Годы пребывания в Праге были весьма плодотворными для ученого Трошина, особенно в области социальной психологии. Его интересы распространились на тему так называемых «коллективных психозов» во время революций и массовых протестных народных движений в Европе за тысячелетие. Он активно занимался вопросами психической наследственности, анализом соотношений между психическими заболеваниями и их проявлениями. Результаты своих исследований он обобщал в книгах с красноречивыми названиями: «Строение душевных болезней», «Заболевания психической заразительности», «Руководство по психиатрии». Последняя работа была задумана ученым как практическое пособие в девяти томах для студентов и врачей, но не была им завершена.

М. Мирский писал: «Трошин пользовался в российском медицинском зарубежье заслуженным авторитетом и как ученый, и как врач, и как человек. Он всегда занимал активную жизненную позицию…» Ученик известного русского психиатра В. Бехтерева, доктор Г. Я. Трошин, начиная со времен своей работы в петербургской больнице Св. Николая Чудотворца и до последнего дня в эмиграции, стремился оказывать практическую помощь нуждающимся людям, в том числе и по своей специальности.

Наверное, профессор Трошин и его коллеги, психоневрологи и психотерапевты, — такие, как Н. Осипов, С. Острогорский и другие, — опередили время, пытаясь помочь своим коллегам по эмиграции как психоаналитики и психотерапевты, а поэтому были далеко не всеми поняты… Большинство русских эмигрантов не желали расставаться с иллюзиями о триумфальном возвращении в Россию, но в ту, которой уже не было…

О, как они, цвет русской творческой интеллигенции 20-х годов прошлого века, насильственно изгнанные с родины, верили, что их пребывание на чужбине — явление временное, а возвращение в Россию — дело нескольких месяцев, лет…

Но годы шли, приходила неизбежная старость, вот уже и конец земной жизни маячил за поворотом, а перспектив вернуться на родину становилось все меньше и меньше. Наверное, не вполне справедливо мнение ряда ученых, утверждающих, будто русские эмигранты фанатично верили в новую, без большевиков, Россию, которая вспомнит когда-то о своих верных детях — эмигрантах и позовет обратно в родительский дом. Всё они прекрасно понимали: искушенный ум и знания просто не могли позволить им не разобраться в происходящем. Трагедия заключалась в безысходности осмысления: Россия — интеллектуально и экономически — не умерла без «эмигрантов-изгнанников», она политически стала другой, а возвращение в эту «другую» страну для многих людей и их семей грозило арестами и тюрьмой.

Кто-то озлобился и открыто перешел на враждебные позиции, многие увидели выход в отрешенности от политики и растворились в «науке ради науки» или «творчестве ради творчества», но нашлись и такие, кто решил, не дожидаясь эфемерного «возвращения на обновленную родину», отойти от позиции «созерцателей» и вернуться в Россию своим творчеством и конкретными научными исследованиями, быть узнанным и услышанным русской родиной, ныне живущими там поколениями россиян. К последним принадлежал и А. В. Флоровский.

Поразительна судьба историка Антония Васильевича Флоровского (1884–1968), оказавшегося в Праге после высылки из Советской России в 1922 году. Не до конца ясны истинные причины его высылки. Партий не создавал, подобно Мякотину, нигде особо не распространялся о своем отношении к большевистской власти, занимался только наукой — историей Руси, и то — древней, а также преподавательской работой.

Как писала исследователь творческой биографии А. Флоровского Е. Аксенова, последние годы перед высылкой из России, после защиты магистерской диссертации в Московском университете, перед тем как большевистское правительство дало ему клеймо «неблагонадежного элемента», профессор истории А. В. Флоровский состоял на службе в должности помощника заведующего Одесским областным архивом, работал в Одесской публичной библиотеке, библиотеке Одесской высшей школы, был членом Славянского благотворительного общества. Не замечен он был и в различных религиозно-философских обществах того времени, хотя и родился в семье священника.

Поселившись в Праге, Флоровский тут же включился в научную жизнь. Он вошел в состав Русской учебной коллегии и стал во главе ее историко-филологического отделения. Его приглашают читать лекции для русских студентов на Русском юридическом факультете и в Карловом университете. С 1933 года Флоровский становится доктором философии и профессором Карлова университета.

Казалось, все складывалось благополучно в жизни отвергнутого родиной ученого. Но Флоровский не собирался останавливаться на достигнутом. Судя по всему, у него была еще одна цель, для него не менее важная, чем научные достижения…

Знающие Флоровского в те времена люди вспоминали, что Антоний Васильевич, такой красноречивый на университетских лекциях и научных семинарах, в обычной жизни был немногословен, иногда неожиданно задумывался о чем-то. Пытавшихся его растормошить и выяснить причину загадочных «уходов в себя» он мягко останавливал: мол, придет время — узнаете…

Как отмечала Е. Аксенова, в 1936 году в Праге Антоний Васильевич блестяще защитил диссертацию на тему «Чехи и восточные славяне. Очерки по истории чешско-русских отношений (X–XVIII вв.)». На заседании Русской академической группы оппонентами Флоровского выступили такие известные и уважаемые в научном мире личности, как П. Милюков, Я. Бидло, В. Францев. Оценки были высокими, и Флоровский утвержден в степени доктора наук русской истории, проработал с 1948 по 1957 год в Карловом университете ординарным профессором на кафедре русской истории, а в 1957 году ученый удостоился высокой оценки и страны, где он проживал и работал: ему была присвоена степень доктора исторических наук Чехословакии.

А в 1946 году СССР предоставил Флоровскому, за большие достижения ученого в исследованиях советской историографии и исторические труды, советское гражданство и предложил вернуться на родину. Антоний Васильевич был полностью удовлетворен. Его долгожданная цель достигнута: Россия признала в нем сына — но не изгнанника.

Однако ученый остался жить в Праге, считая ее своей второй родиной. Возможно, отказом вернуться в Москву мудрый Антоний Васильевич попытался сохранить в памяти остатки уходящей Руси — хотя бы в иллюзорных мечтах, поддерживающих его в трудные времена эмиграции.

На вопросы коллег и знакомых о том, как ему удалось стать полезным не только для чехословацкой страны, но и для Советского Союза, Флоровский всякий раз отвечал: «Главное — вовремя снять розовые очки…» Будучи скрытным человеком, особенно в выражении своих политических взглядов, Антоний Васильевич избегал открытых дискуссий и дебатов на общественные темы. Но всем хорошо было известно, что в начале эмиграции он, как и большинство русских изгнанников, мечтал об освобожденной от советской власти России и верил, что после крушения большевизма страна «вновь оживет».

С течением времени, особенно после победы СССР над фашизмом, его отношение к Стране Советов изменилось, отмечала Е. Аксенова. После Второй мировой войны Флоровский даже установил тесные контакты со своими советскими коллегами-учеными. Ряд его научных работ было опубликовано в Советском Союзе. Как неоднократно подчеркивал сам Антоний Васильевич, для настоящего ученого, в первую очередь историка, главным критерием в исследованиях должна быть научная объективность. Широко известно его изречение: «Для подлинного историка… не существует розовых очков».