– Эти… мертвецы хотят знать?
– Да, – хором сказали Олдермен и Джонни.
– Ей-богу, Майкл Джексон ничего такого не делал, – сказал Бигмак. – Он…
– Я видел один фильм, – проблеял Холодец, – про то, как на старом кладбище построили дома, и кто-то выкопал бассейн, и все скелеты повылазили и хотели всех передушить…
– Зачем? – спросил Олдермен.
– Он спрашивает зачем, – сказал Джонни.
– Без понятия, – пожал плечами Холодец.
– Я думаю, – нерешительно начал Ноу Йоу, – что… э-э… гробы и все прочее выкопают и куда-нибудь перенесут. Наверное, есть какие-то специальные места.
– Я против! – объявила покойная миссис Сильвия Либерти. – Я уплатила за свой участок пять фунтов, семь шиллингов и шесть пенсов! И отчетливо помню содержание Документа. Там говорилось: Место Последнего Упокоения. И ни слова о том, что Спустя Восемьдесят Лет Ваш Прах Выкопают и Перезахоронят, дабы живые могли построить… как это?..
– Современные Специально Спроектированные Офисы, – подсказал Уильям Банни-Лист. – Что бы это ни значило.
– Наверное, их спроектировали специально, – предположил Джонни.
– Пойти с молотка за пять пенсов! Стыд и срам! – воскликнула миссис Либерти.
– Вот вам живые! – с горечью воскликнул Уильям Банни-Лист. – Совершенно не думают об угнетенных меньшинствах.
– Понимаете, – несчастным голосом проговорил Джонни, – мэрия говорит, содержать кладбище чересчур накладно, а земля дорогая…
– А что это за Сплинберийские муниципальные власти? – спросил Олдермен. – Куда подевался городской совет Сплинбери?
– Не знаю, – сознался Джонни. – Никогда о нем не слышал. Послушайте, я тут ни при чем. Мне здесь тоже нравится. Я и Холодцу говорил: мне не по душе то, что происходит.
– Так что же ты намерен предпринять? – поинтересовался Олдермен.
Джонни попятился, но наткнулся на роллс-ройсовую усыпальницу мистера Порокки.
– Ой, нет, – сказал он. – Только не я. Это не мое дело!
– Разве? – удивилась покойная миссис Сильвия Либерти. – В конце концов, ведь именно ты нас видишь и слышишь.
– Остальные нас просто не замечают, – прибавил мистер Порокки. – Ноль внимания.
– Мы весь день из кожи вон лезли, – сказал Олдермен.
– Гуляют тут всякие с собаками, – буркнул Уильям Банни-Лист. – Ха! Пяти минут на месте не постоят, все бегом.
– Даже старая миссис Тахион и та… – вздохнул мистер Порокки.
– А она ведь умалишотка, – сказал Олдермен. – Бедняжка.
– Остаешься ты, – подытожил Уильям Банни-Лист. – Ты должен пойти к этим муниципальным как-их-там и объяснить, что мы – не намерены – переезжать!
– Меня никто не станет слушать! Мне всего двенадцать! Я даже голосовать еще не имею права!
– Зато мы имеем, – сказал Олдермен.
– Да ну? – усомнился мистер Порокки.
Мертвецы сгрудились около него, как американская футбольная команда.
– Мы ведь остаемся совершеннолетними, верно? По бумагам?
– Да, но мы мертвы, – напомнил мистер Порокки.
– Теперь голосовать можно с восемнадцати лет, – сказал Джонни.
– Неудивительно, что в людях не осталось уважения, – проворчал Олдермен. – Говорил же я: стоит допустить женщин к голосованию, и пиши пропало…
Миссис Либерти гневно сверкнула на него глазами.
– От имени умерших голосовать нельзя, – вмешался Уильям Банни-Лист. – Это называется «персонация». Незаконная Выдача Себя За Другое Лицо. Я был кандидатом от Революционной Рабочей Партии Солидарности и знаю.
– Я никому не предлагаю воспользоваться моим голосом, – сказал Олдермен. – Я хочу воспользоваться им лично. Никакой закон этого не запрещает.
– Верно…
– Я пятьдесят с лишним лет верой и правдой служил этому городу, – продолжал Олдермен. – И не вижу, отчего бы мне не поучаствовать в голосовании. Оттого только, что я мертв? Демократия – вот главное.
– Народная демократия, – вставил Уильям Банни-Лист.
Воцарилось молчание.
– Ну… – сказал несчастный Джонни, – я погляжу, что можно сделать.
– Молодчина, – одобрил Олдермен. – И газету не худо бы доставлять каждый день.
– Нет. – Мистер Порокки покачал головой. – Так трудно переворачивать страницы…
– Но мы должны быть в курсе событий, – возразила миссис Либерти. – Как знать, что за нашей спиной замышляют живые!
– Я… что-нибудь придумаю, – сказал Джонни. – Получше газеты.
– Вот и отлично, – сказал Уильям Банни-Лист. – И сходи в мэрию и скажи там…
– Что мы не собираемся с этим мириться! – прогремел Олдермен.
– Ладно, – покорно согласился Джонни.
Мертвецы растаяли. Опять возникло ощущение перемещения, словно они отбыли в неведомый иной край.
– Ушли? – спросил Холодец.
– Нельзя сказать, чтоб они приходили, – заметил Ноу Йоу, ревностный поборник науки.
– Приходили и ушли, – подытожил Джонни.
– Блин, чудно все это, – поежился Бигмак. – И холод собачий…
– Ладно, потопали, – сказал Джонни. – Мне надо подумать. Они хотят, чтоб я остановил стройку.
– Как?
Джонни быстро зашагал к воротам.
– Ха! Это они свалили на меня.
– Мы поможем, – тут же сказал Ноу Йоу.
– Да? – спросил Холодец. – В смысле, Джонни-то в порядке, но… ну… это получается якшаться с нечистой силой. Твоя мать, если узнает, будет вне себя.
– Да, но если они говорят правду, значит, мы помогаем христианским душам, – возразил Ноу Йоу. – А раз так – ничего страшного. Это ведь христианские души, да?
– По-моему, на кладбище есть и еврейский участок, – сказал Джонни.
– Ну и что. Евреи все равно что христиане, – заявил Бигмак.
– Не совсем, – очень осторожно возразил Ноу Йоу. – Но вроде того.
– Да, но… – неуклюже начал Холодец. – Это… покойники и всякое такое… ну… он их видит, значит, это его проблема… то есть…
– Когда Бигмака судили, мы все пошли его поддержать, – напомнил Ноу Йоу.
– Ты сказал, что его повесят, – надулся Холодец. – И я, дурак, все утро рисовал плакат «Свободу сплинберийцу!».
– Это был политический процесс, – обиделся Бигмак.
– Ты угнал машину министра просвещения, пока он торжественно открывал школу! – возмутился Ноу Йоу.
– Я не угонял. Я бы покатался и вернул.
– Ты въехал на ней в стену. Ты бы не смог ее вернуть, даже если бы отскреб лопатой.
– А я виноват, что у него тормоза ни к черту? Я, между прочим, мог здорово покалечиться. Но, похоже, это никого не колышет. Ваш министр сам виноват – не фиг бросать где попало тачки с плевыми замками и гавкнутыми тормозами…
– Спорим, сам он тормоза не чинит.
– Значит, виновато общество…
– Все равно, – сказал Ноу Йоу, – мы в тот раз подставили тебе плечо, верно?
– Не шею же было вместо него подставлять, – буркнул Холодец.
– И все мы поддержали Холодца, когда он нажаловался в музыкальный магазин, что, если проигрывать записи Клиффа Ричардса задом наперед, слышны Откровения Господа…
– Ты же говорил, что тоже их слышал! – возмутился Холодец. – Сам говорил!
– Это когда ты объяснил мне, что к чему, – сказал Ноу Йоу. – А пока я не знал, что слышу, мне казалось, что кто-то скулит и подвывает: айип-аййиип-муээп-айииипп[1].
– Нельзя выпускать записи, которые так действуют на впечатлительных! – воинственно заявил Холодец.
– Я хочу сказать, – перебил Ноу Йоу, – что друзьям надо помогать, согласны? – Он повернулся к Джонни. – Вот что. Лично я думаю, что ты на грани нервного срыва, у тебя расстроена психосоматика, ты слышишь голоса и страдаешь бредовыми галлюцинациями, и тебя, наверное, надо бы засунуть в смирительную рубашку – знаешь, такую белую, с моднючими длинными рукавами – и посадить под замок. Но это не важно, потому что мы друзья.
– Я тронут, – сказал Джонни.
– Похоже, – согласился Холодец, – но нам по барабану, верно, парни?
Мамы дома не оказалось – ушла на вторую работу. Дед смотрел «Курьезы скрытой камерой».
