Увидев тетю Лизу в дорожном костюме, со шляпкой набекрень, с прижатым к груди противогазом сидящей на одном из чемоданов, Леа засмеялась. Лиза сердито сказала:

– Всю ночь с места не двинусь.

Альбертина провела Леа в малую гостиную.

– Думаю, нам не удастся заставить ее внять голосу рассудка и придется уехать. К тому же звонили твой отец и мать, настаивая на том, чтобы ты поскорее вернулась домой.

– Я же не могу. Камилла больна, и нет никого, кто за ней бы присмотрел.

– Возьмем ее с собой.

– Ее нельзя тревожить.

– Но я же не могу бросить тебя одну в Париже! И отпустить одну эту безмозглую Лизу!

– Тетушка, это же нелепо. Немцы далеко, и наша армия их сюда не подпустит.

– Наверное, ты права, и мы напрасно беспокоимся. Попытаюсь урезонить Лизу.

Ей помог Франсуа Тавернье, который заехал справиться у Леа о здоровье Камиллы. К той его не допустила сиделка.

Он заверил трясущуюся Лизу, что, пока он в Париже, ей нечего бояться. Она согласилась не уезжать до понедельника, следующего за Троицыным днем, не сомневаясь в том, что Дух Святой осенит командующих вооруженными силами.

– К тому же, мадемуазель, разве мы не находимся под защитой Святой Женевьевы, покровительницы Парижа? Сегодня во второй половине дня большая толпа собралась в соборе Сен-Этьен-дю-Монт. Та же картина в Нотр-Дам, где премьер Поль Рейно в окружении министров-радикалов и епископов молил Святую Деву защитить Францию. В храме Сакре-Кёр на Монмартре на органе исполнили "Марсельезу". Небо с нами, не будем в этом сомневаться.

Франсуа Тавернье говорил так серьезно, что Леа, наверное, обманулась бы, если бы не подмигивание, показавшее, что на самом деле следует думать об этой тираде.

– Вы правы, – сказала успокоенная Лиза. – Бог с нами.

На следующий день к Камилле вернулись силы, а щеки порозовели. По ее просьбе Леа приобрела карту Франции, потому что ей хотелось, как она говорила, точно представлять, где находится Лоран, и наблюдать за продвижением французских войск в Бельгии. Большой холст Макса Эрнста был снят и заменен картой, где с помощью пестрых флажков Леа отмечала позиции французской и немецкой армий.

– К счастью, – сказала Камилла, – он не в армии Жиро, а в Арденнах, недалеко от линии Мажино.

– Франсуа Тавернье утверждает, что именно там находится самое уязвимое место французской обороны.

– Это неправда. Иначе в последние дни не было бы столько увольнительных! – горячо возразила Камилла.

– Мадам д'Аржила, подошло время укола, – войдя без стука, сказала мадам Лебретон. – Вам еще нужно и отдохнуть. Скоро появится доктор и будет недоволен, если найдет вас такой возбужденной.

Будто уличенный в шалости ребенок, Камилла покраснела, пробормотав:

– Вы правы.

– Мне пора идти, надо проверить, не натворила ли тетя Лиза каких-нибудь глупостей. Она так напугана, что способна на все, – поднимаясь, сказала Леа.

– Стоит мне подумать, что вы не уезжаете только из-за меня!

– Не заблуждайся. У меня нет сейчас ни малейшего желания уезжать. Здесь куда забавнее, чем в Лангоне и даже в Бордо.

– Забавнее, забавнее… – проворчала сиделка.

Леа и Камилла с трудом удержались от беззвучного хохота.

– Не забудь завтра захватить газеты.

– Завтра газет не будет. Троицын день, – ответила, поправляя шляпку перед зеркалом, Леа.

– Верно, совсем забыла. Помолюсь, чтобы этих гадких бошей прогнали. Приходи завтра пораньше.

– Договорились. Отдыхай.

Переходя улицу Гренель, Леа, углубившаяся в собственные мысли, толкнула прохожего. Извинившись, она узнала мужчину, посоветовавшего ей купить книгу Селина. Тот тоже ее узнал и, приподняв шляпу, поздоровался.

– Вашей подруге понравилась книга?

– Не знаю, но, похоже, вы посмеялись надо мной, рекомендуя ту книгу.

– Неужели вы так думаете?

– Да. Но это не имеет значения.

– Действительно. Извините, я не представился. Рафаэль Маль.

– Знаю.

Он посмотрел на нее с удивлением, к которому примешивалось беспокойство.

– Может, у нас есть общие друзья?

– Не думаю. Мне надо идти. До свидания, месье.

– Не уходите так, мне хотелось бы снова с вами встретиться. Как вас зовут?

Леа услышала, как отвечает, сама толком не зная, почему:

– Леа Дельмас.

– Ежедневно около часа дня я бываю на террасе кафе "Два болванчика" и был бы рад угостить вас.

Кивнув, Леа молча удалилась.

На Университетской стояла тишина: в квартире никого не было. С тревогой Леа спрашивала себя, не вернулось ли к Лизе страстное желание уехать, захватившее также Альбертину и Эстеллу. Но долго мучиться ей не пришлось – в сопровождении служанки вошли тетушки.

– Если бы ты видела, сколько собралось народу! И какой порыв! Бог не может нас покинуть, – воскликнула Лиза, снимая смешную розовую шляпку с крупным букетом фиалок.

Снимая серый жакет, Альбертина спокойно подтвердила:

– Да, это было волнующе.

– Уверена, эти молитвы и процессии не оставили бошам никаких шансов, – идя на кухню, добавила Эстелла.

– Откуда вы? – спросила Леа.

– Мы пошли в Нотр-Дам, куда на молебен приглашают всех парижан, – поправляя волосы перед одним из венецианских зеркал прихожей, ответила Лиза.

Леа вошла в малую гостиную, где ей бросился в глаза совершенно новый огромный радиоприемник.

– Приобретение твоей тети Лизы, – пояснила Альбертина, отвечая на немой вопрос Леа.

– Старый сломался?

– Да нет. Но ей хотелось, чтобы рядом с кроватью находился постоянно, денно и нощно, включенный приемник. Она слушает даже Лондон.

Леа повернула ручку аппарата. После недолгого молчания и потрескивания они услышали:

"…Первые составы с бельгийскими и голландскими беженцами прибудут на Северный вокзал послезавтра. Всем лицам, желающим выразить свое сочувствие к этим несчастным, следует обращаться во французский Красный Крест ".

– Мы туда съездим, – твердо заявила Альбертина. – Леа, позвони механику в гараж; пусть завтра с утра он подгонит машину к дому. А я посмотрю с Эстеллой, что есть у нас дома из продуктов и одежды.

Приехав на следующий день к Камилле, Леа застала ее в слезах стоявшей на коленях перед радиоприемником, несмотря на мольбы зашедшей ее проведать Сары Мюлыптейн и ворчание мадам Лебретон.

– Оставьте меня, замолчите. Я хочу послушать последние известия, – кричала она. – Ах, это ты, Леа? Скажи им, пусть оставят меня в покое.

– Я скоро вернусь, – попрощалась Сара.

После ее ухода Леа властно вытолкала сиделку из спальни.

– Послушай, они повторяют коммюнике французской Ставки.

"…Между Намюром и Мезьером противник смог создать два небольших предмостных укрепления – в Уксе, к северу от Динана, и в Монтерме. Третье, более крупное, образовано в лесу Марфе, вблизи Седана…"

– Посмотри на карту, этот лес Марфе совсем рядом с частью Лорана.

Подойдя к карте, Леа сначала показала пальцем на Седан, а затем на Муари, где находился Лоран д'Аржила.

– Да нет, это в двадцати километрах.

– Что такое двадцать километров для танков и самолетов? Они бомбят всюду. Неужели ты забыла о том, что случилось в Польше, где кавалерия атаковала немецкие танки? Истреблены! Они были все истреблены! Не хочу, чтобы то же самое произошло с Лораном, – визжала Камилла.

Леа ничего не говорила, она рассматривала карту. Красный флажок, указывавший место, где располагался 18-й егерский, выглядел пятнышком крови на обозначавшем лес зеленом пространстве.

Камилла права. Двадцать, тридцать и даже пятьдесят километров – это не расстояние для танков. Где те пройдут, чтобы убить ее любимого: через Мюзон или через Кариньян? Для нее не существовало больше ничего, кроме деревушки Муари, ставшей центром мироздания и важнейшим пунктом всей войны. Требовалось как можно скорее узнать, что там происходит на самом деле. Кто бы мог об этом рассказать? Франсуа Тавернье? Он должен бы знать.