Леон покачал головой.

— Нет-нет. Вы совершенно правы. — Он вздохнул. — Хотел бы я иметь талант, как у вас, но у меня его нет.

— Я уверен, что ты талантлив в чем-нибудь другом, — предположил летописец.

— Па, похоже, так не думает.

Мендакс внимательно посмотрел на него.

— У отцов и сыновей всегда сложные отношения. Это истина, вокруг которой вращается Галактика. Вечное противостояние… Один бунтует и бросает вызов, а другой пытается сохранить прежний порядок вещей вопреки здравому смыслу.

— У нас слишком разные взгляды, — вздохнул Леон. — Он думает, что Империум игнорирует людей, живущих на периферии. Говорит мне, что все далеко и недостижимо. Я имею в виду, Терра и все такое…

— Это не совсем так, — заметил Мендакс. — Но мне кажется, эсквайру Киитеру лучше этого не слышать. — Ты думаешь, что он прав?

— Нет, — ответил Леон, не задумываясь. Он начинал понемножку закипать. — Он не видит того, что вижу я. Он слеп и слишком зациклен на собственном опыте. Я пытался сделать так, чтобы он взглянул на вещи моими глазами, но он не хочет ничего слушать… — Юноша запнулся. — Я думаю, он уверен, что я настроен против него.

— Предатель своей семьи, — легко закончил Мендакс. — Странно, правда? Как получается, что отцы и сыновья настолько близки и в то же время так чужды друг другу? — Он помолчал, смотря вдаль. — А ты не допускаешь мысль, что Хорус Луперкаль когда-то чувствовал то же, что и ты сейчас, Леон?

— Что? — Вопрос вырвался сам собой; юноша был явно сбит с толку. — Нет! Я хочу сказать… — Он остановился и покачал головой. — Император и примархи не такие как мы. — Мысль казалась ему нелепой.

— Нет? — Мендакс вернулся к рисованию, его стило короткими мазками касалось экрана. — Даже стоящие над человечеством происходят из него. Семейные узы, братские, отцовские… Они существуют везде. От этого никому не уйти. — Летописец оглянулся на мальчика. — Тебе тоже, Леон. Это то, с чем сталкиваются все люди, — вопрос: Могу ли я бросить вызов моему отцу?

— Неповиновение магистра войны стоило жизни миллионам, — выпалил Леон.

Мендакс снова посмотрел вдаль.

— За каждый выбор приходится платить.

Леон сидел на подоконнике в темной комнате и напряженно прислушивался. Из городка долетал звон бьющегося стекла и треск выстрелов. Ощущая в душе пустоту, он смотрел, как клубы черного дыма поднимаются в ночное небо. За вереницей улочек виднелись всполохи пожарища. Юноша предположил, что горит универмаг, но не мог понять, с чего вдруг кому-то захотелось превратить его в пылающий факел.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как ушел отец, приказав ему ни в коем случае не выходить из дома. Эймс не знал, что сын видел, как тот перед уходом достал спрятанный в подвале револьвер и сунул его за пояс. Леон пытался понять, что бы это могло значить. Зачем па оружие, не знай он об опасности, приближавшейся к Сорок Четвертому? Или была иная причина? Другая опасность?

Леон сцепил пальцы и обвел взглядом комнату, где слабые отсветы отбрасывали блики на его рисунки. Ему хотелось что-нибудь делать, но он не знал что. Ни в книгах, ни в рисунках не было ответа на этот вопрос.

Потом он услышал, как открылась дверь у лестницы. Леон прищурил глаза, всматриваясь в окно. Что-то здесь не так… Неужели отец вернулся?

Вдруг он заметил фигуру, скользнувшую прочь от дома, куда не доставал свет уличных фонарей. Существо старалось держаться в тени и избегало освещенных мест.

Это мог быть только Мендакс, но Леон никогда прежде не видел, чтобы он так двигался. Повинуясь необъяснимому импульсу, юноша вскочил и последовал за ним.

Путь летописца пролегал по окраинам, и Леон, проживший здесь всю жизнь, вскоре понял, куда направляется Мендакс. Улочки и спуски, по которым шел мужчина, были частью мира юноши, местами, где он бегал ребенком и играл с друзьями в Великий крестовый поход.

Мендакс направлялся к подножию Небесного Крюка, в обход мест сбора жителей Сорок Четвертого. Держась поодаль, Леон пытался не отвлекаться на происходящее вокруг, но не заметить крики и огонь было нелегко.

На перекрестке на уличных фонарях повесили каких-то людей, чьи безжизненные тела раскачивались на ветру под скрип фибровой веревки, захлестнувшей шеи. Леон узнал завсегдатаев соседней таверны, несмотря на то что их лица распухли и побелели. В конце главной улицы, похоже, построили баррикаду, но это было слишком далеко, чтобы сказать наверняка. Несколько раз он замечал маленькие группки людей, вооруженных тем, что попалось под руку. Кто-то из них прохаживался по улицам, другие притаились, будто устроили засаду. В некоторых домах были разбиты стекла; на одном здании Леон увидел имя магистра войны, намалеванное на входной двери. Он не понял, было это предупреждение или знак ненависти. На западе цепной пилой спилили телеграфный столб, и он валялся там же, где упал, среди оборванных проводов.

Леон потерял Мендакса из виду, когда летописец приблизился к сервисному блоку у подножия космического элеватора. Он отвлекся на мгновение на злобную перепалку двух мужчин, которую оборвала вспышка огнестрела. Один голос был знаком и принадлежал Кэлу Муудусу, соседу по переулку. Он что-то вопил про Императора, но слова были едва различимы.

На миг Леона охватил настоящий страх, и ему пришлось собрать всю свою волю и мужество, чтобы остаться на месте, в тени, а не помчаться назад, к дому. Весь день мир вокруг него рушился, и он задавался вопросом, не приложил ли к этому руку эсквайр Мендакс. Напряжение и скрытая вражда между обитателями Города Сорок Четыре существовали и до появления гостя, но лишь после его прихода все вылезло на поверхность. Когда он здесь поселился, стало казаться, что зло Великой Войны протянуло к колонии свои грязные руки.

Леон выпрямился и стрелой пролетел расстояние до помещения сервисного блока. Дверь оказалась запертой, но над ней имелось вентиляционное отверстие, и юноша оказался достаточно худ, чтобы пролезть в него.

Леон ожидал, что на него обрушатся вопли сигнализации, но, когда он спрыгнул на пол, единственным звуком был стук его собственных башмаков о пол. Он юркнул за какой-то погрузочный механизм, и звуки его появления затерялись в непрерывном ровном гуле работающих внутренностей Небесного Крюка.

Несмотря на волнения в Городе Сорок Четыре, механизированный элеватор продолжал делать свое дело, не обращая внимания на человеческую драму, разворачивавшуюся за толстыми стенами, и непрерывно отсылая грузовые капсулы на орбитальную перевалочную станцию. Леон был поражен тем, что посмел проникнуть в блокгауз, причем так просто, но потом вспомнил, что всем жителям поселения строго-настрого запретили входить в это здание. И не только из-за риска угодить под работающие здесь механизмы, но и потому, что это было нарушением колониального устава. Признанные виновными на определенный срок объявлялись илотами, и их отправляли в студеные полярные области отрабатывать десять-двадцать лет в штрафотрядах. Благодаря страху перед наказанием это место оставалось неприкосновенным.

Очутившись внутри, Леон был восхищен тем, что увидел: движением механических рук, сплетением рельсов и составами из капсул. Подобные чувства мог испытывать муравей, заползший внутрь работающего двигателя.

Его внимание привлекло какое-то движение возле состава из шести пустых капсул с поднятыми кверху крышками люков. Возле них над пультом управления склонился Мендакс и ловко пробежался пальцами по кнопкам и переключателям. Сразу протяжно загудела сирена, и состав пришел в движение, крышки люков начали медленно опускаться. Мендакс подхватил свои сумки и забросил их в ближайший люк, следом залез сам.

Состав начал удаляться, и Леон выскочил из своего укрытия. С каждой секундой крышки люков опускались все ниже. Он знал, куда направляется состав и куда, должно быть, стремится Мендакс. Наверх, на станцию, прочь с этой планеты!