Каждую новую программу оркестра открывал вступительным словом профессор Иван Иванович Соллертинский[33] — человек поразительно эрудированный в области искусства и музыки. Владел он более чем двадцатью языками. Каждая его беседа о конкретных произведениях программы превращалась в блестящую лекцию, далеко выходящую за рамки данной темы.
Возможность несколько раз послушать одни и те же произведения мировой классики приносила несомненную пользу. Углублялось понимание музыки, появлялись любимые композиторы, посещение концертов становилось потребностью. То же и со спектаклями: мы невольно начинали замечать разницу в трактовке одних и тех же ролей разными исполнителями, учились отличать «почерк» одного режиссера от другого, бывали подчас свидетелями истинного вдохновения, взлета солирующего актера, а вслед за ним и всего актерского ансамбля. Случались и провалы, когда вроде все как обычно, а души спектакля нет — одна лишь внешняя форма. Все эти впечатления не проходили даром и постепенно обостряли «слух» на фальшь, на подделку под искусство.
Каждый день был насыщен новыми впечатлениями, новыми встречами, новыми мыслями. Очень интересными были и занятия. Каждый предмет был по-своему увлекательным: история античной литературы и искусства, история западно-европейского театра, история русского театра, история изобразительного искусства и музыки, основы актерского мастерства и режиссуры, история костюма. И все это не считая критических семинаров, где мы учились обсуждать спектакли, писать рецензии, а также практических занятий по технике речи и вокалу. Одновременно изучались два языка — немецкий и французский. Эпизодически появлялись факультативные курсы. То вдруг известный кинорежиссер Г.М. Козинцев[34] читал свою экспозицию к задуманному им фильму «Гамлет», то вдруг приехал специалист по истории христианства и провел серию бесед о Библии, то дополнительно к курсу истории музыки согласился выступить у нас в институте с циклом лекций И.И. Соллертинский, и на эти лекции сбегались не только все студенты, но и преподаватели. К сожалению, этот фейерверк музыкальных лекций оказался очень кратковременным: весной, внезапно, Иван Иванович Соллертинский скончался.
Помимо лекций, разумеется, нужно было много читать, готовить курсовые работы, сдавать зачеты и сессии, так что скучать или бездельничать было некогда.
Но если у театроведов дни были заполнены до предела, то на актерском факультете нагрузка была еще выше — помимо теоретических курсов (почти в таком же объеме, как и у нас) у них основное время было занято актерским мастерством, сценической речью, ритмикой, танцем, гримом. Сверх того — бесконечные репетиции, работа над этюдами, фрагментами и сценками — на первых курсах, и над дипломными спектаклями — у старших. Здание оперного театра после восьми вечера закрывалось, и все репетиции переносились в общежитие. Каждый тупичок в коридоре, каждый закуток между койками, лестничные площадки и даже умывалка превращались в «сценические площадки». Вероятно, со стороны наше общежитие немножко смахивало на филиал сумасшедшего дома. И в такой обстановке умудрялись читать, заниматься (не всегда же пойдешь в библиотеку, да там нужно было еще заранее занимать места). Ну и, естественно, что все эти, так сказать, «дела производственные» тесно переплетались с буднями общежитского быта. Решались проблемы постирушек и законспирированных (от коменданта) поздних ужинов, обсуждались и ссоры, и примирения, и голосованием решался даже вопрос, за кого из двух Сергеев выйти замуж Вальке Ковель. (Решили, что пока не стоит выходить ни за одного из претендентов. Вышла она по окончании института за кого-то третьего. В настоящее время она играет в Ленинградском БДТ). С вечера договаривались, кто сможет завтра прогулять одну-две пары лекций, чтобы понянчиться с младенцем Хочинских. Люся уже приступила к занятиям, а бабушка у них прихварывала и одна не справлялась. (В настоящее время Александр Хочинский[35] работает в Ленинградском ТЮЗе, а также снимается в кино). В общежитии было холодно, голодно, шумно и суматошно. Однако каждый чувствовал себя членом большой дружной семьи, знал, что ему помогут в трудную минуту.
Присматриваясь к студентам актерского факультета, невольно появлялось желание попробовать и себя на этом поприще. Иногда, во время репетиций, меня просили почитать роль за кого-нибудь отсутствующего, и я потом долго не могла отделаться от желания продолжить работу над этим образом, ревниво следила за тем, как играет эту роль настоящая исполнительница, и мне казалось, что у меня получилось бы не хуже. Мысленно примеряла на себя некоторые роли в театральных спектаклях — понимала, что у меня очень ограниченный диапазон (вряд ли я могла бы играть острохарактерные роли), но кое-что, мне казалось, было по моим возможностям. Понемножку зрело решение, что с нового учебного года я приму участие в конкурсе на актерский факультет и в случае удачи буду заниматься на обоих факультетах параллельно. В принципе это было возможно, лишь бы хватило сил и способностей. Что касается способностей — это было еще неясно, а вот в отношении сил сомнений у меня не было: казалось, что меня хватит на все!
Несмотря на полную, вроде бы, поглощенность институтскими делами, в каждом из нас жило постоянное чувство Войны. Оно было как боль, как вина — «Вот, мы здесь в тылу, учимся, смеемся, на концерты бегаем, а там…». А там, на фронте — у кого отец, у кого брат или жених. У многих родные остались в Ленинграде… Жили тревогами, надеждами, от письма до письма. У меня было все относительно благополучно. Из маминых писем знала, что папа на Волховском фронте, стал политруком дивизии, награжден орденом Красной Звезды. Еще я изредка получала письма от Генки Соболева. После эвакуации Медицинской академии в Самарканд и окончания 3-го курса их всех отправили на фронт фельдшерами. Служил он в госпитале где-то на Украинским фронте, конечно же, было очень трудно, но письма присылал бодрые, о переделках, в которые попадал, рассказывал даже с юмором. Так что мне повезло — я получала письма, и в них не было беды. Но далеко не у всех было так, некоторые ежедневно ходили на почтамт и не получили не одного письма. Другие получали письма, над которыми долго плакали…
Не покидали мысли о Ленинграде. Как-то там? Когда же прорвут блокаду? Вечерами, когда укладывались спать и тушили свет, нередко устраивали «прогулки» по Ленинграду. Намечали маршрут и затем во всех подробностях вспоминали каждый дом, каждый мостик и перекресток, решетки набережных, скверы и магазины — сначала по одной стороне улицы, потом — по другой. Спорили, уточняя детали. И всегда это был довоенный Ленинград, город мирного времени. А о блокадном вслух не говорили — он был у каждого свой, как незаживающая рана.
Любой день начинался и завершался сводками с фронта. В сводках все чаще называли освобожденные города, поселки. Совершился долгожданный перелом и наша Армия неотвратимо и упорно двигалась только на Запад. Но ведь продолжались ожесточенные бои, продолжала литься кровь и каждую минуту погибали сотни, тысячи наших солдат… И так странно было осознавать, что мы находимся в таком отдалении от пожарищ войны, что грохот орудий сюда не доходит, хотя он не умолкает ни на минуту вот уже почти три года…
Война была далеко от нас, но напоминала о себе ежедневно реально, зримо. Население города четко делилось на военных и штатских, Все права и привилегии безоговорочно отдавались военным — и на транспорте, и в очередях, и в разрешении всяческих конфликтов. Большинство военных — раненые или списанные «подчистую» — в старых шинелях или ватниках, стеганых штанах, серых ушанках «на рыбьем меху», в кирзовых сапогах, а то и «бахилах» с обмотками. У всех у них что-то общее в лицах — все они обожжены войной. Среди них встречались и пьяные. Тогда вспыхивали ссоры, а то и драки. Особенно страшно ругались и дрались инвалиды. Прибывшие на несколько дней в город фронтовики, в отпуск или по делам, были заметны своими добротными полушубками, новенькими цигейковыми ушанками и валенками. Встречались и такие военные, у которых особая щеголеватость формы сочеталась с подчеркнутой выправкой и самоуверенностью. В них безошибочно можно было узнать тыловиков, которым удалось всю войну провести вдали от фронта.
