Королевский двор снабжали привозной родниковой водой. Однажды Анне Ярославне рассказали о лесном озере и о его целебных свойствах. Королева сама пожелала проверить. Вместе со свитой она отправилась в лесные дебри, где спустя почти девять столетий появится кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

На берегу водоема она увидела одинокую березу. Это удивило королеву. В окрестностях Парижа Анна Ярославна еще не встречала дерево своей родины. Королева посчитала березу у озера добрым знаком.

Вода и в самом деле оказалась целебной. С той поры Анне доставляли ее в Париж. Несколько раз в год королева сама приезжала к этому лесному водоему, обнимала одинокую березу, а свиту просила ненадолго удалиться.

Совершала ли королева Франции какой-то обряд или просто вспоминала далекую родину?

Об этом можно лишь строить предположения…

Согласно преданию после посещения лесного озера с целебной водой Анна Ярославна родила сына — будущего короля Франции Филиппа I. Когда умер ее супруг король Генрих I, до совершеннолетия сына она сама стала править страной.

После смерти королевы Анны парижская знать забыла о лесном озере. А когда спустя много лет его попытались найти, то не обнаружили ни одинокой березы, ни целебного водоема.

Живописец и график Константин Андреевич Сомов был одним из ярчайших представителей русской эмиграции в Париже. В начале XX века он прославился своими портретами поэтов Федора Сологуба, Александра Блока, многочисленными книжными иллюстрациями.

Сергей Владиславович Каменский был хорошо знаком с Сомовым. О Константине Андреевиче он вспоминал: «Что мне особенно нравилось в нем — его прямота, искренность и независимость суждений. Он иногда резко судил о людях, но всегда справедливо и беспристрастно, без мелких чувств зависти и обиды. Другая привлекательная черта его — скромность. Он никогда никому не давал чувствовать, что он «мэтр», знаменитость, большой художник…

Всегда одет со вкусом — изящный галстук, красивый шарф, невольно привлекали внимание. И дома он окружал себя красивыми безделушками, которые он умел так удивительно «выписывать» на своих интерьерах… Он всю жизнь понемногу учился пению и пел с увлечением для самого себя и для друзей… Больной, с трудом передвигаясь, он нет-нет да отправлялся в концерт — послушать хорошую музыку. Болезни и ощущения старости доставляли ему немало страданий, но он не любил жаловаться, и я никогда не слышал от него старческих охов и вздохов. И до конца дней своих он сохранил как свою работоспособность, так и некоторую юношескую свежесть и интерес к жизни».

За несколько месяцев до смерти Константин Андреевич стал наведываться в Сент-Женевьев-де-Буа. В то время шло строительство кладбищенской церкви Успения Богородицы. Художник подолгу наблюдал за возведением храма и бродил по округе. Он что-то зарисовывал в свой блокнот, но никому не показывал эти рисунки.

Лишь один знакомый художника случайно увидел карандашный набросок Сомова, сделанный в Сент-Женевьев-де-Буа.

Пейзаж удивил:

— Сегодня прекрасный солнечный день. А у вас — туман, неясные очертания деревьев, облаков… И вообще трудно понять, что здесь изображено… Из тумана выступают какие-то буквы… Что это?.. «К. А. Сомов»… Зачем же подпись автора помещать в центре рисунка?..

— Это мое последнее земное пристанище, — спокойно ответил Сомов.

— Полноте!.. Не стоит предаваться печальным мыслям… — смутился собеседник.

— Именно здесь я и буду похоронен… — упрямо повторил художник.

Что за место в Сент-Женевьев-де-Буа изображал Сомов в блокноте, — так и осталось для его близких загадкой.

В мае 1939 года он действительно был похоронен на возрождавшемся русском кладбище. А вот рисунки, сделанные в Сент-Женевьев-де-Буа, бесследно исчезли.

Бесследно ли?..

Может, их еще удастся отыскать? И тогда появится еще одно подтверждение в прозорливости истинных художников.

В пятидесятых годах прошлого века посетители кладбища Сент-Женевьев-де-Буа иногда наблюдали странную компанию пожилых русских. Опытный человек сразу определял, что это бывшие офицеры.

Несмотря на годы, сохранилась военная выправка, властный взгляд, уверенные движения и походка. Обходили ветераны могилы своих товарищей, поминали их и словом, и молчанием, и стаканом водки Казалось бы, ничего не обычного…

Удивляло свидетелей лишь одно в этой компании: каждый из ветеранов держал в руке тяжелую старую сковородку.

— Неужели они собираются что-то готовить вблизи кладбища, на костре?.. Но зачем им такое количество кухонной утвари?.. — поначалу удивлялись посетители Сент-Женевьев-де-Буа.

Однако бывшие офицеры не помышляли об устройстве пикника. После посещения могил товарищей они рассаживались по машинам и возвращались в Париж. Тяжелую металлическую посуду ветераны по-прежнему не выпускали из рук — будто опасались выронить реликвию…

— Может, это какая-то секта «сковородочников»?.. — предполагали любознательные посетители Сент-Женевьев-де-Буа.

— Странно, о таком тайном обществе никто не слыхал… А ведь бывшие офицеры, останавливаясь перед могилой товарища, совершают едва приметный для посторонних ритуал: ударяют сковородкой о сковородку, словно чокаются рюмками…

— А, возможно, это не секта, а бывшие военные повара? — появилась новая версия.

— Но почему тогда у них только сковородки, а не кружки, ложки, тарелки или другая какая-то посуда?..

Расспросить странных ветеранов поначалу никто не решался. Шло время, все малочисленней становилась эта компания, но все чаще появлялась она в Сент-Женевьев-де-Буа.

Наконец, один русский эмигрант не выдержал и подошел на кладбище к старикам со сковородками.

— Господа, простите мое любопытство. Быть может, в следующий ваш приезд в Сент-Женевьев-де-Буа я уже буду находиться здесь в другом качестве… — вопрошающий указал рукой в сторону могил.

— Что вас интересует? — доброжелательно поинтересовался один из бывших офицеров.

— Я много раз видел, как вы поминаете своих товарищей… Но неизменно являетесь сюда со сковородками…

— Ах, вот в чем дело!.. — старики заулыбались.

Потом охотно пояснили:

— В Первую мировую мы были авиаторами. Легкая обшивка наших аэропланов не могла уберечь нас даже от револьверной пули. Летали мы невысоко и не с такой скоростью, как нынешние самолеты. Так что хорошему стрелку из винтовки не представляло трудности поразить с земли летчика.

— Не правда ли, не достойный вариант для боевого офицера получить такое ранение снизу!.. — рассмеялся один из ветеранов.

Другие дружно подхватили:

— Вот и придумали тогда защиту: клали на сиденье толстую сковородку, — продолжил другой летчик.

— Во время боевых полетов у некоторых из нас сей замечательный предмет принимал на себя целую дюжину вражеских пуль… Так что стала нам обычная кухонная утварь и щитом, и оберегом. А в девятнадцатом даже появилась песня:

Успешные боевые полеты, как водилось, отмечали застольем. Но вначале брали в руки не стаканы, а родимые сковородушки и ударяли их друг о дружку.

— Так поступали и когда погибали наши товарищи, — заявил другой летчик. — Вот и до нынешних времен сохранили традицию…

Ветераны раскланялись с любопытным соотечественником и направились к заветным могилам…

«Великий русский артист Иван Мозжухин собирается снимать говорящий французский фильм», — сообщала в марте 1936 года газета «Пари-Суар».