Как только «Датчанин» приезжал в Голландию, он вызывал нас по телефону, объявляя о своем приезде, и называл себя заранее условленным вымышленным именем. Мы назначали время встречи в одном из наших домов: А, Б, В, или Г, адреса которых ему были известны. Этим способом устранялись опасности, которые могли бы возникнуть в случае, если этот разговор был перехвачен. Одна из телефонисток на телефонной станции могла быть германским агентом, или же немцы могли устроить отвод линий и перехватить наши разговоры, как это делали мы до тех пор, пока один голландский линейный надсмотрщик не обнаружил этого.

По приходе к нам «Датчанин» немедленно садился писать донесение. Он писал на немецком языке, и иногда это продолжалось три-четыре часа. Он давал точные сведения о всех германских судостроительных верфях, как-то: Блом и Фосс в Гамбурге, «Вулкан» в Бредове близ Штеттина, верфи Шихау в Эльбинге и Данциге, фирма Везер в Бремене, верфи «Германия», Данцигская верфь.

Когда я в первый раз увидел его пишущим донесение без всяких заметок, то у меня мелькнула мысль, что он некоторые факты выдумывает. Но после произведённых нами проверок, подтвердивших достоверность сведений, переданных нам «Датчанином», эти подозрения у меня рассеялись. Как только он кончал писать, донесение спешно доставлялось ко мне на службу где оно переводилось, зашифровывалось и передавалось по телеграфу в Лондон. Обычно «Датчанин» оставался в Голландии два-три дня, для того чтобы адмиралтейство могло прислать по телеграфу [71] какие-либо вопросы, возникшие в связи с донесением, или сообщить ему, что он должен узнать по возвращении в Германию.

«Датчанин» продолжал работать до самого перемирия. Ему платили громадные деньги, значительно превышавшие те суммы, которые получали другие наши агенты.

Базы германских подводных лодок и миноносцев были расположены в гаванях Остенде, Зеебрюгге и Бланкенберге, причём первые две были самыми важными, так как были соединены каналами с Брюгге, куда корабли небольших размеров могли скрыться в случае нападения союзников и где можно было собирать подводные лодки из частей, присланных из Германии. Понимая значение фландрского побережья, немцы делали всё для его укрепления. Для этого они имели там батареи тяжёлых пушек и большое количество самолётов, которые использовались также для налётов на Англию.

Наша обязанность заключалась в том, чтобы дополнить работу воздушной разведки, снабжая адмиралтейство всеми возможными сведениями относительно расположения различных береговых батарей и аэродромов. Мы располагали четырьмя источниками информации: разведчики, германские дезертиры, бельгийские беженцы и, наконец, непосредственное наблюдение. Голландская граница проходила всего на расстоянии семи миль от Зеебрюгге, и с помощью хорошей оптической трубы даже в туманный день можно было наблюдать за деятельностью немцев в этом маленьком искусственном порту.

В течение всего периода военных действий один из наших агентов ежедневно наблюдал в подзорную трубу из Кадзанда — ближайшего пункта на голландской территории между Зеебрюгге и границей. Он сообщил о прибытии и отходе двадцати подводных лодок и миноносцев, стоявших в Зеебрюгге, и о деятельности минных заградителей и землечерпалок.

Ввиду того, что все батареи были тщательно замаскированы, расположение их могло быть определено нашим пограничным агентом только приближённо и то только тогда, когда они стреляли. Однако даже такие приблизительные сведения для нас были ценны, так как они позволяли проверять донесения беженцев и дезертиров, особенно [72] последних, указывали Главной квартире и адмиралтейству цели для воздушной разведки и последующей бомбардировки.

Самые ценные сведения о береговых батареях исходили от двух дезертиров из германского морского корпуса, занимавшего все годы войны берем Фландрии. Наш агент, находившийся вблизи Кадзанда, увидел дезертиров в тот момент, когда они переходили границу, и, вопреки инструкциям, сам доставил их ко мне в Роттердам. Опрашивая их в разных комнатах, я смог сопоставить всё, что они говорили, и сравнить сообщенные ими сведения с теми, которые нам уже были известны. Их донесения были вполне правдоподобны. Они указали мне на несколько новых батарей и, кроме того, дали ценную информацию относительно калибра пушек и их дальнобойности. От них я впервые узнал немецкие наименования различных батарей, как, например: «Кайзер Вильгельм», «Гебен», «Дейчланд», «Цецилия», «Тирпитц» и «Гинденбург».

Но больше всего меня взволновало то, что один из этих дезертиров разъяснил тайну, которую нам давно хотелось узнать. Наш пограничный агент в Кадзанде несколько раз сообщал о манёврах гидропланов в Зеебрюгге, причём в этих манёврах участвовала быстроходная моторная лодка, в которой, как это ни странно, он ни разу не видел рулевого. Вначале я не обратил никакого внимания на эти донесения, приписывая это какой-то ошибке наблюдателя, но он так настаивал на том, что моторная лодка никем не управлялась, что, в конце концов, агенту удалось убедить и меня в этом. Оба дезертира, словно сговорившись, заявили сначала, что ничего не знают об этом. Однако вид банкового билета в сто гульденов заставил одного из них заговорить.

— Что означали эти манёвры моторных лодок и гидросамолетов в Зеебрюгге? — спросил я.

— Лодки управлялись по радио с гидросамолётов, — последовал ответ.

Затем я узнал от него, что моторные лодки имели в носовой части мины. Лодки были оборудованы обычными моторами и направлялись на цель по радио с гидросамолётов. Они предназначались для внезапного нападения на английские мониторы, которые периодически появлялись у побережья и обстреливали германские базы и батареи. Не теряя времени, я протелеграфировал эту новость в Лондон. Адмиралтейство запросило о дальнейшей информации. Несколько недель спустя немцы использовали свои новые [73] суда против мониторов, но, к их огорчению, нами своевременно были приняты меры, нейтрализовавшие их действия.

Вследствие того, что большая часть жителей либо покинула побережье из-за разрушения жилищ при бомбардировках с моря и воздуха, либо была эвакуирована немцами, в этой зоне оставалось очень мало бельгийцев. Поэтому было совершенно невозможно отправить туда разведчика, и нам приходилось довольствоваться донесениями бельгийских лодочников, плававших по каналам между Брюгге и Голландией. Когда мы получали эти сведения, они уже теряли свою актуальность, но так как большая часть береговых батарей была установлена на бетонном фундаменте и не могла менять своего места, то время не играло большой роли. Сведения о сооружениях береговой обороны собирались лодочниками от случайных беженцев с побережья, пробиравшихся в Брюгге.

Однако в донесениях лодочников нас больше всего интересовала деятельность немцев в самом Брюгге. В гавани могли стать на якорь около тридцати подводных лодок и такое же количество миноносцев. Нас интересовали данные не только о количестве кораблей противника в гавани, но и о количестве строящихся кораблей. Некоторые из них собирались из частей, присланных из Германии, другие строились на судостроительных верфях в Антверпене, из которых самыми важными были верфи Кокерелль.

Воздушная разведка, аэрофотосъемка, германские дезертиры, наши агенты-лодочники и непрерывное наблюдение Мореско, нашего пограничного агента в Кадзанде, обеспечивали адмиралтейству требуемую информацию.

Помимо наблюдения за Зеебрюгге, мы наблюдали и за Шельдой, для того чтобы воспрепятствовать пароходам, находившимся в Антверпене, проскользнуть в германские порты, где они могли быть переоборудованы для нападений на корабли союзников или использованы для других целей.

Поэтому, когда наш антверпенский агент сообщал, что на каком-нибудь пароходе, стоявшем праздно свыше двух лет, начинали разводить пары, мы, естественно, настораживались и немедленно доносили об этом в адмиралтейство.