— Как мог так поступить сын генерала Андрея Семеновича Кологривова, прославившегося в 1812 году?!.. Впрочем, после декабрьского мятежа на Сенатской площади по этому поводу уже не стоит удивляться.

В России Михаила Кологривова объявили государственным преступником и судили заочно. Приговор — «смертная казнь через повешение».

Чтобы заставить непокорного юношу вернуться на родину, царь пообещал матери Михаила, что простит его.

Но едва Кологривов оказался в России, как тут же был сослан на Кавказ в Егерский полк рядовым. Умер Михаил Андреевич в 1851 году в 38 лет.

«Я не могу налюбоваться и благодарить до сыта свое счастье, доставшееся мне случайно видеть революцию 26, 27, 28 июля. Ничего более любопытного я не могу видеть в жизнь свою — в три дня низвергнутую монархию.

Были и минуты ужасные, как например, в то время, когда разнесся слух, что король обложил Париж войском и хочет принудить к повиновению непокорных своих подданных голодом», — писал двадцатилетний чиновник канцелярии генерал-губернатора Новороссии Михаил Михайлович Кирьянов.

В начале 1830 года он добился разрешения выехать за границу на лечение. На самом же деле Михаил Кирьянов мечтал попасть в Париж. Лишь несколько дней молодой чиновник задержался в Карлсбаде. Там ему каким-то образом удалось получить разрешение на въезд во Францию.

В Париж Кирьянов прибыл за пару недель до начала восстания. Университет, Королевская библиотека, Ботанический сад, Люксембургский дворец, Лувр, Дворец юстиции, встречи с французскими учеными, театры, чтение парижских газет и журналов — такими насыщенными были дни русского чиновника в столице Франции.

И вдруг его жизнь стремительно изменилась.

Революция!..

Кирьянов бросился к своим знакомым парижским студентам. Их он нашел на баррикадах. С ними и остался.

Впоследствии Михаил рассказывал, что в те дни на улицах Парижа было много убитых и раненых. В центре города восставшие возводили баррикады, «…во время сего происшествия студенты политехнического университета играли немаловажную роль и… произведены были офицерами в разные полки, которые в Париже так гремят своею славою».

Кирьянов находился в самой гуще событий и на баррикаде, и во время штурма Лувра, и на митингах, и на собраниях жителей французской столицы.

Возвратившись на родину, Михаил сообщил друзьям, что в Париже вел дневник. Но такие записи весьма опасно хранить при себе, а потому он их спрятал.

Как и другие участники Французской революции, вернувшиеся на родину, Кирьянов подвергся репрессиям. Его уволили со службы, установили за ним слежку, а затем выслали под надзор полиции в глухую деревню на Херсонщине. Там Кирьянов занялся агрономической деятельностью и биологическими исследованиями.

Умер Михаил Михайлович в 29 лет. За несколько недель до этого с него сняли полицейский надзор. Друзья пытались отыскать записи Кирьянова о революционных событиях в Париже, но так и не смогли.

Современники считали Сергея Дмитриевича Полторацкого талантливым журналистом и одним из самых авторитетных библиофилов в России. Он дружил с Пушкиным, Вяземским, Баратынским, Жуковским, Языковым и другими литераторами.

Все они отзывались о Полторацком тепло.

Однако некоторые при этом добавляли:

— От нашего Сержа можно ждать чего угодно… Кроме бесчестных поступков…

Несмотря на то, что он слыл «отчаянным либералом», Александр I назначил его в свою свиту. Вольнолюбивому Полторацкому служба при императоре была скучна. Может, по этой причине он перешел из свиты в Киевский гренадерский полк, а затем и вовсе вышел в отставку.

Литературная деятельность Сергея Дмитриевича восстановила против него «III Отделение собственной Его Величества канцелярии». Отношения с могущественнейшим ведомством окончательно испортились после того, как во французском журнале «Revue encyclopédique» были опубликованы статьи Полторацкого о русской литературе. В этих работах Сергей Дмитриевич давал высокую оценку вольнолюбивым стихам Пушкина.

Шеф III-го Отделения Бенкендорф не раз упрекал Полторацкого за его связи с писателями, философами, социалистами-утопистами Франции.

Сергей Дмитриевич покорно выслушивал упреки, но по-прежнему поступал так, как ему хотелось. С 1828 года он просил разрешить ему выезд во Францию для продолжения учебы.

Выпускать за границу «непредсказуемого вольнодумца» Николай I не желал. Лишь в 1830 году император соизволил дать разрешение на поездку в Европу.

В Париж Полторацкий попал за несколько дней до начала восстания. Быть сторонним наблюдателем революции — не в его характере. В первые же часы уличных сражений русский аристократ — в рядах восставших, а затем записывается во французскую национальную гвардию, которой командовал его знакомый генерал Лафайет.

Об этом поступке вскоре узнали в Петербурге и Москве.

— Вот так Серж — из светских салонов — на баррикады!.. — так отзывались о нем друзья и недруги в России.

Осенью 1830 года камергер А. Я. Булгаков возмущался в письме к брату: «Нет, каков маленький Сергей Полторацкий в Париже!..

Он держал речь, ораторствовал и вошел, ты думаешь, в какое-нибудь ученое общество членом (ибо хороший литератор), нет, вошел солдатом в Парижскую национальную гвардию! Можно ли дожить до большего сраму?.. Какое же будут иметь о русских понятие парижане?..».

Известно, что в самой Франции познания и опыт офицера Полторацкого высоко оценили и генерал Лафайет, и его соратники.

Об участии Сергея Дмитриевича в Июльской революции 1830 года в Париже знали многие, но он не сообщал в русское посольство о своем пребывании во Франции. Не значился Полторацкий и в списке российских подданных, живших в то время в Париже.

Вероятно, в этом помог его приятель, секретарь посольства Николай Дмитриевич Киселев.

Полторацкий не был наказан за участие в революции. В III-м Отделении на него лишь завели дело, и Бенкендорф доложил Николаю I о «недопустимом поведении в Париже». В этом же докладе шеф жандармов сообщил царю и об участии в июльском восстании еще одного русского дворянина, известного писателя Сергея Александровича Соболевского.

Как ни странно, по воле императора, дело о Полторацком, за недостаточностью улик, было приостановлено, и Сергею Дмитриевичу разрешили остаться в Париже почти на два года.

После возвращения на родину Полторацкий стал исследователем не только Французской революции 1830 года, но и 1848-го, и 1870-го годов.

Не случайно Петр Вяземский в письме ему заметил: «Кажется, ты взял абонемент на все парижские революции. Ты отпраздновал июльскую и празднуешь все те, которые совершаются в наше время».

В XIX и в XX веках были сделаны попытки составить список русских подданных, принимавших участие в революциях 1830 и 1848 годов в Париже. Выявить всех не удалось. Ведь многие сражались на улицах французской столицы, погибали и были здесь похоронены под вымышленными именами.

Оказались ли деяния и участие русских добровольцев нужными, полезными Парижу?

На этот вопрос объективно могут ответить лишь сами парижане.

Глава девятая

«Вновь распахнулись научные врата Парижа!»