— Что бы это ни было, не подписывайте! — приказала Декстер.

Гутенбург несколько секунд поколебался, но потом вынул из кармана авторучку и около двух крестиков, поставленных карандашом, подписал свое заявление об отставке с поста заместителя директора ЦРУ с девяти часов утра сегодняшнего дня.

Декстер посмотрела на него с нескрываемым презрением.

— Если бы вы отказались это подписать, они не осмелились бы выполнить свою угрозу. Мужчины такие бесхарактерные.

Она повернулась к президенту, который протягивал ей другую бумагу с заявлением об отставке с поста директора ЦРУ, тоже с девяти часов утра сегодняшнего дня. Она посмотрела на Лоуренса и вызывающе сказала:

— Я ничего не подпишу, господин президент. Вы давно должны были усвоить, что меня не так-то легко запугать.

— Хорошо, Элен, раз вы не можете поступить так же благородно, как Ник, — сказал Лоуренс, — то, когда вы выйдете из этого кабинета, вы увидите, что вас ждут два агента секретной службы, которым приказано вас арестовать.

— Не запугивайте меня, Лоуренс, — Декстер поднялась и пошла к двери, оставив неподписанное заявление на столе.

— Мистер Гутенбург, — сказал Ллойд, — я полагаю, что пожизненное заключение без надежды на условно-досрочное освобождение — это в данных обстоятельствах слишком дорогая цена. Особенно если вас подставили и вы даже не знали, что происходит.

Гутенбург кивнул. Декстер дошла до двери.

— Я бы считал, что в вашем случае более подходящим приговором могли бы быть шесть или семь лет тюрьмы. А с небольшой помощью Белого дома — даже три или четыре.

Декстер замерла у двери.

— Но это — только в том случае, если вы согласны…

— Я на все согласен! На все! — захлебываясь, выкрикнул Гутенбург.

— …выступить свидетелем обвинения.

Гутенбург снова кивнул. Ллойд вынул из папки, лежавшей у него на коленях, показания на двух страницах и протянул их Гутенбургу. Бывший заместитель директора ЦРУ лишь бегло просмотрел этот документ и расписался в конце второй страницы.

Декстер, держа руку на ручке двери, немного поколебалась, затем повернулась и медленно пошла обратно к столу. Окинув Гутенбурга последним презрительным взглядом, она взяла перо и подписалась рядом с двумя карандашными крестиками.

— Вы дурак, Гутенбург, — сказала она. — Они никогда не рискнули бы выставить Фицджералда в качестве свидетеля. Любой хоть сколько-нибудь приличный адвокат сделал бы из него котлету. А без Фицджералда у них нет дела против нас. Министр юстиции наверняка им уже это объяснил.

Она повернулась, чтобы выйти из кабинета.

— Элен права, — сказал Лоуренс, забирая все три документа и передавая их Ллойду. — Если бы дело дошло до суда, мы не смогли бы выставить Фицджералда в качестве свидетеля.

Декстер снова замерла — еще до того, как на ее заявлении высохли чернила.

— К сожалению, — вздохнул президент, — я должен вам сообщить, что Коннор Фицджералд скончался сегодня утром в семь часов сорок пять минут.

Кортеж машин медленно поднимался по склону холма.

На Арлингтонском национальном кладбище собралось много людей — на удивление много, учитывая, что это были похороны человека, никогда не стремившегося к общественному признанию. По одну сторону могилы стоял президент Соединенных Штатов, рядом с ним — глава его администрации, а с другой стороны от него — министр юстиции. Напротив них стояла женщина, которая за последние сорок минут ни разу не подняла голову. Справа от нее стояла ее дочь, слева — ее будущий зять.

Эти трое прилетели из Сиднея через два дня после того, как им лично позвонил президент. Около могилы собралась большая толпа; у Мэгги Фицджералд не осталось ни малейшего сомнения в том, что Коннор Фицджералд имел массу друзей и доброжелателей.

Накануне на встрече в Белом доме Том Лоуренс сказал вдове, что перед смертью Коннор говорил о том, как он любит свою жену и дочь. Президент добавил, что хотя он встретился с Коннором только один раз, он будет помнить о нем до конца своих дней. «И это сказал человек, который каждый день встречается с доброй сотней людей», — записала Тара у себя в дневнике.

В нескольких шагах от президента стояли только что назначенный новый директор ЦРУ и группа людей, которые в этот день не собирались вернуться на работу. Чтобы быть здесь, они прибыли со всех концов земли.

Чуть в стороне от остальных стоял крепко сложенный человек с абсолютно лысой головой — это был Карл Кутер, прилетевший из Йоханнесбурга.

На похоронах также присутствовало много сотрудников ФБР и агентов секретной службы. Специальный агент Уильям Брэйтуэйт стоял во главе десятка снайперов, каждый из которых был бы рад закончить свою службу преемником Коннора Фицджералда.

На склоне холма, насколько хватало глаз, стояли родственники из Чикаго, преподаватели Джорджтаунского университета, игроки в бридж, ирландские танцовщики, поэты и другие представители всех слоев общества. Они стояли, склонив головы в память о человеке, которого любили и уважали.

Кортеж остановился на аллее Шеридана в нескольких метрах от могилы. Почетный караул из восьми человек поднял гроб с лафета и на плечах медленно понес к могиле. Гроб был покрыт американским флагом, поверх которого были положены орденские ленточки Коннора; в центре лежал орден Почета. Дойдя до могилы, почетный караул бережно опустил гроб на землю и отошел к остальным скорбящим.

Отец Грэм, который больше тридцати лет был семейным священником Фицджералдов, воздел руки к небу.

— Друзья мои! — начал он. — Священникам часто приходится петь хвалы своим скончавшимся прихожанам, с которыми они были едва знакомы и чьи заслуги не всегда были несомненны. Но этого никак нельзя сказать о Конноре Фицджералде. В студенческие годы он был одним из лучших защитников футбольной команды университета «Нотр-Дам» за все время существования этой команды. Как о военном о нем лучше всего сказал командир его взвода капитан Кристофер Джексон: «Бесстрашный офицер, в минуты опасности он всегда был готов рисковать своей жизнью ради сохранения жизней своих солдат». Как профессионал он отдал почти три десятилетия своей жизни служению своей стране; оглянитесь вокруг — и вы увидите, как высоко ценили его собратья. Но больше всего мы запомним его как мужа Мэгги и отца Тары. Мы скорбим вместе с ними.

Отец Грэм понизил голос.

— Мне повезло: я был его другом. Я ждал, что снова сыграю с ним партию в бридж во время рождественских праздников — собственно говоря, я надеялся отыграть у него десять долларов, которые я ему проиграл перед тем, как он отправился на свое последнее задание. Великий Боже, я бы отдал все, что имею, чтобы еще раз проиграть ему в бридж.

Спортсмен, солдат, профессионал, муж, отец, друг, а для меня — у меня никогда не хватило бы смелости сказать это ему в глаза, потому что он поднял бы меня на смех, — герой.

Недалеко от тебя, Коннор, похоронен другой американский герой. — Священник поднял голову. — Если бы я был Джон Фицджералд Кеннеди, я бы гордился тем, что похоронен на том же кладбище, что и Коннор Фицджералд.

Почетный караул снова выступил вперед и опустил гроб в могилу. Отец Грэм осенил его крестным знамением, поднял горсть земли и бросил ее на гроб.

— Прах ты есть и в прах возвратишься! — нараспев произнес священник, и морской горнист протрубил погребальный сигнал. Почетный караул снял с гроба флаг и свернул его. Флаг взял самый молодой, восемнадцатилетний кадет, родившийся, как и Коннор, в Чикаго. Обычно этот треугольник вручали вдове со словами: «Мэм, от имени президента Соединенных Штатов». Но не сегодня. Сегодня кадет проследовал в другом направлении. Семеро морских пехотинцев подняли ружья и залпами салютовали покойному, а молодой кадет встал по стойке «смирно» перед президентом Соединенных Штатов и передал ему флаг.