— Ладно, мистер, все будет сделано, — сказал шофер, пряча стодолларовую банкноту. Коннор выскользнул из машины, перебежал 23-ю улицу и остановил такси, ехавшее в противоположном направлении. Когда он захлопывал дверцу, два белых БМВ пронеслись мимо, следуя за первым такси.

— Куда вам?

— Стадион Кука.

— Надеюсь, у вас есть билет, иначе я сразу же повезу вас назад.

Когда Жеримский вошел в кабинет, три ожидавших его человека встали. Он сделал знак сесть и сам сел в кресло за письменным столом посла. Он удивился, увидев, что там, где должно быть пресс-папье, лежит винтовка, но ничего не сказал и повернулся к Алексею Романову. Тот был чем-то очень доволен.

— У меня для вас печальная новость, Алексей, — сказал президент и выдержал долгую паузу, во время которой на лице Романова выразилось напряженное ожидание, а потом беспокойство. — Сегодня ночью мне позвонил ваш двоюродный брат Степан. Он сказал, что у вашего отца случился сердечный приступ, и он умер по пути в больницу.

Романов опустил голову. Посол и первый секретарь посмотрели на президента, пытаясь понять, как им следует реагировать.

Жеримский встал, медленно подошел к Романову и утешающе положил руку ему на плечо. Посол и первый секретарь выразили на лицах подобающую печаль.

— Мне очень грустно: это был великий человек.

Два дипломата кивнули в знак согласия; Романов опустил голову, как бы благодаря Жеримского за его участие.

— Теперь его мантия переходит к вам, Алексей; вы — его достойный наследник.

Посол и первый секретарь снова кивнули.

— И скоро, — продолжал Жеримский, — у вас будет возможность достойно продемонстрировать вашу власть, так что ни у кого в России не останется сомнений, кто новый Царь.

Романов поднял голову и улыбнулся; короткий период траура закончился.

— То есть, — добавил Жеримский, — если сегодня вечером все пойдет как надо.

— Все пойдет как надо, — уверенно сказал Романов. — Вчера вечером я говорил с Фицджералдом. Он согласился с моим планом. Он явится в посольство в четыре часа дня, пока вы с Лоуренсом будете на стадионе.

— Почему так рано? — спросил Жеримский.

— Мы хотим, чтобы все думали, будто он — работник обслуживающего персонала, так что когда он через шесть часов выскользнет из кухни, никто ничего не заподозрит. Он будет находиться в кухне под моим наблюдением и исчезнет только за несколько минут до того, как вы встанете, чтобы произнести прощальную речь.

— Превосходно! — воскликнул Жеримский. — Ну, а что произойдет потом?

— Я пройду с ним в этот кабинет, где он возьмет винтовку. Затем мы на лифте поднимемся на галерею, откуда виден бальный зал.

Жеримский кивнул.

— На галерее он спрячется за большой статуей Ленина, останется там до тех пор, пока вы в своей речи не выразите благодарность американскому народу за гостеприимство и теплый прием, и так далее, и тому подобное, и особенно поблагодарите президента Лоуренса. На этот момент я организовал продолжительные аплодисменты. А вы во время аплодисментов должны оставаться абсолютно неподвижным.

— Почему? — спросил Жеримский.

— Потому что Фицджералд не нажмет на спусковой крючок, если будет думать, что вы можете сделать какое-то движение.

— Понимаю.

— Выстрелив, он переберется с галереи на карниз, а оттуда на кедр, который растет у стены в саду. Вчера днем он заставил нас несколько раз повторить это упражнение, но сегодня вечером он обнаружит небольшую разницу в диспозиции.

— Какую? — спросил Жеримский.

— Под деревом будут ждать шесть моих телохранителей, которые застрелят его, прежде чем он спустится на землю.

Жеримский помолчал несколько секунд и сказал:

— Но в вашем плане есть один мелкий изъян.

Романов удивленно посмотрел на него.

— Как вы можете ожидать, что я останусь жив, если снайпер с репутацией Фицджералда выстрелит в меня с такого близкого расстояния?

Романов встал и взял винтовку. Он вынул из нее небольшой металлический предмет и подал его Жеримскому.

— Что это такое? — спросил Жеримский.

— Боёк ударника.

Два белых БМВ понеслись на запад по 66-му шоссе, преследуя пустое такси, которое всю дорогу до аэропорта беспардонно превышало скорость. Второе такси более медленно поехало на восток к стадиону Кука в Мэриленде.

Коннор еще раз обдумал свое решение выбрать не посольство, а стадион, несмотря на больший риск. Слишком легко ему позволяли пройти в посольство и выйти из него: никто не мог так небрежно относиться к вопросу обеспечения безопасности, особенно когда в городе находился президент России.

Когда Коннор вышел из такси у стадиона, он точно знал, куда ему идти. Он прошел по широкой дорожке к северному входу, где стояли две длинные очереди людей, которые перед каждым большим матчем надеются получить работу на день. Некоторым из них просто нужны деньги, а другие, как объяснил ему Мопс, — настолько фанатичные болельщики «Краснокожих», что они готовы на все, даже дать взятку, только чтобы попасть на стадион.

— Дать взятку? — недоверчиво спросил Коннор.

— О да! — ответил Мопс. — Кому-то ведь нужно обслуживать ложи для почетных гостей, и тогда они видят поле лучше всех.

— Очень интересный факт для моей статьи, — сказал Коннор.

В первой очереди стояли люди, готовые работать за пределами стадиона — направлять машины на стоянку или продавать болельщикам программки, подушки и сувениры. Во второй — люди, надеявшиеся работать на самом стадионе. Коннор встал в эту очередь, в которой в основном была безработная молодежь и, как выразился Мопс, «лоботрясы», ушедшие на досрочную пенсию: им просто хотелось «побыть на людях». Мопс даже описал, как эти люди бывают одеты, чтобы никто не принял их за безработных.

Сегодня людей, стоявших в очереди, внимательно оглядывали агенты секретной службы. Пока очередь медленно продвигалась вперед, Коннор читал «Вашингтон Пост». Бо́льшая часть первой страницы была посвящена речи Жеримского на совместной сессии обеих палат Конгресса. Реакция конгрессменов была неизменно враждебной. Когда Коннор начал читать редакционную статью, он подумал: «Жеримский, должно быть, очень доволен».

Перейдя к странице некрологов, он криво ухмыльнулся, прочтя о преждевременной кончине выдающегося ученого из его родного города.

— Привет! — сказал чей-то голос.

Коннор поглядел на изящно одетого молодого человека, пристроившегося позади него.

— Привет! — ответил он, возвращаясь к газете. Ему не хотелось затевать ненужный разговор с человеком, которого потом могут привлечь в качестве свидетеля.

— Меня зовут Брэд, — сказал молодой человек, протягивая руку.

Коннор пожал ее, но ничего не сказал.

— Я надеюсь получить работу на одной из осветительных вышек, — сказал тот. — А вы?

— Почему именно на осветительной вышке? — поинтересовался Коннор, не отвечая на заданный ему вопрос.

— Потому что там будет находиться специальный агент секретной службы, а я хочу узнать, в чем состоит его работа.

— Зачем? — Коннор сложил газету; это явно был разговор, от которого он не мог уклониться.

— Я думаю поступить на работу в секретную службу, когда окончу колледж. Я уже прохожу тренировочный курс, но хочу вблизи увидеть, как они работают. Один агент сказал мне, что доставлять еду на осветительную вышку за зонами защиты — это работа, за которую никто не хочет браться. Им страшно карабкаться по всем этим ступенькам.

«Сто семьдесят две ступеньки», — подумал Коннор, который уже раньше отверг мысль устроиться работать на осветительную вышку — не из-за ступенек, а из-за того, что оттуда невозможно быстро скрыться. Брэд начал рассказывать ему про свою жизнь, и к тому времени, как они дошли до начала очереди, Коннор уже знал, и в какой школе Брэд учился, и что сейчас он учится на последнем курсе Джорджтаунского университета, где изучает криминологию (тут Коннор подумал о Мэгги), и что он никак не может решить, поступить ли ему в секретную службу или стать юристом.