Ему казалось, что у двери камеры стоит его мать и с тоской смотрит на сына. Взгляд ее зеленых глаз настойчиво звал его, но как только он открывал рот, чтобы заговорить, возникающая за спиной матери темная фигура перерезала ей горло. Из рассеченной шеи выплескивался океан крови, и в темноте слышались тысячи кричащих голосов.

Однажды он бродил по пепельно-серой пустоши, и вдали показался сверкающий силуэт воина в красных доспехах с кантом цвета слоновой кости. Он звал Кая на непонятном ему языке, но голос то усиливался, то пропадал, уносимый порывами призрачного ветра. Кай хотел побежать к воину, он чувствовал, что тот в силах дать ему избавление, но каждый раз, как только он поворачивался в ту сторону, воин отступал, словно еще не был готов к встрече.

Нейролокуторы снова и снова вторгались в сознание Кая. Иногда это был Скарфф, иногда Хирико, но каждый раз их прогоняло маслянисто-черное существо и завывающие призраки с «Арго». В редкие моменты прозрения Кай испытывал к Аник Сарашине одновременно ненависть и восхищение. Сокрытие послания в воспоминаниях о проклятом корабле было гениальным решением. Несмотря на все успехи Кая, Сарашина знала, что он еще не готов встретиться с ужасами корабля-призрака.

Кай чувствовал растущее раздражение своих тюремщиков, и это доставляло ему удовольствие.

Они быстро отказались от прямых атак на его психику и перешли к более осторожным и щадящим вторжениям. И если Скарфф пытался его уговорить, Хирико выбрала тактику обольщения. Видения наслаждений и власти, видения исполнения тысяч самых фантастических желаний мелькали перед Каем в бесконечном разнообразии вариантов. Некоторые из них маскировались под реальность, другие оставались красочными фантазиями, но ни одному не удалось проникнуть в тайну, похороненную среди мрачных ужасов «Арго».

— Мы не можем их удалить, — сказала Хирико после особенно изматывающего сеанса.

Лицо Кая блестело от пота, тело, лишившееся почти половины своей прежней массы, превратилось в скелет, обтянутый полупрозрачной кожей.

— Почему?

— Информация спрятана в глубине воспоминаний, с которыми он не в состоянии встретиться, — сказал Скарфф.

— «Арго»?

— Конечно, — ответила Хирико. — Сарашина, или то, что действовало через нее, знала, что делает. И это печальнее всего.

— Если уж вы не в состоянии вытащить послание, кто на это способен? — спросил Сатурналий, и Кай услышал в его голосе едва сдерживаемое желание убить астропата и покончить наконец с этим делом.

— Только у одного человека имеется ключ, открывающий доступ к нужной вам информации, — сказала Хирико.

— И кто же это?

Хирико опустила руку на плечо Зулана.

— Сам Кай.

Кай засмеялся, но предохранительная пластина во рту превратила смех в сдавленный всхлип.

Больше всего его злили их топорные методы. Хирурги, пытающиеся провести операцию на мозге посредством двуручной пилы и зубила. Бурильщики вторгались в тонкую эфирную структуру ментальной архитектуры без всякой надежды на успех. Атхарва ощущал каждый жестокий натиск аугеров, каждую неуклюжую попытку пробиться к искомой информации, каждую наивную лесть, которой они старались соблазнить своего пленника. И их жестокие методы, словно скрип бронированной перчатки по школьной доске, причиняли ему страдания на любом из уровней Исчислений.

Его, как истинного мастера, оскорблял такой дилетантский подход, и хотя он сам далеко не был уверен, что сумел бы вытащить намеренно скрытую информацию из мозга пленника, но всяко имел больше шансов на успех, чем эти два мясника, которые с ним работали.

Скрестив ноги, Атхарва сидел посреди камеры, позволив мысли странствовать по лабиринтам Кхангба Марву, и с привычной легкостью исследовал границы своего узилища. Ему доставляло удовольствие позволять тюремщикам думать, что их пленник, подобно своим товарищам по несчастью, постепенно сходит с ума в одиночном заточении. После визита Йасу Нагасены прошло уже несколько месяцев, и в течение этого времени заключенные воины Воинства Крестоносцев не видели никого, кроме двух Кустодиев и их удручающе некомпетентной свиты из смертных солдат.

В пределах подземной темницы Атхарва пытался исследовать любое сознание, действуя то легкими прикосновениями, то более настойчивым натиском. Разум подобен сложному замку, и всякая психика, прежде чем открыть свои секреты, требует точно рассчитанного давления. Весь вопрос в том, чтобы правильно рассчитать точку приложения этого давления, выбрать нужные воспоминания, желания и надежды, и тогда разум раскроется, словно распускающийся цветок.

Для Атенейца не составило бы труда перехватить мысли с поверхности сознания. Куда сложнее и интереснее было погружаться сквозь слои смертного разума, опускаться под корку незначащего мусора, мимо основных желаний и инстинктов, мимо тайных пороков и жалких грехов, притаившихся в уголках каждого мозга, к самому стержню личности. Только здесь можно было обнаружить истину, только в этой беспросветной тьме пряталось лишенное покровов существо и ничем не защищенные помыслы.

Немногим было дано достичь этого уровня и не обнаружить себя, но Атхарва за долгую работу в качестве искателя истины сумел отточить свое мастерство. С тех самых пор, как Алый Король спас свой легион от уничтожения, искатели истины первыми встали в строй, отыскивая в сознании воинов, избежавших ужаса перерождения плоти, скрытые признаки слабости.

Атхарва изучил своих смертных тюремщиков лучше, чем они сами себя знали. Он узнал об их страхах, желаниях, постыдных тайнах и амбициях. Он знал о них все, и ему нравилось то, насколько примитивно устроены их разумы. Как только может живое существо, претендующее на самосознание, функционировать при столь ограниченных умственных возможностях?

Но вот кустодии…

Их разумы были прекрасными произведениями искусства, великолепным сочетанием психической инженерии и генетического совершенства. Как у некоторых сложных исчислительных машин, их разум был защищен ловушками, готовыми захлопнуться при первых же признаках неосторожного вторжения. Подобно когитатору, защищенному от излома опытными инфоцитами, разум Кустодиев обладал способностью самостоятельно отразить атаку, и Атхарва не осмеливался на что-то большее, чем осторожное приближение к внешней границе великолепной психики.

Несмотря на все великолепие Кустодиев, мысли Атхарвы постоянно возвращались к разуму, который подвергался атакам аугеров. На первый взгляд эту личность мало что отличало от сотен других заключенных, разве что малая толика псайкерских способностей да гладкий шрам, оставленный обрядом присоединения души.

Затем Атхарва рассмотрел эгоизм и высокомерие, приобретенные за годы службы с легионом Жиллимана. Это вполне объяснимо, хотя и не соответствует истинной сущности этого человека. Он лучше, чем сам о себе думает, но раскрыть настоящий характер будет весьма трудно, и, хотя процесс уже начался, скорее всего, он так и останется незаконченным из-за скорой смерти несчастного.

Имя этого человека было Кай Зулан, и о нем говорил Глаз, хотя Атхарве оно было неизвестно. Воспоминания Зулана, уже исследованные, ничем не оправдывали проявленного интереса, хотя в глубине его разума скрывалось нечто, невидимое даже Атхарве, нечто, укрытое мрачным ужасом эфирной ярости и чувством вины, с которыми невозможно справиться без особых инструментов.

Сила здесь бесполезна, поскольку его страх сильнее любого насилия. И точно так же бесполезно взывать к его разуму или обещать награды. Это сложное задание может быть выполнено только изнутри. Но какое же сокровище может хранить столь надежно охраняемая крепость?

Атхарва ненавидел тайны, и этот секрет тоже должен быть открыт. Его мозг ученого должен распутать эту загадку. Алый Король поступил неблагоразумно, появившись на Терре, но его вторжение подсказало Атхарве, что нужно сделать. Кай Зулан каким-то загадочным образом имел огромное значение для будущего, но если кто-то и способен открыть его разум, то только мистики Тысячи Сынов.