала свою верность другому. Даже если бы у меня были сложности с Сунилом, я бы ничего не сказала маме. Именно поэтому на ее вопрос, нравятся ли мне свекры, я быстро ответила «да».

Мне понравилась мать Сунила. У нее действительно было доброе сердце, и она без ума любила сына. Я знала, что ей очень хотелось проводить больше времени с ним, пока он в Индии, но она ни разу не пожаловалась, что Сунил часто уходил со мной на весь день и возвращался незадолго до того, как приходил с работы его отец. Миссис Маджумдар с удовольствием делала нам чай и рассказывала истории из детства сына, весело смеясь, когда вспоминала, как однажды он чуть не спалил кухню, проводя научные опыты, или о том, как он боялся пауков. В такие минуты она казалась красивой.

Но когда рядом был мистер Маджумдар, мать Сунила превращалась в совершенно другую женщину: она не поднимала головы и говорила бесцветным шепотом. Когда отец Сунила требовал что-то принести, она, виновато ссутулившись, бросалась выполнять его просьбу. Мистер Маджумдар постоянно орал. Думаю, он наслаждался этим. Как наслаждался цитированием унизительных фраз о женщинах из священных индийских книг. Я только появилась в их семье, поэтому у него пока не было причин обрушивать на меня свои приступы гнева, но он уже несколько раз говорил: «Женщины и золото — корень всех бед», бросая на меня красноречивые взгляды.

Я сидела в нашей спальне у туалетного столика, надевая накрахмаленное бенгальское сари с богатой золотой вышивкой, и пыталась закрепить его конец на голове. Он всё время соскальзывал, поэтому мне пришлось приколоть его к волосам маленькими заколками. Как-то я спустилась к обеду в цветастой курте, которую мне купил Сунил, но его мать упросила меня переодеться, пока мой наряд не увидел отец. Она выглядела такой испуганной, что у меня не хватило духа с ней спорить. «Тиран!» — думала я, застегивая толстое ожерелье на шее. Но, как говорил Сунил — что поделать… Я должна буду мириться с ним от силы год, пока не получу визу, и ради Сунила я готова была потерпеть. Я улыбнулась, глядя на свое отражение в зеркале, представляя, как вечером Сунил снимет с меня одежду и как его неторопливые прикосновения превратят меня из прежней Анджу в чувственную и страстную женщину.

Вот как меняло нас замужество, открывая новые, удивительные, а иногда пугающие стороны, которых раньше мы даже представить себе не могли.

Когда я спустилась к ужину, отец Сунила уже сидел во главе обеденного стола из красного дерева. Я помогла миссис Маджумдар приносить блюда. Сначала мы поставили тарелки перед ее мужем, потом перед Сунилом, который сидел за противоположным краем стола. Потом мы сели, правда мать Сунила поминутно вскакивала, чтобы убедиться, не нужно ли мужчинам добавки, за чем-то еще, и еще.

Мать Сунила очень вкусно готовила. Как и для многих женщин, для нее еда была способом выразить свою любовь к близким. Но угодить придирчивому отцу Сунила было практически невозможно. Хотя миссис Маджумдар старалась изо всех сил, делая каждый ужин произведением искусства. Сегодня она приготовила дал с зелеными кусочками манго, которые, по словам мистера Маджумдара, прекрасно успокаивали нервы (ему, правда, это не очень помогало). Зрелый рис басмати — он легче для желудка. Картофельное пюре с приготовленной на пару горькой тыквой — для очищения крови, и карри из стручков бамии с запеченным имбирем — для стимуляции пищеварения. Кроме того, я принесла райту из йогурта и огурцов, восстанавливающую силы, и большую тарелку жареной рыбы тангра, которую можно было есть целиком (в ней, по словам отца Сунила, очень много кальция). Пока я накладывала еду свекру, свекровь быстро подошла к сыну с небольшой миской, накрытой крышкой, и поставила ее рядом с ним. А потом с невозможно виноватым видом засуетилась вокруг Сунила, подавая ему стоящие на столе блюда.

Но ничто не могло ускользнуть от хищного взгляда моего свекра.

— Что это?

— Ничего, — запнулась миссис Маджумдар. — Просто блюдо для Сунила, которое ты не станешь есть, поэтому я и поставила его рядом с ним.

— Передай-ка мне это, Анджали, — сказал свекор.

Какое-то мгновение я колебалась, но знала, что если не подчинюсь, тогда он просто заставит передать блюдо миссис Маджумдар. Я взглянула на Сунила, чтобы понять, как мне поступить. Он смотрел вперед, стиснув зубы, и я передала миску. Отец Сунила поднял крышку, и мы все увидели там темно-коричневую пасту — ароматное и нежное чатни из тамаринда, в котором плавали маленькие кусочки перца чили. На приготовление такого блюда, должно быть, ушла уйма времени.

И вдруг отец Сунила швырнул миску через весь стол прямо в миссис Маджумдар. Глухо ударившись в мою свекровь, миска с грохотом упала на пол.

Я смотрела на брызги соуса по всему столу и темные пятна на сари миссис Маджумдар, до конца не веря в происходящее. Я совершенно не была готова к таким сценам. Но что больше всего меня поразило, так это с каким смирением свекровь опустила глаза, даже не стерев пятна соуса с рук.

— Сколько раз я тебе говорил не готовить эту вредную для здоровья дрянь? — обрушился муж на миссис Маджумдар. — Сколько раз я говорил тебе, что не переношу этот запах? Кто платит за еду, которую ты ешь в этом доме? Отвечай!

У свекрови задрожала нижняя губа. Как унизительна была для нее эта сцена на глазах у невестки. Я порывалась встать, чтобы увести ее и стереть пятна соуса с ее лица и рук, сказать ей, чтобы она не позволяла своему мужу так обращаться с собой. Но как только свекор заметил, что я встаю, он тут же остановил меня грубым окриком:

— Сядь, Анджали. Ты куда собралась?