Война развеяла все предрассудки. Даже Бернадетта Бушардо не удивлялась тому, что Леа делит постель с мужчиной, который не является ее мужем. Впрочем, положение, в котором находилась девушка, едва ли предоставляло возможность выбора. Леа держалась так, что всем было ясно: она не допустит ни малейших кривотолков по данному поводу, поэтому никто не заводил лишних разговоров на эту тему.
Это осеннее утро было столь прекрасно, что Тавернье решил по возможности повременить с сообщением о своем предстоящем отъезде. Его беспокоила мысль о том, что Леа останется здесь одна. Ему было известно, что гестапо напало на след святого отца Адриана Дельмаса. Недавно доминиканцу едва удалось ускользнуть от лап преследователей в Тулузе. Так что рано или поздно Дозе направит своих людей, чтобы арестовать и Леа, как это всегда практиковалось им в отношении близких родственников тех, кто подозревался в принадлежности к Сопротивлению. Чтобы избежать этого, существовал лишь самый мизерный шанс, да и то при наличии достаточных связей. Кроме того, присутствие в Монтийяке Камиллы д’Аржила, которая уже была под арестом из-за мужа, и связи между доктором Бланшаром и жителями Монтийяка обязательно вызовут желание начальника гестапо Бордо допросить саму Леа.
Накануне Франсуа снабдил обеих женщин фальшивыми документами, которые, по его мнению, могли им пригодиться, и настоятельно посоветовал поддерживать контакт с Франсуазой, от которой он периодически получал известия. Он попросил их временно отойти от деятельности в Сопротивлении, поскольку они, возможно, уже находятся под наблюдением, и вообще быть чрезвычайно осторожными. Он даже подумал о том, что неплохо бы им иметь при себе оружие, если есть надежное место, где его можно спрятать.
Вечером Фпансуа объявил о своем отъезде.
Из гордости Леа ничего не рассказала Франсуа ни о напастях, свалившихся на Монтийяк, ни о Матиасе, ни о своей уверенности в том, что для спасения Монтийяка у нее нет другого выхода, как только выйти за него замуж. А поскольку Леа молчала, Франсуа полагал, что денег нотариуса и тех, которые он оставил Руфи весной, пока хватает. Чтобы не задеть ее самолюбия, он не стал говорить на эту тему.
Одевшись потеплей, спрятавшись от дождя под огромным зонтом, они в последний раз гуляли среди виноградников. До этого они навестили в Бельвю Сидони. Уже возле самого Монтийяка они ускорили шаг, чтобы побыстрей спрятаться от порывистого ветра и мелкого холодного дождя, который, казалось, проникал всюду.
Над домом нависли тяжелые черные тучи, которые казались такими грозными, что у Леа сжалось сердце. Осенняя непогода наступила в этом году слишком уж рано. Все в природе предвещало скорое начало ранней и суровой зимы.
Вдалеке на зеленой лужайке мелькало маленькое красное пятнышко; вот оно двинулось в их направлении, постепенно превращаясь в фигурку бегущего ребенка. Это Шарль, ускользнув от материнского надзора, мчался к ним изо всех сил своих маленьких ножек. Хохоча, он бросился в раскрытые объятия Леа.
— Ты меня чуть не уронил, озорник, — смеясь, воскликнула она, кружа его на руках под дождем.
Леа казалось, что дождь после отъезда Франсуа не прекращался. Холодов не было, но вся округа была, как бы погружена в промозглый липкий туман, который губил виноградники.
Усевшись за письменный стол отца, Леа, чтобы отвлечься немного от подсчетов, которые были для нее сущим наказанием, переписала слова песни Пьера Дака. Эта песня 5 декабря прозвучала по радио Лондона, и Мирей, жена мясника из Сен-Макера, застенографировала ее текст, а затем расшифровала и дала Леа. Закончив писать, Леа встала и запела, подражая Лили Марлен:
Страстно желая услышать эту песню,
Хочу, по велению сердца,
Пойти вечерком посмотреть и узнать,
Что говорит Лили Марлен,
Что говорит Лили Марлен.
— Ну, скажи мне, красавица,
Почему у тебя такой задумчивый вид?
Почему в глазах тусклый свет?
— Для меня не существует больше счастья,
И в сердце моем поселилась беда, —
Сказала Лили Марлен,
Сказала Лили Марлен.
— Неужели ты больше не веришь своему фюреру?
Неужели он теперь для тебя не являстея Богом?
— Триумф, который он нам обещал,
Я жду уже три с половиной года, —
Сказала Лили Марлен,
Сказала Лили Марлен.
— Разве ты теперь не счастлива
Принадлежать к великой Германии
И гордиться ее будущим?
— Я знаю, что весь рейх бомбят союзники, —
Сказала Лили Марлен,
Сказала Лили Марлен.
— Разве ты не знаешь,
Что ваш вермахт воздвиг со всех сторон
Неприступный оплот?
— Я знаю, что земля России
Вся красна от крови нацистов, —
Сказала Лили Марлен,
Сказала Лили Марлен.
— Наконец-то Победа, венчающая ваши знамена,
Засияет вскоре на их свастике…
— Я знаю, что душа моя в растерянности,
Надежды больше нет —
Мы проиграли, —
Сказала Лили Марлен,
Сказала Лили Марлен.
— Браво! — воскликнула, аплодируя, Камилла.
— Я и не слышала, как ты вошла.
— Ты была увлечена пением. Вскоре ты побьешь Сюзи Солидор на ее собственной территории.
— Я подумаю над этим. Какие новости?
— Никаких. Все так же идет дождь… Ты проверила счета Файяра?
— Да, но не обнаружила ничего особо подозрительного, а может, просто ничего в этом не понимаю.
— Спроси у месье Рабье.
— Папиного счетовода?.. Да, но он стал окончательно слабоумным. Вспомни-ка, каких ошибок он наделал прошлым летом в налоговых документах, и сколько времени я потеряла потом с казначеем из Лангона, который не желал ничего знать.
— А мы не можем нанять на некоторое время специалиста-бухгалтера в Бордо?
— У меня нет денег!.. Погляди на эту пачку счетов… А у меня ни сантима за душой, чтобы их оплатить! Из банка уже дважды на этой неделе присылали вызов.
Леа удрученно опустилась в кресло, стоявшее у письменного стола. Камилла подошла и погладила ее по голове.
— Если б ты знала, как я страдаю от того, что не могу тебе ничем помочь…
— Прошу тебя, замолчи.
Несколько минут женщины сидели в тишине.
— Ты уже думала о рождественских подарках? — спросила Леа, подняв голову.
— Да, но это Рождество будет самым печальным из всех, что были прежде. Руфь нашла на чердаке старую машину с педалями…
— Это моя! — вскрикнула Леа с ноткой собственницы.
Камилла не удержалась от улыбки.
— Разве ты не хочешь, чтобы ее подарили Шарлю?
— Ну, конечно же, хочу, — сказала Леа, рассмеявшись в свою очередь и слегка покраснев.
— Руфь купила красную краску, чтобы подновить машину.
Хлопнула дверь. В комнату вошел запыхавшийся Альбер, мясник из Сен-Макера. У него было расстроенное и испуганное лицо.
— Что случилось? — в один голос тревожно споосили Камилла и Леа.
Прошло несколько секунд, прежде чем тот, пытаясь восстановить дыхание, смог отвечать. Между тем Камилла, стремясь побыстрей все выяснить, задавала вопросы: