– Я ничего не считаю, – бросил дед, прижимая платок к покрасневшему носу. – Но с такими людьми надо держать ухо востро. – Он наклонился к Марику и сказал очень тихо, чтоб Катенька не услышала: – Ты сам видел, во что они превратили несчастного ребенка. Если до крайности дойдет, разрешаю воспользоваться пистолетом, который лежит у тебя в нижнем ящике стола. Но это только в самом крайнем случае. В самом, слышишь! Ради игры вздумаешь с огнестрелом побегать – вздую. Понял, внук?

Марик кивнул:

– Конечно, деда. Я не подведу.

– Вот и умница.

Дед перешагнул порог.

Замер. Обернулся.

– Спокойной ночи, ребята, – сказал ласково.

– Дяденька! – Катенька подбежала к двери, остановилась, не зная, как выразить словами спутанные мысли. Помяла край футболки в кулаке и прошептала, пряча глаза:

– Дядя Ионыч хороший. Заботится обо мне. – Она радостно вскинула голову. – А дядя Федя как-то купил мне альбом и акварельные краски, и я рисовала картинки, но дядя Ионыч увидел альбом и… – Катенька опустила голову и выдавила: – Дядя Ионыч хороший.

– Конечно, кроха, – нежно сказал дед, погладил Катеньку по голове и вышел. Марик подошел к двери и закрыл на засов. Заныли половицы под дедовыми ногами. Потом дед ступил на лестницу. Марик и Катенька стояли и слушали, как Пяткин грузно спускается по скрипучим ступенькам и иногда сморкается в платок, и Марик подумал, что дедушка уже очень старый. Крепкий, но старый, и ему недолго осталось жить, и скоро Марик останется совсем один, если не считать осточертевших туров и старого пса Балыка – как он там, кстати? А как туры? Вдруг испуганное непогодой животное выкопается из земли и поднимет кого-нибудь из собратьев на рога? А если… Марик помотал головой, прогоняя скверные мысли, и преувеличенно бодро произнес:

– Не волнуйся, всё будет хорошо!

– Хорошо, дяденька.

Марик взял засмущавшуюся Катеньку за руку и подвел к своей тахте:

– Будешь спать здесь. А я – в кресле.

– Но разве удобно спать сидя, дяденька? – Катенька вспомнила ночевку в вездеходе, и ее передернуло.

– Кресло раскладывается. – Марик улыбнулся. – И волшебным образом превращается в кровать.

Катенькины глаза засияли:

– Правда, волшебным?

Марик засмеялся:

– Шучу я, дуреха!

Катенька потупилась.

– Видишь маленькую дверцу в углу, возле секретера? Там ватерклозет и раковина. На полке две зубные щетки, одна совсем новая, в пластике, не распакованная, можешь ее взять. А я почищу зубы старой.

– Почистишь зубы? – Катенька виновато посмотрела на Марика.

– Ты что, блин, зубы никогда не чистила? – спросил мальчишка. Он попытался пошутить: – Даже я, внук фермера, погонщик туров, чищу зубы каждый день…

Катенька улыбнулась. Улыбнулась той самой улыбкой, которая совсем недавно обожгла Ионыча. Марика улыбка заставила покраснеть от стыда – он ощутил смутную вину перед девочкой.

– Я никогда не чистила зубы, – произнесла Катенька.

– Это несложно, – сказал Марик. – Я научу. – Ему пришло в голову, что если Катенька завтра-послезавтра уедет с Ионычем, это умение ей не пригодится. Марику стало тошно от такой мысли, и он кинулся в ватерклозет. Взял с полки щетку и зубную пасту.

– Вот, смотри: выдавливаешь пасту на щетку посредством нажатия пальцами на край тюбика, а потом… – Он провел щеткой по зубам. – Вот так… туда-сюда… ну… понимаешь?

Катенька зажала рот ладошкой и захихикала.

Марик улыбнулся, неловко почесал затылок щеткой.

– Ну а чё… – пробормотал он. – Прикольно…

– Прикольно, – согласилась Катенька с улыбкой. – Очень-очень прикольно!

Марик, обрадованный тем, что удалось развеселить девочку, положил щетку на место и кинулся к компутеру.

– Щас я тебя еще кое-чем удивлю! Ты, наверняка, ничего подобного не видела! Вот смотри, что мне один друг из Есенина понаприслал… видюшки с настоящими смертями от несчастных случаев! Вот дядька в канализационный люк упал, смотри, как подбородком забавно шандарахнулся… идиот, правда? А вот тетка переходила дорогу, на нее чуть велосипедист не наехал, она отпрыгнула и – хрясь! – под машину. Ужас, правда? А вот мужика на стройке катком переехали… или вот еще, мужик скворечник вешал, с дерева упал и спиной прямо на решетку… кошмар, да?

Марик обернулся. Катенька смотрела мимо видеоящика.

«Дурень, – мелькнуло в голове у Марика. – Такие гадости девчонке показывать… тоже мне, удивил».

– Я, в общем-то, не хотел ничего такого… – буркнул он. – Хотел мультяшку включить…

Катенька молчала.

Проклиная себя за проявленную в неподходящий момент кровожадность, Марик прошептал:

– Ты это, блин… прости.

Катенька спросила:

– Дяденька, а почему у вас на картинках только взрослые дяденьки и тетеньки умирают? А дети как же?

– Ну… – Марик почесал нос. – С детьми тоже, наверно, несчастные случаи приключаются… но это как-то неправильно, видюшки с мертвыми детьми смотреть…

– Почему неправильно?

– Ну чё там… – Мальчишка совсем растерялся. – Как это можно так… дети, они ж, блин, маленькие, не выросли еще… а на них смотреть, как умирают. Лучше уж совсем не смотреть. Нельзя смотреть, вот и все дела, и думать об этом тоже нельзя, неправильно. Поняла?

– Поняла, дяденька.

– Ну ладно, – сказал Марик. – Ты иди зубы чисти и там всякое… а я пока за компутером посижу, порублюсь во что-нибудь.

– «Порублюсь»? – переспросила Катенька.

– Ну… пошпилю, в смысле. В «Старпера», например.

– В «Старпера»?

– Ну… это такая компутерная игрушка, клевая. Про сумасшедшего старика, который путешествует по зоне и всех стреляет, и думает, что все в зоне – мертвяки, а на самом деле это обычные люди. По ней, кстати, много книжек написали, фантастических, целую серию. У меня почти все есть! – похвастался Марик. – Вон, на полках стоят. Дед из самого Толстого привозит.

Катенька помялась и тихо попросила:

– Дяденька, вы не выключайте компутер, когда ляжем спать. Мне очень приятно, что он светится рядышком. – Катенькины глаза сами засветились, как крохотные видеоящики. – Пожалуйста!

Марик кивнул.

В ночи раздался голос Ионыча, вялый с похмелья, кровоточащий от унылой мысли, терзавшей ржавым саморезом нетрезвый разум:

– Как же мы так, Феденька? Встали на путь разбоя и преступления.

Сокольничий зашевелился под одеялом. Сел на кровати, схватился за голову:

– Тарелка в том повинна, Ионыч, как пить дать. Мы с тобой люди верующие, положительные, по своей воле так бы не поступили.

– Думаешь?

– Недавно проверял тарелку и знаешь, что услышал? Стук какой-то! Точно тебе говорю: то стучали механизмы, предназначенные для управления нейронными сетями наших мозгов!

– Так я и думал… – пробормотал Ионыч потрясенно. – Нейронными сетями управляют, ироды, свободу поступка на корню душат.

– То-то и оно, Ионыч. То-то и оно.

– Ладно, черт с ней, с тарелкой. Мы ведь, если задуматься, не праведников убили, а так, шваль, мерзейших госчиновников, бюрократов.

– Орудия мы с тобой, Ионыч, орудия в руках божиих, по-другому и не скажешь. – Федя сокрушенно покачал головой и почесал заскорузлую пятку через дырку в носке. – Но не всякий праведник нас поймет. И в Китеж-град путь нам уже закрыт.

Ионыч поднялся, заглянул в окно – снаружи бушевала, ломаясь о крепкие стены, непогода. Ионыч заложил руки за спину, прошелся по комнате.

– Праведники не поймут, – согласился Ионыч. – Они, праведники эти, привыкли чужими руками жар загребать.

Федя вздохнул:

– Делаем за них всю грязную работу, а они еще и недовольны.

– Вот, к примеру, старик Пяткин, – продолжил Ионыч. – Праведный вроде старикан. А с меня триста рубликов сколотил самым бессовестным образом. И где, спрашивается, благодарность за то, что мы черную работу за него сделали, чтоб он чистеньким оставался, перед всевышним незапятнанным? Где благодарность, я спрашиваю?