«Что ж, стоит признать, оно по-своему красиво» — решил Соломон.

Рядовые Астартес вновь рассредоточились вокруг своих командиров, занимая позиции около «руин». Деметер долгим взглядом окинул строение, и вдруг понял, что именно казалось ему неправильным все это время.

Арка совершенно не походила на здание, заброшенное в течение тысячелетий: на её поверхности не рос мох и лишайник, ветры и дожди будто обходили её стороной, а овальная платформа блестела, как отполированная.

— Ну и что это такое? — спросил Марий.

Соломон пожал плечами.

— Знак, веха… Я не знаю, всё может быть.

— И для чего?

— Для обозначения границы, например, — предположил Саул Тарвиц.

— Между кем, интересно? Здесь же никто не живет.

Решив узнать мнение Примарха, Соломон повернулся в его сторону и опешил. По прекрасного лицу Фулгрима ручьем текли слёзы, и стоявший рядом с ним Юлий Каэсорон плакал чуть ли не навзрыд. Деметер беспомощно оглянулся на братьев-капитанов, но те не меньше его были ошеломлены подобным зрелищем.

— Мой лорд, — неуверенно начал Соломон, — что-то случилось?

Фулгрим покачал головой и ласково ответил:

— Нет сын мой. Не бойся, ведь я плачу не от боли или страданий, но из-за великой красоты, что вижу здесь.

— Из-за… красоты?

— Да, да, именно так, — Феникс широко развел руки, словно пытаясь охватить весь замечательный пейзаж, окружавший Детей Императора. — Этот мир… его не сравнить ни с одним из прежде увиденных нами в Великом Походе. Где ещё можно найти столько совершенства во всем, столько дивных чудес, открытых каждому? В нем всё идеально, нет ничего, что хотелось бы изменить. Если бы я верил во что-нибудь помимо Имперских Истин, то сказал бы, что эта планета создана чьим-то прекрасным замыслом.…

Так же, как и Фулгрим, Соломон обвел взглядом зеленеющие равнины, поднял глаза к чистому небу, вдохнул прохладный воздух, прислушался к пению птиц. Он, безусловно, восхищался красотой девственной планеты, но никак не мог понять, что же так поразило Примарха? Юлий, как он заметил, истово кивал в такт словам Феникса, но все остальные Капитаны, видимо, чувствовали себя так же, как и Деметер.

Неужели Марий был прав и им следовало воздержаться от снятия шлемов? Вдруг в атмосфере планеты есть какая-то примесь, действующая подобно наркотику? Но нет, Фулгрима снял шлем позже него, и, к тому же, организм Соломона слабее, чем у Примарха. Яд должен был сперва подействовать на Второго Капитана.

— Мой лорд, быть может, нам стоит вернуться на «Гордость Императора»?

— Да, да, когда придет время, — кивнул Фулгрим. — Я хочу подольше побыть здесь, перед тем как уйти навсегда. Мы отметим планету в записях Легиона и двинемся дальше, оставив её нетронутой. Преступлением было бы осквернить столь чудесный мир, ты согласен?

— Уйдем, мой лорд? Двинемся дальше? — не поверил своим ушам Соломон.

— Разумеется, сын мой. Оставим планету в покое и никогда больше не вернемся сюда.

— Но вы ведь уже назвали её Двадцать Восемь-Четыре. Отныне этот мир принадлежит Императору, на него распространяются законы Империума. Все наставления и указания, что даны Экспедициям Великого Похода, не позволяют нам просто так бросить его и уйти! «Свет, который мы несем к звездам, должен загореться и на этой планете», мой лорд, вспомните, вы сами говорили нам эти слова! Мы должны оставить на 28-4 гарнизон для охраны её от врагов человечества и закрепить её за собой!

Фулгрим недовольно взглянул на Соломона и язвительно ответил:

— Поверьте, Капитан Деметер, мне лучше известно, что мы должны делать. Или вы думаете иначе?

— Нет, мой лорд, но все же если мы покинем эту планету, не присоединив её к Империуму, то нарушим приказы Императора.

— А ты что, лично обсуждал с Императором его повеления?! — выкрикнул Фулгрим, и Соломон почувствовал, что готов отступить под пылающим взглядом Примарха. — Ты уверен, будто знаешь Правителя Людей лучше, чем я, его родной сын?! Когда ты ещё не родился, я стоял рядом с Императором и Хорусом на одном из островков Альтанеи, планеты, некогда прекрасной почти так же, как эта. Её обитатели взорвали термальные заряды на полюсах родного мира и расплавили ледяные шапки, затопив природную красоту, расцветавшую миллиарды лет — лишь ради того, чтобы не отдавать её нам! Император сказал тогда мне: «Сын мой, в будущем мы должны избегать подобных ошибок. Человечеству не нужна Галактика, обращенная в пустыню!»

— Повелитель Фулгрим прав, — поддакнул Юлий. — Мы должны уйти, не шелохнув здесь ни травинки.

Деметер поразился тому, сколь сильны были подхалимские нотки в голосе друга, и уверился в неестественности происходящего.

— А я поддерживаю Капитана Деметера, — шагнул вперед Саул Тарвиц, и Соломон едва ли не впервые в жизни так обрадовался звукам чьего-то голоса. — Не имеет значения, красив этот мир или нет. Так или иначе, его необходимо привести под руку Императора.

— Да как раз не имеет значения то, согласны вы с Повелителем Фулгримом или нет, — проворчал Марий. — Раз он отдал такой приказ, выполняйте его, иначе нарушите субординацию.

Юлий кивнул, соглашаясь, а Соломон понял, что ещё один из его друзей с легкостью нарушил повеления Императора…

В течение следующих двух стандартных недель, 28-я Экспедиция обнаружила ещё пять миров, столь же прекрасных, как и Двадцать Восемь-Четыре, и каждый раз повторялось одно и то же — спуск на поверхность, восхищенные речи Примарха и уход с орбиты без оставления гарнизонов.

С каждым днем Соломона все сильнее раздражало и даже пугало как необычное поведение Фулгрима, так и то, что ни из высших чинов Экспедиции не решается поднять голос против открытого пренебрежения приказами Императора. Ещё удивительней выглядело то, что во всем Легионе происходящие события казались странными только ему и Саулу.

Чем дальше Экспедиция углублялась в пространство Аномалии, тем сильнее росла убежденность Деметера в том, что вновь открытые миры вовсе не были когда-то оставлены их обитателями, напротив, они словно ждали тех, кто должен прийти и заселить их. И похоже, люди не входили в список приглашенных. Конечно, у Соломона не имелось ни единого факта в поддержку своей странной теории, лишь непонятное чувство на грани рассудка — все шесть планет выглядели слишком идеально, излишне совершенно, так, что невозможно было поверить, будто их создала слепая природа. Одна — почему бы и нет, две — возможно, но шесть, в одном и том же небольшом секторе космоса? Нет, в естественный путь их развития некогда вмешался кто-то несравненно могущественный, заставив свернуть на новую дорогу, нужную ему.

Все реже и реже Второй Капитан общался с Юлием Каэсороном, тот проводил свободное от изматывающих тренировок время в корабельном архиве или в беседах один на один с Примархом, за крепко запертыми дверями. Что до Мария, тот, кажется, вернул расположение Фулгрима — по крайней мере, в каждой новой высадке Феникса теперь сопровождали, помимо Гвардейцев, только Первая и Третья Роты.

Что ж, зато Соломон обрел нового друга и союзника — Саула Тарвица, и они не раз встречались в тренировочных залах и бесконеных коридорах корабля. Саул, воплощенная скромность, считал, что Капитан Десятой Роты — вершина его карьеры, и не стремился достичь высокого положения в Легионе. Деметер же видел в Десантнике, которого прежде считал обычным боевым офицером, задатки будущего великого воина и полководца. В разговорах с Саулом Соломон не раз пытался разжечь в нем хоть немного честолюбия, говорил, что, будь у Тарвица хотя бы один шанс по-настоящему проявить себя, тот мгновенно возвысился бы в иерархии Легиона.

Сам Деметер не мог ничего сделать, но уже несколько раз отправлял рапорты к лорд-коммандеру Эйдолону (от имени Саула, разумеется), прося предоставить ему возможность так или иначе проявить себя, но ответа так и не получил.

Наконец, после того, как Дети Императора отправились восвояси с орбиты четвертого по счету мира, не назначив планетарного губернатора и не высадив подразделения Имперской Армии, Соломон не выдержал и разыскал лорд-коммандера Веспасиана.