Фанек и Тутмос, постигшие танец квадратов, треугольников, кругов, через взаимодействие прямых и ломаных линий научились воспринимать любые мысли. Они ощущали желание психнойенов отложить яйца в наш разум, ощущали неуемный животный голод, заставлявший их охотиться и размножаться, но сумели изменить восприятие чудовищ таким образом, что они нас не видели.

— Братства Тысячи Сынов, — протянул Лемюэль. — Вот, значит, как они появились!

— Именно так, — подтвердил Магнус. — В тот день мне открылись некоторые тонкости Великого Океана, и, когда мы вернулись в Тизку, члены моего братства разошлись по пирамидам-библиотекам, чтобы осмыслить только что приобретенный опыт. Я наблюдал за их дискуссиями и направлял исследования, потому что я первым увидел фигуры, образовавшиеся в результате падения статуи, и лучше других знал, как обращаться с силами эфира. Девять магистров все свое время посвящали освоению опыта, приобретенного во время нашего путешествия, и оттачивали свое мастерство, чтобы впоследствии стать магистрами храмов девяти братств Просперо. Слухи об их искусстве скоро разошлись по всей Тизке, и тогда в храмы стали стекаться последователи, жаждавшие узнать о новых методах управления энергией Великого Океана.

— А что же ты? — спросил Лемюэль. — Почему ты не стал лидером братства?

— Потому что я стал магом, — сказал примарх. — Магистром всех братств.

— Магом? Это самый высокий ранг? — спросил Лемюэль.

— Нет, — ответил Магнус. — Есть еще одно звание, это Ипсиссимус[72], существо, свободное от любых ограничений, которое живет в исключительной гармонии между материальной и нематериальной Вселенной, существо, совершенное во всех отношениях.

Лемюэль слышал гордость в голосе Магнуса и знал, что во всем мире может существовать только одна личность, удовлетворяющая всем этим характеристикам, один человек, которого Магнус ставил превыше всех остальных.

— Император, возлюбленный всеми, — сказал Лемюэль.

Магнус улыбнулся, кивнул и скрестил руки на своей широкой груди.

— Правильно, Лемюэль, — сказал он. — Император. И в библиотеку к Ариману я пришел как раз с известиями от моего отца.

Лемюэль мгновенно насторожился. Все летописцы высоко ценили любые крохи информации, касающейся Императора, архитектора судьбы человечества и движущей силы Великого Крестового Похода. А получить такую информацию от самого примарха было неоценимой честью.

— Теперь, когда все отряды Легиона собрались, мой отец вновь призывает нас к себе.

— Мы возвращаемся на Терру? — спросил Ариман. — Уже пора?

Магнус помедлил, подчеркивая важность момента.

— Нет, мы возьмем курс не на Терру. Император созывает конклав, серьезнейшее из всех собраний, где будут обсуждаться самые важные вопросы эпохи.

Лемюэль от волнения приоткрыл рот. Эта новость имела исключительное значение, но он чувствовал, что Магнус обладает еще какой-то информацией. Неожиданно осмелев, он улыбнулся и спросил:

— Мне кажется, есть кое-что еще, мой лорд. Верно?

— А он догадлив, — сказал Магнус и кивнул Ариману. — Я думаю, ты прав, друг мой, уроки Утизаара помогут ему отточить свои способности.

Магнус снова повернулся к Лемюэлю:

— На этом конклаве будет решаться судьба нашего Легиона. Это будет определяющий момент, когда Император признает наши достоинства.

— Ты видел это, мой лорд? — спросил Ариман.

— Я видел многое, — ответил Магнус. — Грядут великие события, колесо истории завершает свой оборот, и Легиону Тысячи Сынов предстоит одному из первых встретить новый порядок во Вселенной.

— Где же произойдет это собрание? — спросил Ариман.

— Далеко отсюда, — сказал Магнус. — В мире под названием Никея.

Поверхность планеты закрывали плотные тучи, пронзаемые химическими разрядами и янтарно-желтыми молниями. Никея была сравнительно молодым миром, ее геологическое развитие еще не завершилось, и поверхность не оформилась окончательно. Тектонические сдвиги и километровые волны давления сотрясали поверхность, вызывая постоянные подвижки земной коры, разрывая на части континенты и сталкивая их между собой.

Две «Грозовые птицы» и «Громовой ястреб», словно пернатые хищники, рассекали тучи, спускаясь через постоянно изменяющуюся атмосферу, отметившую их багряные корпуса потеками едкого дождя. Никея продолжала переживать родовые муки, и облик мира еще не обрел постоянства.

Все пространство вокруг планеты представляло собой сплошные каскады электромагнитных разрядов, а волны нестабильной гравитации поднимали тучи обломков, которые выводили из строя геомагнитные системы ориентирования.

Спуститься на Никею корабли могли только благодаря лучу ослепительного света, который бил с поверхности планеты. Отыскать Никею, не говоря уже об определенной точке на ее поверхности, без этого сигнала было под силу лишь некоторым, самым удачливым пилотам. Для того чтобы добраться от Малого Гексия до этого удаленного уголка Галактики, Двадцать восьмой экспедиционной флотилии потребовался целый год.

Ариман, напряженно выпрямившись, сидел в «Первом скарабее» и смотрел на мерцающие огоньки табло перед пилотом, векторные диаграммы и трехмерные карты неровной поверхности. Пульсирующие кабели соединяли пилотов с полным набором авиационного оборудования, позволяя им вести корабль только по приборам, поскольку из рубки не было видно ничего, кроме дыма и пепла.

Несмотря на некоторое святотатство, Ариман мысленно попросил помощи у Бога-Машины. Лишиться контроля над судном в такой враждебной атмосфере было бы равносильно вынесению смертного приговора.

На самом деле корабль вели даже не пилоты, а Джетер Инновенс, навигатор, пристегнутый ремнями безопасности на том сиденье, которое во время боевых вылетов обычно занимал Ариман. Сначала Инновенс наотрез отказывался покидать свою герметичную камеру на борту «Фотепа», но, когда узнал, кто будет находиться вместе с ним в самолете и чей свет будет служить маяком, быстро забыл о своих возражениях.

Позади навигатора сидел Магнус Красный, в роскошно вышитой золотом красной тунике и золотой кольчуге, украшенной перьями и драгоценными камнями. В честь торжественного события на его предплечьях красовались наручи с выгравированными орлами, а талию обвивал пояс с вплетенными молниями. Свободно распущенные по плечам волосы отливали цветом свежей крови.

Более великолепного воина и ученого невозможно было себе представить.

Рядом с Магнусом почти потерялась тщедушная фигура Махавасту Каллимака, чье пышное облачение не могло скрыть его крайней худобы. Со слов Лемюэля Ариман знал, что Каллимак был очень стар, но не сознавал, как сильно влияет на летописца постоянный контакт с примархом. Неподалеку от него стояла тяжелая сумка с чистыми тетрадями для записей о новых речах и деяниях примарха.

Ариман перехватил взгляд примарха: сегодня его взволнованно сверкающий глаз имел бледно-голубой оттенок с карими крапинками.

— Мы уже близко, Азек, — сказал Магнус. — Близко во всех отношениях.

— Да, мой лорд. До приземления осталось меньше десяти минут.

— Так много? Я бы привел корабль к цели вдвое быстрее! — воскликнул Магнус, глянув на полулежащего в своем кресле навигатора.

Но гнев был притворным, и Магнус тотчас рассмеялся.

Светящейся в полумраке рукой он хлопнул навигатора по плечу, отчего тот испуганно вздрогнул.

— Не обращай внимания, Инновенс, — сказал Магнус. — Просто мне не терпится поскорее увидеться с отцом. Ты прекрасно выполняешь свои обязанности, друг мой!

Ариман не удержался от улыбки. Меланхолия, поселившаяся в душе Магнуса после Улланора, бесследно исчезла, как только пришло известие о конклаве на Никее. Год странствий по имматериуму на борту «Фотепа» после вылета с Малого Гексия был проведен в непрерывном обучении и исследованиях, и Магнус заваливал своих сыновей теоретическими выкладками, философскими теориями и сложными логическими загадками, чтобы они могли отточить свой разум. Никея должна была предоставить Тысяче Сынов шанс реабилитироваться, и Магнус, как и весь его Легион, не хотел потерпеть неудачу.