— Мы не убивали!.. — еле слышно выдавил из себя прапорщик.

— Четвертым был Конур из Косина. Он ушел в монастырь и там удавился. Бог не принял его покаяния. Я не приму его тем более. Пока кто-нибудь из вас будет ходить по Земле, мне на ней места не будет.

— Я?.. Я не…

— Врешь. Ты был пятым.

Водитель бросил сцепление, и машина рванула по трассе, снова стремительно набирая скорость. Прапорщик окончательно протрезвел, его сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. В горле застрял ком, перехватило дыхание. Нужно было что-то делать, на что-то решаться. Но что? Напасть ли на этого мрачного типа первым? Или попытаться вымолить у него пощаду?

— Куда ты меня везешь? — спросил Битюков, осознав, что машина удаляется от Москвы, но вовсе не в нужную ему сторону.

— К ней, — коротко ответил Убийца. — Она хочет встретиться с тобой, чтобы посмотреть тебе в глаза. Ты ведь получил приглашение умереть?

«Ну, вот и все, — подумал прапорщик и невольно обмяк всем телом. — Вот и все… Глупо попался, как глупо…»

— Я… я не думал, что это она! — воскликнул он горячечным шепотом.

— Ты не использовал свой шанс наложить на себя руки, Битюков, — продолжал Убийца. Все приговоренные вели себя одинаково, и он знал наперед, какие слова воспоследуют. — Я дал тебе этот шанс, меня не будет мучить совесть. На фотографии действительно была не она. Это американка Шарон Тейт. Они были очень похожи, и их обеих убили подонки вроде тебя. По фотокарточкам Кати меня легко могли вычислить и помешать отправить последнего из вас в могилу. Но если бы ты раскаивался, то видел бы Катю в каждой женщине.

И тут Битюков понял: надо опередить свою смерть. Хотя бы попытаться. Но понял, что в его распоряжении осталось совсем немного времени и если он не сумеет опередить свою смерть, то потом может быть поздно.

— Отвези меня в милицию, — предложил он, чтобы оттянуть время перед решительным броском. — Я во всем сознаюсь, назову всех… все, как было. Пусть меня судят!

— Дважды не судят, Битюков. А я тебе свой приговор уже вынес.

Рука прапорщика, сжимавшая горлышко бутылки, не успела взметнуться: водитель резко ударил по тормозам, опередив ее на долю секунды, словно умел читать мысли. Битюков ударился лбом в стекло, тут же получил удар ребром ладони по шее и отключился.

Он не мог знать того, как долго и тщательно готовился к встрече с ним Убийца.

Гонимый презрением ближних, он не сразу решил посвятить себя возмездию.

«Где ты был?! Почему ничего не сделал?! Почему отдал на поругание мою дочь?! Проклинаю!..» — все еще звучали в его памяти слова Катиного отца.

Он шел к друзьям и не мог не заметить, как они отводят глаза, уходят от разговора, ссылаются на дела.

«За что?!»

На этот вопрос он так и не нашел ответа.

И еще он видел рожи ментов. Сытые, довольные, равнодушные рожи. «Ищем. Работаем. Ведется следствие».

А он нашел! Нашел, потому что не мог не найти. Нашел кострище — в трех километрах от того места, на котором их разлучили с Катей. Нашел бутылки из-под водки и пробки с указанием партии и датой выпуска; нашел пузырек из-под крэка и, наконец, медный медальон на разорванной цепочке, внутри которого еще сохранилась неразмытая дождями фотография девушки, а на обороте гравировка: «Витя + Маша». Медальон был в форме сердечка. Тогда ему подумалось, что, может быть, Катя сорвала и отбросила его в кусты специально для того, чтобы он нашел их.

Все подонки были коротко стрижены… Но тюрем тут не строили! И все примерно одного возраста… Ну конечно: шел весенний призыв в армию!

«Да поймите же вы, молодой человек!.. Вашу. Жену. Уже. Не вернуть».

После этого он уже не хотел доверять возмездие государству. Да и что было этому государству до чьей-то там убитой жены в тот исторический год, когда решалась судьба демократии…

Месть противоестественна?.. антигуманна?.. не угодна Богу?.. Может быть, нужно оставить все так, как есть? Смириться?.. подставить другую щеку?.. помолиться в церкви за здоровье насильников?.. Рассуждения на эти темы он оставил тем, чьих беременных жен еще не насиловали.

Тогда он решил исчезнуть. Уехать далеко и надолго, чтобы, вернувшись, исполнить задуманное до конца и ни разу не проиграть. Убийство стало смыслом его жизни.

Старый китаец, с которым он случайно познакомился на Памире, за небольшую плату взялся обучить его искусству ближнего боя дуаньда и поражался, как ученик схватывает все на лету. Меж тем все объяснялось просто: стоило этому ученику закрыть глаза, и перед мысленным взором возникала одна и та же картина: Катя… придорожная пыль, смешанная с его кровью… слепящее, совсем не весеннее солнце… и семеро — коротко остриженных, злобных, с отсутствующими взглядами.

Уезжая из Москвы, он уже знал их фамилии и адреса, родственные связи и номера воинских частей.

«Вы служите, мы вас подождем…»

За те три года, пока его не было в столице, он многое понял, многому научился: просчитывать на пять ходов вперед, подавлять в себе эмоции. Фамилия умершей матери, которую он взял взамен своей прежней, напоминавшей о привязанностях и приятелях, о Кате и об их уютной квартирке на Лесной, окончательно подвела черту под прежней жизнью.

Авдышев выбросился из окна не сам. Этот никогда не стал бы мстить за свою жену, чье имя было выгрировано на медальоне после маленького плюсика. Нашел бы себе другую: а чего, дело житейское, был плюс — стал минус. И подонок Кочур не скрылся бы в монастыре, если бы его не унижали в мусульманском плену. Повесился он от страха, а не от угрызений совести.

Дуаньда — это ближний бой, а не стрельба из-за угла. В каждый удар нужно вкладывать все естество, всю силу, веру и злость на эту жизнь.

Битюков очнулся на месте водителя. Фары автомобиля были выключены, приборный щиток не светился. За промерзшими окнами лежал снег. В свете луны проблескивали рельсы.

Убийца сидел рядом и смотрел в окно перед собой.

Когда прапорщик окончательно вспомнил, что с ним и где он находится, грохот товарного состава уже раздавался совсем близко.

— Если ты встретишь ее там, — тихо проговорил Убийца, — передай, что я ее по-прежнему люблю. А теперь — подыхай, тварь!