— Смертная казнь, конечно. Когда приговор будет вынесен, вы сообщите журналистам, что я буду лично присутствовать при казни.

— А когда это должно произойти? — спросил министр юстиции, записывавший каждое слово Жеримского.

Президент перелистал свой дневник в поисках пятнадцатиминутного перерыва.

— В восемь часов утра в будущую пятницу. Теперь перейдем к более важному вопросу — к моим планам о будущем вооруженных сил. — Он улыбнулся генералу Бородину, который сидел справа от него и пока еще ни разу не открыл рта.

— Вам, господин заместитель президента, дается высший приз…

Сидя в плену во Вьетнаме в лагере «Нан Динь», Коннор разработал свою систему подсчета времени.

Каждое утро в пять часов появлялся вьетконговский охранник с чашкой риса, плавающего в воде, — единственной трапезой Коннора за день. Коннор вынимал одну рисинку и клал ее в одну из семи бамбуковых жердей, составлявших его матрац. Каждую неделю он вынимал одну из семи рисинок и клал ее в брус над кроватью, а затем съедал остальные шесть. Каждые четыре недели он вынимал рисинку из бруса наверху и прятал ее между половицами под кроватью. В тот день, когда он и Крис Джексон бежали из лагеря, он знал, что он пробыл в плену один год, пять месяцев и два дня.

Но, лежа на койке в темной камере «Крестов», он никак не мог сообразить, сколько времени здесь находится. К этому времени начальник милиции посетил его еще два раза и ушел ни с чем. Коннор думал, сколько времени пройдет, пока Большенкову надоест, что заключенный лишь повторяет свое имя и гражданство и требует свидания с послом. Долго ждать ему не пришлось. Через несколько минут после того, как Большенков во второй раз вышел из камеры, в камеру вошли те самые три человека, которые встретили его, когда его привезли в «Кресты».

Двое из них стащили его с койки и швырнули на стул, на котором недавно сидел начальник милиции. Ему скрутили руки за спиной и надели наручники.

Пока двое держали его, третий вытащил бритву и в несколько движений сбрил все волосы с его головы вместе с кусочками кожи. Он не тратил время на использование мыла и воды. Кровь текла по лицу Коннора и пропитала его рубашку. Они ушли, оставив его сидеть на стуле, но сняв наручники.

Он вспомнил слова Большенкова, что пытки — не его стиль. Но это было до того, как Жеримский стал президентом.

В конце концов он заснул, но не знал, как долго он спал. Следующее, что он помнил, это то, что его рывком подняли, швырнули обратно на стул и опять прижали к нему. Теперь в руках у третьего человека была не бритва, а длинная толстая игла, и с тем же «вниманием» к клиенту, которое он проявил в качестве парикмахера, он вытатуировал номер 12995 на левом запястье заключенного.

Когда они вернулись в третий раз, они подняли его и выпихнули из камеры в длинный темный коридор. Он попытался не думать о том, что с ним собираются сделать. В письменном указе о присуждении ему ордена Почета говорилось, что лейтенант Фицджералд бесстрашно руководил своими солдатами, спас жизнь собрату-офицеру и совершил удивительный побег из лагеря военнопленных. Но Коннор знал, что он никогда еще не встречал бесстрашного человека. В лагере «Нан Динь» он провел один год, пять месяцев и два дня — но тогда ему было только двадцать два года, а в двадцать два года человек думает, что он бессмертен.

Когда его вывели из коридора во двор, залитый солнцем, первое, что увидел Коннор, это была группа заключенных, сооружавших виселицу. Теперь ему был пятьдесят один год. Ему не нужно было напоминать о том, что он не бессмертен.

Когда в понедельник Джоан Беннет пришла на работу в Лэнгли, она точно знала, сколько дней она отслужила из своего восьмимесячного заключения, потому что каждый вечер, перед тем как уйти из дома, она кормила кошку и отмечала еще один день в настенном календаре.

Она оставила машину на западной стоянке и направилась прямо в библиотеку. Зарегистрировав свой приход на работу, она по металлической лестнице поднялась в справочный отдел. Следующие девять часов, с одним обеденным перерывом в полночь, она будет читать отрывки из газет, поступившие по электронной почте с Ближнего Востока. Ее главной задачей будет искать упоминания о Соединенных Штатах и, если эти упоминания будут критическими, электронно копировать их, сопоставлять и отправлять по электронной почте на третий этаж своему шефу, который в более цивилизованное время — следующим утром — будет оценивать их значение. Это была скучная, изнурительная работа. Несколько раз она думала о том, чтобы уволиться, но потом решала, что не доставит Гутенбургу такого удовольствия.

Как раз перед полуночным обеденным перерывом Джоан заметила заголовок в газете «Истанбул Ньюз»: «Начинается суд над убийцей из мафии». Она все еще думала, что мафия бывает только итальянская, поэтому ее удивило, что речь в статье шла о южноафриканском террористе, которого будут судить за попытку покушения на нового президента России. Она не обратила бы на это особого внимания, если бы не увидела рисунок, изображавший подсудимого.

Сердце у нее забилось сильнее, когда она внимательно прочитала длинную статью Фатимы Кузман, восточноевропейского корреспондента газеты «Истанбул Ньюз», которая утверждала, что сидела рядом с профессиональным убийцей на собрании в Москве, где выступал Жеримский.

Наступила полночь, но Джоан продолжала сидеть за своим столом.

Коннор стоял во дворе тюрьмы и смотрел на недостроенную виселицу, когда подъехала милицейская машина и его втолкнули на заднее сиденье. К его удивлению, там его ожидал начальник милиции. Большенков едва узнал осунувшегося, наголо обритого человека.

Когда машина выехала из тюрьмы, никто из них не произнес ни слова. Водитель повернул направо и поехал по берегу Невы со скоростью пятьдесят километров в час. Они проехали мимо трех мостов и пересекли Неву по четвертому, въехав в центр города. Когда они ехали по мосту, Коннор посмотрел из окна на светло-зеленое здание Эрмитажа, так непохожее на тюрьму, из которой его только что вывезли. Он посмотрел наверх на синее небо, и вбок на прохожих. Как быстро он понял, насколько он ценил свою свободу! Переехав на южный берег реки, водитель свернул направо и, проехав несколько сот метров, остановился перед зданием суда. Ожидавший милиционер открыл дверцу машины. Если бы раньше Коннор собирался бежать, то присутствие пятидесяти милиционеров на тротуаре быстро заставило бы его отказаться от этих намерений. Милиционеры образовали коридор, по которому Коннор взошел по ступенькам в массивное каменное здание.

Его подвели к столу в вестибюле, осмотрели его запястье и внесли номер «12995» в обвинительное заключение. Затем по мраморному коридору его провели к массивным дубовым дверям. Когда он был от них в нескольких шагах, двери распахнулись, и он вошел в битком набитый зал суда. Он огляделся. Ясно было, что его ждут.

Джоан внесла в поисковую систему компьютера: «Покушение на жизнь Жеримского». Все сообщения об этом сходились в одном: человека, арестованного на Дворцовой площади, зовут Пит де Вильерс, он южноафриканец, нанятый русской мафией убить Жеримского. Винтовка, обнаруженная в его вещах, была идентична той, из которой два месяца назад был убит Рикардо Гусман, кандидат в президенты Колумбии.

Джоан отсканировала фото из турецкой газеты, изображавшее Пита де Вильерса, в свой компьютер и увеличила его, пока он не занял весь экран. Затем она увеличила его глаза и довела их до натуральной величины. Теперь она точно знала, кого судят в Санкт-Петербурге.

Джоан посмотрела на часы. Было пять минут третьего. Она подняла трубку телефона и набрала номер, который знала наизусть. Раздалось несколько гудков, прежде чем в трубке раздался сонный голос:

— Кто это?

Джоан сказала:

— Мне необходимо тебя видеть. Я буду у тебя примерно через час. — И положила трубку.