Проект восстановления тригорских солнечных часов закончен. Недалеко время, когда они появятся в своем первозданном виде.
Сад — неотъемлемая часть усадеб XVIII–XIX веков. Так было повсеместно. Так было и в Тригорском. В 1970 году сад разбит на том месте, где был прежде. С одной стороны он примыкает к месту, где когда-то стоял хозяйственный двор, с другой — граничит с центром усадьбы и парка. В саду воссозданы старинные русские сорта яблонь: антоновка, ревельский ранет, китайка, осеннее полосатое и другие. Сад огорожен декоративным кустарником и деревянным штакетником, сделанным в духе пушкинского времени. В нем на камнях старых фундаментов построены беседки, разбиты клумбы, расчищены водоемы-«копанки» для поливки. Восстановлению сада очень помогли старинные фотографии, которое прислала из города Горького родственница последнего арендатора Тригорского М. Пальмова.
Много хлопот было с восстановлением «скамьи Онегина». Площадка над Соротью, где расположена «скамья», сползает ежегодно на 1,5–2 сантиметра. Древние дубы и липы гибли. Для того чтобы предупредить полное разрушение, площадку нужно было оградить со стороны парка, поднять и дренировать, укрепить откос. Лишь при этом возобновится почвенный покров площадки, шейки старых деревьев будут освобождены от уплотнения грунта, и деревья смогут дышать.
Кроме того, в парке начато лечение больных деревьев, особенно тех, которые пострадали в годы Великой Отечественной войны. Таких деревьев насчитывается свыше тысячи, то есть почти четверть всего старого древостоя Тригорского.
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай сюда зимой.
В самом деле, милый, жду тебя с отверстыми объятьями и с откупоренными бутылками…
Приписка Анны Николаевны Вульф:
«Сегодня писать тебе не могу много. Пушкины оба (братья Александр и Лев) у нас, — и теперь я пользуюсь временем, как они ушли в баньку…»
Из письма А. С. Пушкина и А. Н. Вульф Алексею Николаевичу Вульфу 20 сентября 1824 г. из Тригорского.
Более ста лет тому назад историк М. И. Семевский в газете «Петербургские ведомости» писал: «В Тригорском парке сегодня еще виднеются жалкие остатки некогда красивого домика с большими стеклами в окнах. Это баня; здесь жил Языков в приезд свой в Тригорское, здесь ночевал и Пушкин…»
«Отсюда, — вспоминает В. П. Острогорский в своем очерке «Пушкинский уголок» земли» (1899), — Пушкин с Языковым прямо спускались к реке купаться».
Туда, туда, друзья мои!
На скат горы, на брег зеленый,
Где дремлют Сороти студеной
Гостеприимные струи;
Где под кустарником тенистым
Дугою выдалась она
По глади вогнутого дна,
Песком усыпанной сребристым.
Одежду прочь! перед челом
Протянем руки удалые
И бух — блистательным дождем
Взлетают брызги водяные!
Так вспоминает Н. М. Языков в своем стихотворении «Тригорское» златые дни, проведенные им здесь с (Пушкиным и семьей Осиповых-Вульф.
Банька стояла на красивом месте над Соротью среди прибрежных ив и лип и некогда входила в центральную часть архитектурного ансамбля старого дома Вындомских-Вульф. Она погибла от небрежения последних хозяев имения много лет тому назад. Остатки ее были сфотографированы в начале нашего века; художник Максимов сделал с нее живописный набросок.
Были произведены раскопки этого места. Материалы раскопок подтвердили рассказ старожилов деревни Ворони, что «банька была красивая, обшитая тесом, на высоком каменном цоколе». В ней были две комнаты, разделенные сквозным коридором. В одной мыльня, с большой беленой печью-каменкой, а в другой большая светлая горница, с оштукатуренными стенами, голландской печью, покрытой красивыми изразцами, с оконными ставнями внутри дома. В доме было два крыльца: одно парадное, формами своими напоминающее традиционное крыльцо барских усадебных флигелей пушкинского времени, другое — черное, для хозяйственных нужд.
При проведении раскопок нашел я фрагменты различных бытовых предметов: глиняных кувшинов, горшков, бутылок, а также куски печных изразцов, оконные задвижки, дверной ключ…
В 1954 году мною, совместно с добрым моим другом, псковским художником-архитектором, ныне покойным Алексеем Афанасьевичем Ларкиным, был разработан проект восстановления этого памятника. Этот проект и положен в основу тех работ, которые были начаты в 1975 году силами студенческого строительного отряда Московского государственного университета. Через два года банька была восстановлена.
И вскоре в этом памятном домике зазвучали по-особому стихи и письма Пушкина, обращенные к Алексею, Аннет, Зизи, Нетти Вульф, Анне Осиповой, к Н. М. Языкову, — стихи и песни о любви, дружбе, товариществе, о «шумных пирах» тригорской молодежи:
О, где б судьба ни назначала
Мне безымянный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренный мой челнок,
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила,
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
Показать и увидеть все в Тригорском немыслимо, и рассказать обо всем в нем тоже немыслима Ведь каждый уголок, дерево, куст, тупичок имеют свое лицо, и оно, это лицо, заслуживает особого повествования. Я хочу лишь внушить экскурсантам свою любовь к пушкинскому лукоморью.
Прощаясь с ними, я всегда говорю: теперь стань те как дети, сядьте верхом на палочку и отправляйтесь куда глаза глядят. Бродите по тропинкам и дорожкам, куда бы они вас ни вели. Доверьтесь своему инстинкту, если вы пришли сюда по велению сердца, а не по обязанности. Крепко держите в руках томик стихов Пушкина, написанных здесь, и читайте их здесь, где они были рождены. Только так можно узнать великое и таинственное пушкинское лукоморье, только так вы сможете встретиться с Пушкиным, которого жаждет ваша душа. Я дал вам только отправное, без него вы могли бы здесь растеряться. От вас самих зависит создать свое пушкинское лукоморье, без этого все у вас будет напрасным. И еще. Я не могу себе представить, чтобы человек, побывавший в Тригорском, не изменился к лучшему, хотя бы только из-за осознания того, что все увиденное им здесь во всем своем величии — неповторимо».
Памятные силуэты
Многие здания, предметы, которыми люди в свое время пренебрегали, забирает себе земля, она складывает их в свои кладовые и бережно хранит, дожидаясь тех времен, когда люди опомнятся и будут спрашивать себя — где же они?
Что в Михайловском при Пушкине не было церкви — общеизвестно, а вот что была часовня — в старых бумагах говорится, хотя и довольно скупо. В одном из своих писем Пушкин-отец жалуется сыну Александру, на то, что крестьяне Михайловского, пользуясь его отсутствием, стали самовольно рубить лес и дошли до такого самоуправства, что «рубят его около самой часовни».
Пятнадцать лет спустя эту часовню, уже совсем развалившуюся, видел один из первых паломников по пушкинским местам. Он рассказывал, что видел часовню неподалеку от въезда в сельцо, а где точно она была — не указывал.
Теперь все знают, что в стихах Пушкина, написанных им в годы ссылки, много местного. Отдельные строфы деревенских глав «Онегина» можно читать как поэтический путеводитель по Михайловскому.
Уединенный дедовский дом казался ему пещерой, а сам он — отшельником. Его пугали лукавые сны и печальные мысли. И он искал ответа на свои тревоги всюду — в сказках, в «небесной книге» — Библии, в Коране, в истории. Так появились «Пророк», «Борис Годунов», «Подражания Корану»…
