Вспомнив о том, каким он выглядел удрученным, когда она ему сказала, что его посадят в тюрьму, девочка почувствовала себя немного виноватой.
Не прошло и пяти минут после пресс-конференции, как раздался телефонный звонок.
Силия с заместителем начальника полицейского участка пили кофе. Со стола, тускло сиявшего серебристым блеском, так и не удалось стереть до конца тонкий, как пудра, порошок для определения отпечатков пальцев, все деливший на черное и белое. Черное на светлых поверхностях, белое — на темных, но теперь, после того как порошок много раз то поднимался, то снова оседал, все было покрыто словно каким-то серым пеплом. Силия написала на столе большую букву «X». Ей надо было как-то взять себя в руки. К концу зачитанного ею заявления голос у нее стал напоминать каркающий шепот. Но она с достоинством выполнила свою миссию до конца. Заместитель начальника полиции даже взял ее под руку, хоть она вполне могла без этого обойтись.
Его звали Мартин Моррис. Он был статный мужчина, физиономия вытянутая и потасканная, в глазах, прикрытых тяжелыми веками, затаилась неизбывная тоска по личной жизни. Но голос у него был глубокий и бодрящий. Слушая его (он как раз говорил о том, что ряд каналов прервали передачи, чтобы передать ее выступление), Силия решила, что в глазах полицейского читалась не столько тоска, сколько вековая усталость. Он сказал ей, что страдает бессонницей… В голове у нее возник вопрос, как она сама выглядит, какое впечатление произвело ее выступление по телевизору. Если бы был хоть малюсенький шанс, что Рэчел ее видит… Ей хотелось дать понять дочери, что она делает все, что в ее силах. Ей просто плохо становилось при мысли о том, что вместо того, чтобы утешить Рэчел, ей приходилось думать совсем о другом — как меньше доставить ей поводов для беспокойства. При любом, даже небольшом расстройстве — если, скажем, чек возвращали, когда денег на счете не было, или машина не заводилась — уравновешенной и рассудительной всегда была Рэчел. А если она — Силия — начинала выходить из себя, на личике Рэчел возникало такое страдальческое выражение, что сердце разрывалось…
— За все каналы я поручиться не могу, — сказал Мартин Моррис. Он все еще говорил о пресс-конференции. — Но, скорее всего, вас уже показали по той программе Си-ти-ви, где круглосуточно передают новости.
— Значит, позвонить теперь могут в любой момент, — сделала вывод Силия.
По телефону Мики, тому, который она назвала по телевизору, раздался звонок. Тем не менее, когда в тот же момент зазвонил телефон на кухне, она вздрогнула, хоть он трезвонил там весь день.
Большая Линн сняла трубку.
— Квартира Фокс. Говорит констебль Шрайвер, — громко и серьезно сказала она. Последовала пауза. — Правильно. — И потом: — Слушаю вас. Кто говорит? — Снова пауза. — Это я вам обещаю.
Последовало непродолжительное молчание. Моррис откинулся на спинку стула. Стул скрипнул.
— Не могли бы вы мне сказать… — стала спрашивать Линн, но внезапно осеклась.
Моррис встал со стула, но не успел он дойти до двери, как в комнату вошла Большая Линн.
— Паблито, — сказала она Силии. — Это слово вам что-нибудь говорит?
— О господи! — вырвалось у Силии.
— Она жива, — проговорила Большая Линн. Перед глазами Силии все поплыло…
Когда сознание к ней вернулось, Моррис уже ушел. Большая Линн прикладывала ей ко лбу влажную губку.
— Это же надо, — сказала Большая Линн, — вы так выключились, будто свет отключили.
— Где она?
— Мы не знаем.
— Я думала, вы отслеживаете звонки. — Силия отодвинула ее руку с губкой. — Мне казалось, это делается автоматически.
— Да, вы правы, но звонок был сделан с телефона-автомата. У торгового центра на площади Джеррард. Угол с Пэйп. Звонила женщина. Она сказала, что у Рэчел все в порядке, за ней присматривают люди, которые хотят, чтобы она была в безопасности, они никогда ее не обидят. Девочка просила ее сказать маме слово «Паблито».
— О Господи, благодарю Тебя, Господи!
— Если молиться о чудесах, иногда они случаются.
— Это наше заветное слово. Вы знаете? Наше тайное слово!
— Я так и поняла.
— Когда там может быть полиция?
— Все патрульные машины, что в том районе, уже должны там быть.
— Но женщины там уже не будет.
— Послушайте, она же пошла в многолюдное место. Кто-нибудь мог заметить, что она держится как-то подозрительно. Меня бы очень удивило, если бы ее не зафиксировала ни одна камера наблюдения.
— Они ведь смогут найти там ее отпечатки пальцев? — Силия подумала, что женщина, похищающая детей, могла иметь криминальное прошлое.
— Конечно, если она их оставила. Могут даже ДНК ее найти. Скажем, капельки слюны на микрофоне телефонной трубки. Об этом знают немногие. Идите-ка сюда. Я хочу дать вам послушать ее сообщение. Вы можете встать? С вами все в порядке?
Они прошли на кухню.
— Сядьте здесь, — сказала Большая Линн, подвинув Силии стул.
Она набрала какой-то номер и передала ей трубку. Сначала раздались два гудка, потом зазвучали голоса.
— Квартира Фокс. Говорит констебль Шрайвер.
— Квартира, где живет Рэчел Фокс?
— Правильно.
— Хорошо. Повторять я вам ничего не буду, поэтому не перебивайте меня. Рэчел жива. С ней все в порядке.
В трубке раздался какой-то стук, как будто ее уронили.
— Алло? — Это сказала женщина.
— Слушаю вас. Кто говорит?
— Ничего не говорите, ладно? Лучше выслушайте меня. Прежде всего, мне нужно, чтобы вы мне пообещали, что об этом звонке ничего не будет известно средствам массовой информации.
— Это я вам обещаю.
— Хорошо. Тогда запомните одно слово — Паблито. Скажете его матери, и она поймет, что я не морочу вам голову. Паблито. Это Рэчел сказала мне, чтоб я его вам передала. Как я уже вам говорила, с ней все в порядке. Она с людьми, которые хотят только того, чтобы она была в безопасности. Они никогда ее не обидят, об этом можете не беспокоиться. Но если о звонке станет известно прессе или еще кому-нибудь, я вам ничего обещать не смогу. Это я серьезно говорю. Тогда может случиться что-нибудь плохое.
— Не могли бы вы мне сказать…
В трубке раздался длинный гудок.
Силия убрала трубку от уха. Но радость ее вскоре сменилась тревогой из-за угрозы, высказанной в конце разговора.
— Что она хочет сказать — может случиться что-нибудь плохое?
— Думаю, говоря о людях, она имеет в виду себя и своего мужа или приятеля. Не исключаю, что она позвонила без его ведома, и если он об этом узнает, у девочки могут возникнуть неприятности.
— А он узнает?
— Если и узнает, то не из полицейских источников.
— Но почему же она позвонила?
— Может быть, Рэчел ее уговорила. Или она чувствует себя виноватой.
— Значит, деньги их не интересуют.
— Деньги не интересуют ее.
— Зачем же тогда они ее похитили?
Большая Линн развела руками:
— Трудно сказать.
— Она говорила так, будто была напугана.
— Вам ее голос незнаком?
— Не могу вам сказать с уверенностью…
— Хотите прослушать запись еще раз?
— Да.
Она все прослушала сначала. Акцент у женщины был такой, будто она родилась на восточном побережье или на севере Онтарио. Силию резануло произношение женщиной слова «серьезно», как будто голос у нее сорвался чуть не до смеха.
— Что-нибудь заметили? — спросила Большая Линн.
— Я бы хотела послушать снова.
На этот раз ей показалось, что слово «серьезно» вполне соответствует общему нервному, даже паническому тону сообщения.
— Мне надо еще раз взглянуть на эти списки, — сказала Силия, имея в виду переданные в полицию списки посетителей мотеля и видеомагазина.
— Я попрошу переслать их по факсу, — сказала Большая Линн.
Силия поднялась и стала ходить по кухне. Где же она уже слышала этот резкий, нервный голос? Она перебрала в памяти всех соседей. Тем временем Большая Линн связалась по рации с полицейским в торговом центре, который сообщил ей, что все записи камер слежения уже изъяты, а на прилегающих улицах расставлены полицейские патрули. Силия попыталась представить женщину, которая крадучись идет по замусоренному проулку. Потом попробовала вообразить лицо Рэчел и убедиться в том, что дочери не очень страшно. Ничего не вышло, вот уже несколько часов у нее ничего не получалось. Ну да ладно, Рэчел жива, за ней присматривают люди, которые не собираются ее обижать. С чего бы женщина стала так говорить, если бы это не было правдой? Почему она так рисковала, когда звонила сюда?