Ненависть придала юноше сил.

Захариэль оказался совсем рядом с чудовищем. В последнее мгновение перед касанием он успел выпустить еще пару зарядов практически в упор. А потом, когда лев уже взмахнул над ним когтистыми лапами, проворно увернулся от удара и ударил мечом в широкую грудь монстра.

Лев взревел от ярости, широко раскрыв пасть. Захариэль снова поднял пистолет и послал несколько снарядов в зияющую глотку, направив дуло слегка вверх.

Меч наносил один удар за другим, и жужжащие зубья пробили наружные слои львиной шкуры. Но в этот момент массивная голова монстра врезалась в Захариэля, и тот покатился по земле, с ужасом слыша, как в его теле с треском ломаются кости.

Юный воин сильно ударился, а лев передними лапами встал ему на грудь, вышибив из легких остатки воздуха. Острые и огромные, как кинжалы, когти пронзили пластины доспехов, и кончики прорвали кожу и мышцы, исторгнув у Захариэля пронзительный крик.

Он чувствовал на себе колоссальный вес львиного тела, голова чудовища оказалась всего в нескольких сантиметрах от него, и густая едкая слюна закапала на лицо. Захариэль едва мог дышать.

Но рука с пистолетом все еще оставалась свободной, и Захариэль с близкого расстояния несколько раз выстрелил в живот монстра.

Он услышал угрожающий треск и понял, что сочленения доспехов не выдерживают. Лев стоял над ним и видел, что его жертва лишена возможности двигаться и обессилена, а потому намеревался наблюдать за медленной и мучительной агонией под тяжестью мощных лап.

Грудь Захариэля словно сдавливал железный обруч, так что он почти не мог дышать. Львиные когти приподняли его с земли и приблизили к пасти — чудовище явно собиралось перекусить его пополам. Из широко открывшейся глотки вырвалось зловонное дыхание, настолько омерзительное, что и представить трудно.

В пасти сверкнуло два огромных клыка — колоссальные органические клинки, готовые уже через мгновение прервать его жизнь. Захариэль тщетно забился в когтях, но те лишь сильнее впились в его тело и не давали повернуться. От злости и страха юноша закричал, и ему представилось, как ненависть к зверю зажигается в душе ярким шаром неудержимой энергии. Грозные клыки начали опускаться, и он плюнул прямо в пасть льва.

Захариэль закрыл глаза, чтобы не видеть смертоносного орудия, и вдруг ощутил, как ненависть вырывается из груди ослепительным потоком света.

И все остановилось.

Даже с закрытыми глазами он мог видеть силуэт льва, все его кости и внутренние органы открылись взгляду, словно освещенные таинственным чистым солнцем. Он видел струящуюся по телу кровь, биение звериного сердца и потоки нечистой энергии, давшие жизнь страшному существу.

Изображение двигалось, но не быстрее ползущего с гор ледника. Каждый удар львиного сердца сопровождался глухим раскатистым гулом, словно ударял гигантский древний маятник. И клыки тоже двигались, хотя Захариэлю потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что они продолжают опускаться.

В теле Захариэля болел каждый мускул, каждый сустав. Грудь пылала огнем, и он чувствовал, как болезненный холод просачивается в кости и как течет сквозь него новая неведомая сила. Он посмотрел вниз и увидел собственный скелет и сосуды у себя под кожей.

Как он и предполагал, лапы зверя переломали несколько ребер и их зазубренные концы соприкасались друг с другом под прозрачным покровом доспехов.

Захариэль поднес к груди зверя руку, и она прошла сквозь контур тела, словно прозрачная плоть стала не прочнее дыма. Заметив, что все еще сжимает в руке пистолет Амадиса, открывший его обновленному взору все внутренние механизмы, Захариэль мечтательно улыбнулся.

Он приставил дуло пистолета к призрачному сердцу зверя.

Затем открыл глаза и нажал на курок.

Необычная смерть зверя вызвала резкий скачок реальности.

Рука Захариэля так и осталась погребенной в теле льва, его латная рукавица находилась глубоко в груди, словно дополнительно вживленный орган. Челюсти чудовища захлопнулись, смертоносные клыки пробили наплечник и вонзились в плоть Захариэля.

В тот же миг грудь льва лопнула. Разрывной снаряд полыхнул огнем в глазах чудовища и разбросал по поляне обрывки плоти. Из распоротого живота вывалились дымящиеся внутренности и обрушились на Захариэля.

Тот застонал, ощутив на себе полный вес львиной туши, и прокушенное плечо вспыхнуло, как от прикосновения раскаленного железа. Каждая клеточка его тела вопила от мучительной боли, но тяжелее всего приходилось грудной клетке и сломанным ребрам.

Захариэль зажмурился и прикусил губу, но все же столкнул с себя тушу, перевалив ее на бок. В легкие рванулся воздух, но обломки ребер опять задели друг за друга, вызвав новый всплеск боли.

Клыки льва все еще не отпускали его доспехи и плечо, и боль казалась непереносимой. Бросив пистолет, Захариэль сделал глубокий вдох и завел руки по обе стороны от огромной головы чудовища. Несмотря на то что глаза зверя уже погасли, ужасный вид поражал своей колоссальной мощью. Захариэль понимал, что противник наверняка мертв, но все же почти ожидал, что страшные челюсти вот-вот раскроются и закончат начатое.

Надо было действовать как можно быстрее, и он с отчаянным криком решительно дернул голову монстра. Острые клыки выскользнули из тела, обагренные его кровью. Захариэль, освободившись от смертельной хватки, откатился в сторону.

Из ран на плече хлынула кровь, и следующие несколько минут юноша потратил на то, чтобы снять поврежденные пластины брони и очистить ужасные проколы. Затем он как можно тщательнее обработал раны снадобьями, взятыми из седельной сумки растерзанного коня, и наложил тугие повязки.

Как ни странно, боль сразу утихла, но Захариэль понимал, что это лишь шок и вскоре она вернется с еще большей силой. Как только он принял все меры, чтобы помочь своему телу, он в изнеможении упал на колени и стал вспоминать, как сумел победить врага.

Что за странная сила помогла ему увидеть чудовище в таком странном свете? Было ли это следствием его недавнего путешествия по лесу, подарком встреченных Хранителей?

Или это явление относилось к каким-то темным силам?

Хранители сказали, что скверна уже коснулась его.

Было ли это проявлением скверны?

Как бы то ни было, объяснить он ничего не мог, и незнакомые способности пугали Захариэля больше, чем ярость калибанского льва. Он решил не доискиваться до происхождения странного явления и никому о нем не рассказывать. В древности на Калибане люди сгорали на кострах и за меньшее, а Захариэль не имел ни малейшего желания окончить свои дни в пылающем пламени.

Наконец он, покачиваясь, поднялся на ноги и подобрал меч и пистолет. Согласно обычаям Ордена претендент должен был привезти со своей первой охоты какую-нибудь часть убитого противника в качестве трофея, но взрывы в животе и груди льва почти ничего не оставили от его туловища, кроме окровавленных ошметков.

Осмотрев поверженное чудовище, Захариэль понял, что может принести в Эндриаго, а потом и в Алдарух только одно — голову льва. Он поднял меч и принялся отделять голову от остатков туловища. Зазубренное механическое лезвие довольно быстро справилось с работой, поскольку теперь пластины хитиновой брони оставались неподвижными.

Наконец голова отвалилась, и Захариэль повернулся к тропе, указанной ему лесником, казалось, целую вечность назад.

Несмотря на боль и слабость от потери крови, юноша упрямо шагал по направлению к Эндриаго, тащил за собой тяжелый клыкастый трофей и улыбался.

Он воображал реакцию лорда Домиэля и Нарела. Захариэль не обижался на этих людей за их сомнения и почти полную уверенность в том, что чудовище возьмет верх. Он просто был счастлив доказать обратное. Он выполнил все условия испытания. Он убил монстра и освободил жителей Эндриаго от ужаса. И в то же время окончательно уверился в своих силах.

Он доказал свои способности. Доказал, что соответствует требованиям Ордена и достоин стать рыцарем.