Для похода в Святую землю дядя отсыпал ему в своё время пятьдесят денариев. Сорок денариев он зашил в пояс, как заначку, а часть потратил на то, чтобы его кольчуга была приведена в надлежащее состояние, то есть в ней устранили крупные дыры. Оставшиеся же монеты он демонстративно подвесил в кожаном кошельке к поясу, дабы показать, что берёт с собой в дорогу не всё.

Ночью предстояло самое сложное — нужно было пробраться в подземелье к Берте. В этот партизанский рейд он с собой взял лишь небольшой нож, что заранее украл на кухне. Она, конечно, не его мать, но этому коварному мужичку, что считает себя его дядей, нужно оставить сюрприз, чтобы жизнь мёдом не казалась. Стража мирно спала в своей каморке, даже не выставив поста, а дверь в само подземелье была открыта, чтобы его хоть немного проветрить. Подойдя к двери камеры, он тихонько поскреб её.

— Есть тут кто живой? — спросил молодой барон на латыни.

— Эрик?! Сынок! Это ты? Как же ты сюда пробрался? — ответил встревоженный голос женщины.

— Тише! Тише! Да, это я, — сказал шёпотом парень. — Не разбуди охрану.

— Хорошо, я буду говорить тихо… Неужели это правда? Ты что, действительно потерял память?

— Да, это правда. Я даже языка родного не помню, говорить могу лишь на латыни. Да и узнать о том, что на самом деле произошло, смог далеко не сразу, от крестьян. Я пока стараюсь делать вид, что ничего не знаю и поддерживаю игру дяди. Но это всё — пустая болтовня. Давай поговорим о деле: как мне тебя отсюда вытащить? Я совсем не знаю устройства подземелья. Тут есть тайные ходы?

— Сынок, не нужно меня вытаскивать. Не рискуй. Уходи. Мне уже ничем не поможешь. Этот мерзавец так меня измучил, что мне уже не будет жизни. Всё моё нутро изорвано. Ещё немного, и я умру. Да что говорить, ты и сам всё видел. — Голос её стал совершенно грустным.

— Если я тебе дам нож, ты сможешь им воспользоваться, чтобы отомстить дяде? Меня самого постоянно страхуют в его присутствии, так что я не могу даже дёрнуться.

— Давай нож, я уж постараюсь умереть с честью.

Эрик просунул нож в щель под дверью, и до его пальцев дотронулись пальцы измученной женщины.

— Иди с миром, сынок, пусть Матерь Божья ведёт тебя. Видит Бог, мы с отцом не желали тебе такой судьбы, но пути Господа нашего неисповедимы…

— Берта. Мать моя. Одумайся! Что ты говоришь?! Мы сами куём свою жизнь. И если судьбой нам суждено погибнуть, нужно встречать смерть с оружием в руках и гордым, смелым взглядом. Пусть лучше судьба подавится, чем мы сдадимся. Даже не знаю, примет ли Валгалла тебя? Но иди до конца, сражайся с этим коварным гадом до последнего вздоха. Мы ведь не рабы, чтобы склонив головы принимать участь этого слабого и тщедушного бога. Если иного пути нет, иди на смерть и прими последний бой как достойный человек, пусть и слабой телом, но крепкой духом. И пусть убоится враг твой тебя даже сражённую.

— Сынок! Ты ли это!

— Я, мама, я это. Во мне многое переменилось после того удара. Я ведь уже один раз умирал, и тело моё лежало мертвым сутки. Я знаю, что говорю. Забыв свою прошлую жизнь, я вспомнил древние знания. Мы — не рабы какого-то там Бога. Мы — потомки древних и гордых воинов, что сами прорубали свою жизнь сквозь кипящие волны невзгод. И ты — женщина, идя навстречу своей судьбе, не должна смиренно ждать смертного часа. Или ты как рабыня стерпишь насилия над собой и унижение под хохот толпы, не имея гордости сразиться пусть и без шанса на успех? Слишком много забыто, слишком много вытравлено из нас. Но я говорю — сражайся, и да осветит твой последний бой Один, а рука твоя будет так же тверда, как могучий молот Тора.

— …Мне больно слышать это, сын мой. Но ты прав. Настолько прав, что в моей груди всё сжимается от боли и горя. Мы были смиренны и трусливы перед лицом врага, в страхе мы уповали на Божью волю, а не твёрдость руки и бежали. За это и поплатились своими жизнями. Ты прав, мой сын, нам всем нужно сражаться за каждый вздох, каждый миг этой жизни. А теперь иди, мне нужно подготовиться к смерти, чтобы встретить её достойно.

Наступило утро. Эрик выехал в поход, прихватив с собой провианта на четыре дня и при полном доспехе, нацепив дополнительно к мечу прихваченные из склепа кинжал с арбалетом. Рудольф расценил это как блажь воодушевлённого походом неофита, и лишь улыбнулся. Продвигались они на север не по тракту, а по лесным тропинкам. Весь день прошёл довольно спокойно. Заночевали они на живописной опушке с шикарным видом на поле и с небольшим, заросшим ряской прудиком. Утром Рудольф проснулся и закономерно не обнаружил рядом с собой Эрика, который сбежал незадолго до рассвета. Впрочем, старый воин не горевал, а лишь улыбнулся доброй улыбкой и подивился на то, какой сообразительный ему достался ученик.

Эрик нёсся галопом около четверти часа и, только поняв, что его не преследуют, сбросил скорость и пошёл легкой рысью. Ближе к вечеру он встретил небольшую группу священнослужителей и расспросил их о местности, в которой он находится, и какие города в округе. Оказывается, что в дневном переходе к северо-западу располагался пограничный город Базель. В него-то он и направился. Следующий день решил ехать быстрее и ходкой рысью к полудню добрался до места. На воротах его, на удивление, пропустили без проблем, даже не спрашивали, кто он и откуда, да и платы не взяли. Видимо, сказался его вид — верхом, в кольчуге, шлеме, при мече и арбалете. Так простолюдины не ездят, а благородные не любят, когда их останавливают.

В Базеле он особенно задерживаться не хотел. Для начала потолкался на торге, где смог обменять свой странный, массивный меч двухсотлетней выдержки, который он пока еле тягал, так как он весил полтора килограмма или около того, на удобную венгерскую саблю, весом граммов восемьсот, почему-то залежавшуюся у продавца. А так как в мече металла было заметно больше, а покупателей на саблю вот уже четыре года никак не появлялось, то продавец ещё и доплатил Эрику два денария. Приценившись к новым доспехам, наш герой очень быстро закатал губы обратно. Ему не хватало даже на половину новой кольчуги, не говоря про толковые и красивые чешуйчатые и ламеллярные комплекты, сделанные в землях славян и венгров. Так и ходил он пару дней по рынку, облизываясь на вкусные девайсы.

К слову сказать, блуждая по рынку, он узнал про наиболее ходовые в этих краях монеты и их курс. Самыми частыми гостями были четыре монеты, это марка, что чеканится в Вене, денарий и брактеат, что равны между собой, и обол. За одну марку дают 192 денария или 412 оболов. Хотя курс может колебаться, так как монеты могут быть и не местные, а потому и по весу и составу иные. Забавным было то, что в ходу были исключительно серебряные монеты, а те немногие золотые монеты с Востока, что попадали в Европу, очень быстро уходили в сокровищницы и на ювелирное дело. Про медь народ вообще почти ничего не говорил, лишь изредка ухмылялся неопытности юнца и объяснял, что монеты из столь презренного металла принимает лишь редкий простофиля. Впрочем, это влекло за собой определённые проблемы, ибо нехватка мелких денег очень серьёзно затрудняла торговлю, ведь даже самая мелкая серебряная монета стоила заметно больше, чем, например, каравай хлеба.

К концу второго дня Эрик понял, что бесполезно тратит время, и решил для начала оценить обстановку. Итак, он является бароном Эриком фон Ленцбургом и законным претендентом на лен, вассальный его весьма влиятельному кузену — графу Ульриху Кубургу. Наследные владения представляли собой старый замок, требующий серьёзного ремонта, и девять деревень по пятьдесят-сто жителей с соответствующими сельскохозяйственными угодьями, восемь из которых стояли вдали от замка отдельным анклавом. На дворе отплясывал 1196 год, а значит, уровень сельского хозяйства был совершенно ужасный и дохода эти земли давали весьма немного. Какие у него шансы на захват своего наследного владения? Честно говоря, очень небольшие, так как для дружины он не авторитет. Даже если Карл умрёт, его место, скорее всего, займет Рудольф, так как является не только рыцарем, но и опытным человеком. Его кузен хоть и молод, но смышлён, а потому легко поддержит новую династию баронов. Короче, Эрику там ничего не светит при текущем раскладе. Из имущества у него есть только молодая кобыла, затёртый акетон, кольчуга, усердно дышащая на ладан, старый шлем, сабля, арбалет и кинжал. Всего получается меньше третьей части серебряной марки даже с учётом монет. Как говорится, для Атоса это слишком много, а для графа де ла Фер — слишком мало. Поясню. Дело в том, что на эти деньги вполне можно завести неплохое хозяйство и тихо-мирно жить, забившись где-нибудь в уголок и вкалывая от зари до зари, дабы поесть, однако для дворянина, даже такого мелкого, как он, этих денег явно недостаточно. То есть тут тоже не густо, хотя как «стартовый пистолет» вполне сойдёт.