Документы, необходимые для отправки германских дезертиров и других агентов в Германию, за исключением документов отпускников, были значительно сложнее. Мы старательно отбирали эти документы у всех германских дезертиров и других немцев, проходивших через наши [34] руки, и постепенно собрали основательный запас. Когда нам нужны были документы, замена фотографии, приложение к новой фотографии соответствующей печати, изменение имени и описания примет, мы с помощью особого средства бесследно удаляли прежние записи и вписывали то, что было нужно. Удивительно, до чего специалисту легко подделать подлинный документ! Немцы удаляли множество фотографий с подлинных паспортов лиц из нейтральных стран и заменяли их фотографиями своих разведчиков. Эта процедура была значительно проще, чем изготовление новых фальшивых паспортов и прочих документов, так как имеется множество мелких деталей, которые могут ускользнуть от внимания гравера. Один германский разведчик провалился потому, что на его американском паспорте у орла не хватало одного когтя.

Должен признаться, что в начале работы я с большими опасениями доверял подданному нейтральной страны такую секретную работу, как снабжение наших агентов фальшивыми документами, но с течением времени я стал доверять ему абсолютно. В течение двух с лишним лет Гессельт ревниво охранял наши тайны и проявлял такой энтузиазм в работе, который мог сравниться только с его поразительным уменьем.

Охрана бельгийско-голландской границы была возложена на ландштурм. Слишком старые для действительной службы на фронте, эти солдаты всё же были способны нести охрану границы. От них только требовалось быть настороже и следить за тем, чтобы не происходило никакого контакта между жителями Бельгии и Голландии, и так как эти обязанности были нетрудны, то смены не требовалось, одни и те же ландштурмисты месяцами оставались на одном участке. Был отдан приказ задерживать всякого, кто будет замечен в передаче чего бы то ни было на голландскую территорию, а по людям, пытающимся перейти границу между Бельгией и Голландией, — стрелять. В деле изолирования Бельгии от Голландии ландштурмистам помогали провод с током высокого напряжения и агенты немецкой контрразведки в штатских костюмах, которые вели наблюдение за участками, расположенными по обе стороны провода.

Старый Фриц — по крайней мере, так называл этого ландштурмиста наш пограничный агент — был миролюбивый человек, [35] оставивший дома жену и детей. Он тосковал по своей семье, и ему нравилось общество детей, приходивших иногда поиграть вблизи границы. Он особенно полюбил одну девочку четырнадцати лет, по имени Мари. Она напоминала ему его маленькую дочку, которую он не видел больше года.

Наш агент, который тоже был уроженцем Зельцете, побежал из оккупированной территории в соседнее голландское селение, хорошо знал Мари. Ему было нетрудно привлечь внимание ребенка и показать знаками, что она должна попросить у старого Фрица разрешения поговорить с ним. Это было строго запрещено, но старый Фриц был мягкосердечен. Ребенок не мог быть опасен. Наш агент имел при себе порядочный кусок ветчины, который он отдал Мари, велев ей поделиться с ландштурмистом. Для старого Фрица это было лакомство, какого он давно не видел.

Два раза в неделю наш агент приходил на границу. Он выбирал такое время, когда никого не было, даже агентов контрразведки. Фрицу это казалось скорее разумным, чем подозрительным; он сам ненавидел этих людей, одетых в штатское платье, так как чувствовал, что они следят за ним так же, как и за противником. Фриц не видел ничего дурного в совместном лакомстве шоколадом или другими продуктами, приносимыми Мари. Щедрый друг жил в Голландии, где всего было много, и он знал, как трудно приходилось в Бельгии. Фриц считал вполне естественным, что этот человек приносит еду ребенку.

Целью нашего агента было завоевать доверие старого Фрица и воспользоваться помощью Мари для передачи писем своему приятелю в соседнюю деревушку Вахтебеке. Он хотел еженедельно получать донесения о нумерации частей, расквартированных в районе Вахтебеке — Мербеке — Локерен, где всегда стояла на отдыхе какая-нибудь дивизия.

Старый Фриц настолько доверял Мари и настолько желанными стали вкусные передачи из-за границы, что, в конце концов, он стал её соучастником и следил за появлением агентов контрразведки, пока она быстро хватала пакет и обменивалась несколькими словами с бывшим соседом. Нашему агенту нетрудно было убедить Мари в том, насколько нужна её помощь и в важности сохранения, в тайне всех её действий. Почва была подготовлена, и можно было приступить к работе. В пакетик с шоколадом [36] было вложено письмо приятелю в Вахтебеке. Мари ловко прятала его в свою одежду.

Парень из Вахтебеке принял предложение и стал нашим агентом М-78. Он был толковый человек и быстро сообразил, что от него требуется. Он завербовал ещё шесть человек и проник до Гента, в районе которого всегда отдыхали одна или две дивизии.

Полковник Оппенгейм очень радовался этим донесениям, так как районы Гента и Вахтебеке, будучи наиболее отдалёнными от фронта зонами отдыха, неизменно были заняты дивизиями, понёсшими тяжёлые потери, или дивизиями, прибывшими с русского фронта или из какого-нибудь отдаленного сектора западного фронта, как, например, из Вердена или Аргонн. Они оставались в этой зоне долгое время для реорганизации или укомплектования. Опознавание подобных дивизий неизменно вызывало одобрительную телеграмму Главной квартиры. Я помню энтузиазм, вызванный опознанием в районе Вахтебеке дивизии, которая в последний раз была замечена на румынском фронте.

В течение двух лет М-78 и его агенты вели неусыпное наблюдение. По временам они даже проникали в более отдаленную зону Тильта. Мари так ловко вела дело, что за всё время не было случая, чтобы передаваемые ею донесения не попадали к нам в условленные дни. С течением времени Мари сама стала агентом-»фланёром». Ее донесения, охватывавшие район деревни Зельцете, были столь же добросовестны, как и донесения людей, бывших намного старше её. Вначале эти донесения были написаны на материи, в которую она заворачивала донесения М-78, но, по мере того как сообщения увеличивались в объеме, она начала пользоваться обычной тонкой тканью, употребляемой регулярными агентами.

Мари было уже шестнадцать лет, и эта молоденькая девушка перехитрила старого Фрица и, что было значительно труднее, вездесущих немцев в штатском. Но каждый агент имеет свой срок жизни — истина, которая не раз подтверждалась фактами. И Мари, хотя она и работала дольше, чем кто-либо из наших агентов, в конце концов, провалилась. Это произошло не по её вине. Она не знала, что люди в штатском, причисленные к сектору Зельцете, получили помощника, и что, когда знакомый контрразведчик исчез в отдалении, предоставив ей, по-видимому, свободу действий, вновь прибывший агент продолжал наблюдать за ней из окна соседнего дома. [37]

К несчастью, он налетел на неё раньше, чем она могла избавиться от своих донесений. Она была захвачена с поличным. Её судили военным судом и приговорили к смертной казни. Однако ввиду молодости Мари ей заменили смертную казнь заключением в тюрьму до конца войны.

Старый Фриц исчез с границы. Я полагаю, что его наказание ограничилось переводом на более тяжёлую работу поближе к фронту.

Время от времени немецкие дезертиры переходили через границу в Голландию. Об этом сообщали наши пограничные агенты, голландские газеты тоже иногда упоминали об этих случаях. Однако я был настолько занят организацией нашей службы в Бельгии, что вначале не мог посвятить этому достаточно внимания. Да и как я мог установить с ними контакт? Нельзя же было компрометировать наших пограничных агентов, заставляя их приводить ко мне дезертиров в немецкой форме!

Однажды, проходя по улице, я встретил двух дезертиров. Их рваная форменная одежда и истощенные лица говорили о том, что они дошли до предела, бродя по городу, опасаясь, что голландские власти схватят их, как бродяг, и отправят в концентрационный лагерь в Алькмаар. Я подошёл к ним и предложил прийти в мое служебное помещение. Я не боялся скомпрометировать себя. Теперь и немцы, и голландцы знали, что я делал. Первые были бессильны помешать моей деятельности, а вторые придерживались политики невмешательства в мои дела.