– Я б на твоем месте не стал выходить из дома, – сказал Марик. – В такую погоду даже я не рискну – в клочки порвет.

– Ну да, как я забыла про нашего смелого погонщика туров! – Drakonitsa захохотала. – Если ты не падешь, то никто не падет! Куда мне до тебя, п-п-плин!

– Зря ты, Олька, – мягко сказал Марик. – Я ж о тебе забочусь, а ниче-то там.

– Лана, сорьки, – буркнула Drakonitsa. – Я с родителями погавкалась, че-то настроение нулевое… не хотела тя обидеть, Маричек, прости засранку.

– Да ниче.

– А откуда твое подружко взялось? Эй, Катюха, ты откудова такая правильная на Марикову голову свалилась?

Катенька понурилась.

– Не доставай ее, Олька, – поспешно вмешался Марик. – Она жила на ферме возле Лермонтовки, всего боится.

– Ферма? – Drakonitsa задумалась. – Цыплячья, штоле? Че за ферма, почему я как всегда не в курсах?

– Большой серый дом, – прошептала Катенька. – Из северного окна видно черные пятна на горизонте, черные линии и холодные черные огни.

Она обняла себя за плечи:

– Наверно, это и есть Лермонтовка.

Drakonitsa долго молчала.

– Как-то ты странно говоришь, будто не по-русски или чё там, – настороженно сказала она. – А че, ты в Лермонтовке ни разу не была или чё?

– Нет.

– А чё так? Там же, наверно, час езды на драндуплете. Или даже меньше. Или че?

Катенька молчала.

– Але, гараж!

– Олька! – Марик нахмурился. – Девчонка черт знает скока жила без общения. Не доставай ее.

– Тоже мне, прынц на белом коне! – Drakonitsa фыркнула. – Ферма на севере… – Она постучала пальцами. – Чета я слышала недавно про ферму на севере или че там… не знаю тока про твою или че ваще… в новостях чета было. Ща вспомн…

Что-то загремело неподалеку, ударило по ушам ватными молотками и резко стихло – будто радио выключили.

Drakonitsa замолчала.

– Ну вот и всё, – грустно сказал Марик, нажимая клавиши. Катеньке показалось, что кнопкодавка вместе с громом испустила свой маленький пластмассовый дух.

– Случилось что-то ужасное, дяденька? – испуганно спросила девочка.

Марик улыбнулся:

– Ничего особенно ужасного. Буря, блин. Снег вспучило где-то у Камней из-за перепада температур. Искры метров на сто вверх поднялись и зафигачили радиоволны или че там; несколько часов доступа в сеть не будет.

– Очень жалко, – прошептала Катенька. – Мне понравилось слышать голос тетеньки.

– Да какой, блин, тетеньки? – Марик раздраженно ударил манипуляшкой по столешнице. – Ты чего, блин, несешь? Она твоя ровесница, может, чутка старше. Кто тебя научил так говорить? Этот твой грязный турище… как его там… Ионыч?

Катенька покраснела:

– Не говори так про дядю Ионыча! – Ее глаза засверкали ярче драгоценных каменьев. – Ты ничего не знаешь о нем! Дяденька хороший, заботится обо мне!

Марик долго смотрел на девочку, удивленный произошедшей с ней переменой: казалось, еще немного, и она кинется на него с кулаками.

– Ладно, – сказал Марик. – Прости или чё там.

Катенька опустила руки. Марик коснулся ее щеки кончиком пальца. Девочка вздрогнула. Марик провел пальцем по свежей царапине:

– Это тоже твой «хороший дяденька» сделал? – спросил.

Катенька оттолкнула руку:

– Тебе-то какое дело? Али ты мой брат?

– Ты – моя гостья, – сказал Марик. – Гостья, она как родственник. Даже роднее. Так что ты теперь моя сестренка. А если сестренке кто-то или что-то, блин, угрожает, я хочу знать, что именно – чтоб помочь.

Катя отвернулась:

– Я упала, Марик. Упала и ударилась об стену, вот и весь сказ.

– По крайней мере, ты не назвала меня дядей, – заметил Марик. – А про Ионыча мой дед как-то рассказывал. Говорил, он взял из приюта девочку, но не для того, чтоб заботиться, а чтоб она работала у него по дому. Еду готовила, прибиралась и так далее. Такой вот он человек.

Катенька промолчала.

– Еще дед говорил, что девочку хотели забрать обратно в приют, но Ионыч каждый раз откупался от инспекторов посредством самогонной взятки. А еще, блин…

– Замолчи! – Катенька замахнулась.

Замерла на секундочку.

Ударила – звонко, отрывисто.

Марик удивленно потрогал щеку. Катенька сидела рядом, склонив голову, и била себя по руке:

– Плохая, плохая! Что ты натворила, мерзавка такая? – Она заплакала.

– Кать, да ладно тебе, не изводись…

Катенька вздрогнула, медленно сползла со стула на пол и упала перед мальчишкой на тощие коленки.

– Простите, дяденька. Ради всего святого, простите. Иначе я и не знаю, что делать: со скалы в пропасть разве что, да и на том свете покоя, наверно, уже не найду.

– Ты чего? – Марик схватил ее под мышки. – Вставай, не дури! Это я виноват, идиот, наболтал лишнего… это ты меня, блин, прости, Катька…

– Каюсь, дяденька. Я виноватая и нет мне теперь прощенья… проклята я теперь!

– Перестань сейчас же! – Марик приподнял Катеньку, оттащил к креслу, усадил. Катенька упала в кресло, как тряпичная кукла, нелепо раскинула руки. Пустыми глазами уставилась мимо Марика:

– Простите, дяденька…

– Катя… – пробормотал испуганный Марик. Ткнул девочку пальцем в плечо. – Ты чего? Че случилось-то? Ты это… очнись… и не надо извиняться. Честное слово, блин, не надо!

Катя закрыла глаза, будто уснула. Вздрогнула и слабым голосом попросила:

– Простите, дяденька…

Марик засуетился. Открыл шкаф, порылся в аптечке, но ничего кроме бинтов и йода не нашел. Бросился к двери:

– Катя, погоди, я быстро!

Он открыл дверь и чуть не закричал от страха, уткнувшись в выпирающий живот высокой темной фигуры, от которой пахло вином и специями. «Ионыч!» – мелькнуло в голове у Марика. Но это был дедушка. Выглядел он встревоженным. На поясе у деда висела кобура с пистолетом.

– Деда… – прошептал Марик. – Деда, ты чего?

Дед посмотрел в глубь комнаты. Марик проследил его взгляд, вспыхнул и умоляюще зашептал:

– Деда, я ничего… ничего такого ей не сделал, вот те крест… и не собирался, ей-богу!

Дед положил руку мальчику на плечо:

– Успокойся, внук. Я знаю. Ты девочку обижать не станешь.

– Я глупостей наговорил, и ей стало плохо. Тут моя вина, признаю.

– Всё будет в порядке, – сказал дед ласково.

– А чё ты с пистолетом, деда?

– На всякий случай, – бросил старик Пяткин.

Повернулся к девочке:

– Катенька, ты как?

– Спасибо, дедушка, мне уже лучше.

Марик отрывисто выдохнул, резко обернулся. Катенька сидела в кресле, вытянувшись как струнка, бледная, но с живым блеском в глазах, с легким румянцем, быстро возвращающимся к впалым щекам.

Дед подошел к Катеньке, погладил по голове. Девочка потянулась за сухой и теплой морщинистой рукой, словно котенок. Марику почудилось, что она мурлычет.

– Сложно тебе пришлось, кроха, – ласково сказал дед. – Ну ничего: думаю, скоро всё образуется. Есть у меня знакомый инспектор по делам несовершеннолетних, честнейший человек, вот такой! – Он показал Катеньке большой палец. – Не какой-нибудь проходимец. Уж я за тебя похлопочу, будь уверена.

– Деда, а где эти… – Марик уставился на пистолет. – Неужели ты их…

– Не говори глупостей! – грубо приказал дед и чихнул. Достал платок, смачно высморкался и прогундосил: – Почтенный Ионыч с другом Федором пошли спать в комнату для гостей. Кажется, они немного перебрали вина.

Марик скривился.

– Как бы ни было, они наши гости, – сказал дед. – Так что будь добр, учись сдерживать эмоции.

– Прости, деда, – прошептал Марик.

– Девочка переночует с тобой в комнате, – сказал дед, кашляя в шарф. – Надеюсь на твое благоразумие.

– Конечно, деда.

– Запрись на ночь, – подумав, сказал дед. – И никому не открывай, кроме меня. Понял? Что бы ни стряслось, никому не открывай. В случае чего, свяжись с кем-нибудь по сети, пусть вызовут милицию.

– Связи с сетью нет, деда. Буря.

– Тогда будем уповать, что ночь пройдет гладко.

– Ты считаешь, что они… – прошептал Марик, косясь на девочку.