— А теперь, — продолжал свой рассказ Гордеев, — пожалуйста, взгляните на этот снимок. — И он показал мне фотографию, снятую 5 апреля 1944 года. На снимке отчетливо была видна вся северная часть усадьбы Михайловского, от нынешнего поля народного гулянья до позадной околицы с домиком няни.
Сегодня эта фотография хранится в музее заповедника как единственное изображение Михайловского в знаменательный и славный для него 1944 год — год изгнания фашистов с пушкинской земли.
+В Михайловском саперы неустанно слушали и щупали землю. Мины находили в самых неожиданных местах, даже там, где считалось, что все уже хорошо проверено и чисто. Под крыльцом домика, в котором разместилось управление заповедника, оказалась тщательно замаскированная мина. А по этой лестнице поднимались члены Государственной комиссии по расследованию фашистских злодеяний — К. Федин, Н. Тихонов, Л. Леонов. В этом домике ночевали академик А. Щусев, председатель правительственной комиссии по разработке проекта восстановления заповедника, художник А. Лактионов… Знали бы они, как заглядывалась на них смерть!
Или вот старый клен у домика няни. Уж где-где, а около этого места особенно тщательно проверяли землю. И какой огромный неразорвавшийся снаряд лежал под основанием ствола исторического дерева! Спасибо, обнаружить его помог случай. В мае 1949 года, за две недели до юбилейных пушкинских торжеств, разыгралась сильнейшая гроза. Прямым попаданием молнии древний клен расщепило надвое. Земля вокруг дерева оголилась, и все увидели снаряд, — Когда саперы его вытащили, он оказался размером почти в человеческий рост. Снарядище вывезли за пределы заповедника и взорвали.
Саперы работали в заповеднике почти пять лет. И все же даже после 1959 года находили фашистские дары. В ограде Святогорского монастыря, особенно сильно заминированного немцами, нашли мину в 1953 году! Уходя из Михайловского, эсэсовцы бахвалились: «Если мы уйдем — ваша земля будет за нас воевать еще пятьдесят лет!»
Да, земля гудела, люди гибли, только гитлеровцы просчитались. Прошло немного лет, и всюду на заповедной земле наступил покой и мир, — никаких фашистских следов не стало. Остались только ямки, ямы да знаки на старых деревьях, которым были нанесены жестокие раны и увечья, и они теперь чувствуют себя как инвалиды первой группы Великой Отечественной.
Саперы оставили по себе хорошую память в Михайловском. В свободное время они добровольно и с большой охотой помогали нам восстанавливать домик няни — первый музей, открытый в 1947 году. Очищали Михайловские рощи от пней и завалов, зарывали траншеи, окопы, блиндажи. Леон Абгарович Орбели — тогдашний вице-президент Академии наук — горячо благодарил их за это святое дело. Многим жителям деревень Бугрово и Гайки саперы помогли построить новые избы. А сколько народу харчевалось в походных солдатских кухнях, сколько концертов и киносеансов было устроено под открытым небом Михайловского для людей, которые за четыре года оккупации совсем отвыкли от художественного слова, кино, музыки! Этих добрых дел никто и никогда не забудет!
Вечная память двум бойцам, погибшим при разминировании Тригорского и Петровского!
В Михайловском, слава богу, все обошлось благополучно, без жертв.
Теперь, когда толпы людей ежедневно приходят посмотреть восстановленный дом поэта, первое, что они видят в прихожей, — это маленькая медная пушечка-мортирка. О ней в книге А. Мошина — собирателя народных легенд о Пушкине, изданной до революции в Петербурге под названием «Новое об 11 великих писателях», приводится свидетельство местного старожила Ивана Павловича: «Пушечка такая стояла завсегда около ворот Михайловского еще с давних пор…»
Потом эта пушечка исчезла неизвестно куда, как, впрочем, исчезла вся обстановка усадьбы до последнего черепка…
И вот в сентябре 1953 года в центре Михайловского, в нескольких шагах от густого орешника, замыкающего парк с северной стороны, там, где стоят полукруглые трельяжные беседки, солдат А. А. Алексеенко, из подразделения саперов, которым командовал подполковник Солдатов, вдруг зычно закричал:
— Ребята, вот так пушка!
К Алексеенко подбежали другие солдаты и мы, сотрудники заповедника. И действительно, все увидели пушечку. Она лежала на глубине 60–70 сантиметров от внешнего покрова земли. Пушечку вынули, стали рассматривать. И тут все объяснилось. Это была так называемая коронада — пушечка, какие в старину обычно ставились помещиками в своих усадьбах. Из них в праздничные и знаменательные дни палили в честь хозяев и их гостей. На пушечке выгравированы обозначения. На одной из опорных пят надпись «Р. F. Mortier» и цифра 1. На другой — «21 Р. 1831». Около запальника следы монограммы, кем-то тщательно сбитой.
Вот и нашлась старинная пушечка Михайловского!
Прежде чем она была передана музею и поставлена там, где сейчас стоит, произошла трогательная сцена. А. А. Алексеенко подошел к подполковнику и отрапортовал:
— Товарищ подполковник, разрешите в честь Александра Сергеевича Пушкина пальнуть разок из этого орудия! Холостым!
Подполковник подумал, посмотрел на меня и спросил:
— Ну что ж, ежели директор не возражает? Пушечка еще сильная, сохранилась прекрасно!..
Я, конечно, согласился. Подполковник приказал:
— Только зарядить не очень туго… осторожней!
— Есть не очень туго! — ответил солдат.
Пушечку зарядили. Все стали во фронт. Раздалась команда «огонь!» — и грянул салют!
Февраль 1947 года был крутым, морозным, метельным. В день и час смерти А. С. Пушкина, как всегда, у его могилы в Святогорском монастыре собрались местные жители, сотрудники Пушкинского заповедник ка, школьники. Они возложили венки, помянули великого поэта живыми, добрыми словами. День этот был особый. Он был днем начала восстановления дома поэта в Михайловском. Коллективы сотрудников заповедника и восстановителей Ленакадемстроя на своем общем собрании заверили президента Академии наук СССР С. И. Вавилова в том, что они обязуются в самый короткий срок возродить усадьбу и дом поэта. На это Сергей Иванович Вавилов ответил строителям и хранителям благодарственной телеграммой.
У монастырской стены стоял наготове своеобразный поезд. В нем были люди, кони, сани, походная кухня и электростанция, полученные в Ленинградской военной академии тыла и транспорта. Полсотни мужчин и женщин выстроились вдоль поезда. Последнее напутствие. Команда — «Пошел!..» — и вся армада тронулась в путь. Возглавляли поезд начальник реставрационной мастерской Академстроя В. Смирнов и я. Ехали в Новоржевщину, Там Псковский облисполком выделил заповеднику лесную делянку для заготовки строительного леса к сооружению дома поэта и других исторических построек. Там в лесу и решили мы срубить дом, а потом, разобрав, подтащить его к реке и сплавом отправить в Михайловское, что и было сделано весною.
Приехали в лес. Тамошние лесники отмерили нам делянку. Поставили палатки, заготовили дрова, разожгли костры, задымила кухня, зашумел лес. Началась Суровая, интересная, походная жизнь. Все шло Вдохновенно, деловито и радостно. Лес был сосновый, отличный. Сруб получился на славу. Приехавший из Академии наук главный инженер Власов дал строителям «добро». Изредка приезжали сюда научные сотрудники заповедника. Они читали лекции о Пушкине, о восстановлении Ленинграда, Пулковской обсерватории, города Пушкина, рассказывали, как в нашей стране идет подготовка к пушкинскому юбилею, 150-летию его. Приезжала кинопередвижка… Все было благо… Дом приплыл в Михайловское вовремя и вовремя был поставлен на старый фундамент. Началась внутренняя отделка исторического памятника…
Кругом нашего лагеря было пустынно. Неподалеку виднелись две маленькие деревушки. Изб в них не было. Люди жили в наспех вырытых землянках. Наши строители многим жителям помогали отстроиться, особенно тем, у кого было много детей, стариков, где были инвалиды войны… Вспоминается, многое: разное, грустное и смешное…
Однажды в сильно морозный день решился я сходить в деревню и попросить ночлега у хозяев одной из землянок. Очень уж было холодно в палатке. Пришел я. Постучался. Двери открыла древняя старушка, Внутри землянки увидел я пол из тонких жердей, пляшущих под ногами. Окон нет, на столике — коптилка из консервной банки. На полу большое одеяло, бог знает из чего сшитое, старый армяк. Под одеялом что-то шевелилось, потом вылезли детские головки, а потом у их головок показалась еще одна головка маленького розовенького поросеночка, с которым ребятишки играли. В землянке стоял крепкий крестьянский русский дух. Несмотря на беспредельную бедность, в ней было как-то ласково и уютно. Я присел на самодельную лавку, сделанную из снарядного ящика. Спросил: «Где хозяева?» Старуха ответила, что они в лесу работают…
