На маленькой кухоньке малогабаритной квартиры в Теплом Стане сидели двое: хозяин по фамилии Нелидов, рабочий электролампового завода с двадцатилетним без малого стажем, и его земляк, военкоматовский прапорщик Битюков.

— Сам знаешь, как все достается, — говорил «гегемон», дрожащей рукой наполняя стакан. — Жисть, она у нас не сахар. Это те… там… а мы — что?.. Э-ээ! Давай вот, земеля… За этот, как его… ну?..

— Новый год, что ли?

Нелидов мутными глазами смотрел на гостя, словно только что обнаружил его у себя в холодильнике.

— Не-ет! — помахал хозяин скрюченным пальцем перед носом прапорщика. — Ты не финти, не надо!.. Дело говори.

— Да какое дело-то? — заплетающимся языком спросил Битюков. Он был уже хорош, но на уговоры остаться до утра не поддавался и в четвертый раз поднимал стакан со словами: «На посошок!»

— Сказ-зал?.. Заметано! Мое слово — кр-ремень! — разорялся пролетарий.

— Ну!.. — одобрил его гость. — Давай, за детей? Сдвинули стаканы, стараясь не звенеть: в комнате за стеной спала жена Нелидова с пятилетней дочкой.

— Фу, ну и… как ее партейные пьют? — возмутился Битюков, подавив позывы на рвоту.

— Закусывай, закусывай, Боря! — протянул ему на вилке огурец хозяин. — Водочка — она солененькое любит.

Прапорщик убрал его руку, резким движением оттянул рукав.

— А который час-то, Н-нелидин?

— Не-ли-дов! — поправил создатель электрических лампочек. — Пр-рашу запомнить.

— У меня записано «Нелидин». Документ! — с почтением протянул военный.

— Ну и нехай себе! А час… х-хрен его знает, часы там… в комнате. Нюрку неохота будить. Ладно, так ты все понял?

— Понял я, понял, не бухти. Отсрочим твоего Сережку… на полгода.

— Точно. Вижу, все понял. А з-за мной не заржавеет, — пообещал хозяин, громогласно икнул и заботливо проводил гостя в коридор.

Там он подождал, прислонившись к стеночке, покуда Битюков справит нужду в туалете, помог надеть шинель.

— Баксы я тебе дал? — спросил Нелидов и торжественно поднял указательный перст.

— Дал, дал. Все, Сергуня. До следующего… года, значит! А там мы займемся отсрочкой.

— Но баксы…

Прапорщик махнул рукой, завалился на висевшую в прихожей одежду, сорвал несколько пальто с крючков, бросился поднимать, но это оказалось ему не под силу.

— Брось, ну его на х…! — замахал руками хозяин. — Брось, я сказал. Иди, а то на метро опоздаешь. Сам я… Серегу от армии…

— Все! Кончит техникум твой Серега.

— Во-от!..

Они вышли на площадку, хозяин вызвал лифт, расписанный всеми известными словами и мало кому известными названиями рок-групп. Простились тепло, по-дружески, хотя и не очень-то соображая, где они и что делают.

…Битюков вышел в распахнутой шинели. Когда его немного обдуло холодным ветром, он сообразил, что на улице нет ни души и время явно перевалило за полночь.

В кармане прапорщик нащупал что-то тяжелое, оказалось — бутылка трехзвездочного коньяку.

Вскоре повстречался одинокий прохожий.

— Эй! Из-звини… те… Котрый час? — лизнув пригоршню снега, чтобы не прилипал к небу пересохший язык, спросил Битюков.

— Рано еще, — сострил встречный, — без пятнадцати три.

— Три?.. Ч-чего… три? — спросил Битюков совершенно серьезно.

— Закусывать надо, армия!..

Минут через десять прапорщик пришел в себя окончательно и понял, что с Теплого Стана ему в эту ночь не выбраться, разве только вернуться назад к Сереге. Он обшарил карманы, но записной книжки не обнаружил, а визуально дом, куда земляк привел его «на автопилоте», не помнил.

К счастью, в кармане оказались деньги — сто долларов. Кто-то дал их ему не то за какую-то услугу, не то в долг — сейчас было не вспомнить. Это давало шанс поймать попутную машину.

Две из них прошмыгнули, не остановившись на вялый жест, зато водитель новенького «Москвича» оказался сговорчивым:

— За «сотку»… до Лунева довезешь? — икнув, поинтересовался прапорщик.

— Садись, — равнодушно бросил шофер.

— Во!.. Дело!.. — обрадовался загулявший воин и буквально упал в машину.

— Курить у тебя можно? — спросил он и, не дожидаясь разрешения, закурил.

Километра три проехали молча. Битюков наконец согрелся и почувствовал себя почти в норме. Сейчас бы еще грамм сто — и как огурчик.

— Домой, понимаешь, нужно. Семья у меня там, в Луневе. Раз в месяц с этой проклятой службой и вижу. Хоть на Новый год повидаться, — попытался он завязать дорожную беседу. — Слушай, командир, у тебя стаканчика в бардачке нет? Земляк бутылку дал…

Водитель не отвечал, сосредоточенно глядел на дорогу, прибавляя скорость. Миновали пост ГАИ.

Битюков дожидаться не стал. Он, бесцеремонно заглянув в бардачок, стакана там не обнаружил, открыл пробку зубами, звучно выдохнул и присосался к горлышку.

Стрелка доползла до отметки «120» , плавно стала забирать дальше.

— Во-о! — довольно откинулся на спинке сиденья Битюков. — Ты не боись, командир, деньги у меня есть.

— Я не боюсь, — ответил не слишком разговорчивый водитель.

— Сам-то… по пути или шабашишь?

— Когда как.

Скорости прапорщик не различал, но чувствовал себя комфортно. Теплая волна от выпитого разлилась по телу, озноб прошел, ровная гладкая дорога и зимний лес за окном навевали сон.

…Проснулся Битюков, почувствовав, что машина стоит. Он открыл глаза, попытался сориентироваться.

— Чего стоим? — удивленно спросил прапорщик, поняв, что двигатель работает. Водитель смотрел в окно и о чем-то сосредоточенно думал.

— Я всегда останавливаюсь здесь, Битюков, — ответил он. — На этом месте я в последний раз виделся со своей женой. Ты помнишь ее, мою жену, Битюков? — с этими словами водитель повернулся к пассажиру лицом.

Было темно, и на лицо шофера падали лишь блики от осветительных приборов на щитке. Но Битюкову разглядывать его было ни к чему: он уже понял, что перед ним — его убийца.

Молчание длилось целую вечность.

Битюков хотел о чем-то спросить, но не знал, о чем. Хотел выскочить, но понимал, что сделать этого, а тем более убежать, не сможет.

— Она умерла, — сказал Убийца и включил «дворники». — Вы убили ее, Битюков. Изнасиловали, а потом убили.