Через полчаса он вернул ключи от машины в агентство и расписался. Запись показывала, что машина была взята на его имя, и он же ее вернул.

— Вы абсолютно уверены, что нет никаких следов его существования? — спросила Элен Декстер.

— Никаких, — ответил Гутенбург. — Не забудьте, что он — НСП. Он с самого начала не числился ни в каких документах компании.

— А как насчет его жены?

— Почему она должна что-то заподозрить? Его ежемесячное жалованье поступало на их общий счет в банке. Она знает только, что он ушел на досрочную пенсию и первого января поступит на работу в фирму «Вашингтон Провидент».

— Но есть еще его бывшая секретарша.

— Я перевел ее в Лэнгли, чтобы за ней присматривали.

— В какой отдел?

— Ближнего Востока.

— Почему именно туда?

— Чтобы она находилась в управлении в их рабочие часы — то есть с шести вечера до трех часов ночи. И в следующие полгода я так загружу ее работой, что она будет слишком утомлена, чтобы думать о чем-нибудь другом, кроме того, чем она станет заниматься, выйдя на пенсию.

— Хорошо. Где сейчас Фицджералд?

— Он летит над Атлантическим океаном. Через четыре часа он приземлится в Лондоне, — Гутенбург посмотрел на часы.

— А машина?

— Уже возвращена в агентство. Ее сейчас перекрашивают и ставят на нее новый номерной знак.

— Как насчет конторы на М-стрит?

— Ее сейчас начинают переоборудовать, и в понедельник она поступит в распоряжение агентства по торговле недвижимостью.

— Вы, кажется, все продумали, кроме того, что случится, когда он вернется в Вашингтон? — сказала Декстер.

— Он не вернется в Вашингтон, — ответил Ник.

В лондонском аэропорту Хитроу Коннор встал в длинную очередь к паспортному контролю. Когда он дошел до контроля, чиновник проверил его паспорт и сказал:

— Желаю вам приятного отпуска в Великобритании, мистер Перри.

В маленьком прямоугольнике, перед которым стоял вопрос: «Сколько времени вы намерены провести в Великобритании?», — Коннор написал: «Две недели». На следующее утро в аэропорт должен будет приехать мистер Лилистранд.

Когда он вышел из третьего терминала и сел в автобус, идущий до городского вокзала «Виктория», за ним наблюдали два человека. Через сорок две минуты те же два человека увидели, как он стал в очередь на такси. Они порознь последовали за черным такси до отеля «Кенсингтон Парк», где один из них уже заранее оставил для него пакет у портье.

Заполняя регистрационный листок, Коннор спросил:

— Нет ли для меня чего-нибудь?

— Да, мистер Лилистранд, — ответил портье. — Нынче утром какой-то джентльмен оставил для вас вот это. — Он вручил Коннору большой коричневый конверт. — Ваш номер — 211. Носильщик отнесет ваш чемодан.

— Спасибо, я сам справлюсь, — кивнул Коннор.

Войдя в свой номер, Коннор вскрыл конверт. Там оказался билет до Женевы на имя Теодора Лилистранда и сто швейцарских франков. Он снял пиджак и лег на кровать. Он вымотался в полете, заснуть не мог. Он включил телевизор и прощелкал несколько программ (Тара называла это «серфинг по каналам»), но и это не помогло.

Он всегда терпеть не мог бесцельного ожидания, — в это время в него обычно закрадывались сомнения. Он опять напомнил себе, что это его последнее задание, и начал думать о том, как проведет Рождество с Мэгги и Тарой — да и, конечно, со Стюартом. Ему было запрещено брать с собой фотографии, и поэтому приходилось мысленно представлять себе жену и дочь. Больше всего ему хотелось набрать номер и поговорить с ними о чем угодно, но он не мог этого сделать.

Коннор лежал на кровати, пока не стемнело. Потом он вышел из своей ночной тюрьмы и пошел поесть. В киоске на углу он купил газету «Ивнинг Стандард» и зашел в полупустой итальянский ресторанчик на Хай-стрит-Кенсингтон.

Официант провел его к тихому столику в углу. Он заказал диетическую кока-колу с большим количеством льда. Британцы никогда не понимают, что значит «много льда», и он не удивился, когда официант принес ему большой стакан кока-колы с тремя кубиками льда и крошечным ломтиком лимона.

Он заказал каннелони и салат. Интересно, что где бы он ни оказался за границей, он всегда заказывал любимые блюда Мэгги, чтобы напомнить себе о ней.

— Перед тем как пойдешь на свою новую работу, тебе нужно купить хороший костюм, — сказала ему Тара, когда они разговаривали в последний раз. — И я сама пойду с тобой, чтобы выбрать тебе рубашки и галстуки.

«На свою новую работу». Он снова вспомнил про письмо мистера Томпсона. «К сожалению, мы должны вас уведомить…» Сколько бы раз он ни перечитывал это письмо, он никак не мог понять, почему Томпсон дал обратный ход, и не мог придумать никакого разумного объяснения.

Он начал читать первую страницу «Ивнинг Стандард». Девять кандидатов вели кампанию за свое избрание на пост первого мэра Лондона. «Странно, — подумал Коннор, — разве у них раньше не было мэра? А как же Дик Уиттингтон?»[33] Он просмотрел фотографии кандидатов, их имена ему ни о чем не говорили. Итак, один из них через две недели будет мэром британской столицы. Интересно, где Коннору предстояло находиться в это время?

Он заплатил по счету наличными и дал официанту такие чаевые, чтобы у того не было повода его запомнить. Вернувшись в отель, он включил телевизор и несколько минут смотрел какую-то комедию, но ему не было смешно. Посмотрев кусками еще несколько фильмов, он уснул, но спал урывками. Однако его утешало то, что ему было лучше, чем двум людям на тротуаре перед отелем. Он заметил их еще в Хитроу. Интересно, что сейчас делает Мэгги?

— А как поживает Стюарт? — спросила Мэгги.

— Он все еще в Австралии, — ответила Тара. — Через пятнадцать дней он прилетит в Лос-Анджелес. Я уже часы считаю.

— Вы оба прилетите прямо сюда?

— Нет, мама. — Тара пыталась скрыть раздражение. — Я же тебе несколько раз говорила, что мы хотим взять машину и поехать на север по Западному побережью. Ведь Стюарт никогда не был в Америке, и он хочет осмотреть Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Помнишь?

— Только смотри, будь осторожна.

— Мама, я вожу машину уже девять лет, и не получила ни одного штрафа, чего нельзя сказать о тебе и о папе. Так что перестань волноваться и скажи, что ты делаешь сегодня вечером.

— Я собираюсь пойти послушать Пласидо Доминго[34] в «Богеме». Я решила подождать идти в оперу, пока твой отец не уедет, потому что, я знаю, он бы заснул в середине первого акта.

— Ты идешь в театр одна?

— Да.

— Будь осторожна, мама, не садись в первые шесть рядов.

— Почему?

— Потому что какой-нибудь красавец может спрыгнуть со сцены и наброситься на тебя.

Мэгги засмеялась.

— Считай, что я предупреждена.

— Почему бы тебе не взять с собой Джоан? Вы бы могли весь вечер говорить о папе.

— Я сегодня позвонила ей на работу, но там что-то неладно с телефоном. Вечером я позвоню ей домой.

— До свиданья, мама, до завтра, — сказала Тара. Она знала, что, пока Коннора нет, Мэгги будет звонить ей каждый день.

Когда Коннор уезжал за границу или уходил к отцу Грэму играть в бридж, Мэгги занималась общественной работой: либо в СНУМе — службе надзора за уборкой мусора в Джорджтаунском университете (она сама основала эту службу), либо в Женском поэтическом обществе, либо в клубе ирландских танцев, где она давала уроки. Видя, как студенты танцуют, выпрямив спину и отбивая ногами чечетку, она вспоминала Деклана О’Кэйси. Теперь он был уважаемым профессором в Чикагском университете. Он так и не женился и до сих пор посылал ей рождественские открытки, а также неподписанные открытки в Валентинов день (его всегда выдавала старая пишущая машинка со щербинкой на букве «е»).

Мэгги снова сняла трубку и позвонила Джоан, но ответа не было. Она приготовила салат и в одиночестве съела его на кухне. Положив тарелку в посудомоечную машину, она снова позвонила Джоан, но та опять не ответила. Мэгги завела машину и поехала в Центр имени Кеннеди. Один билет всегда было нетрудно купить, какой бы прославленный гастролер ни выступал.