Неизвестно, как долго помнили парижане пребывание в их городе в 80-х годах XVIII века этого купца.
Во время Французской революции, когда на гильотине отсекались головы не только членам королевских семей, аристократов, предпринимателей и торговцев, на какое-то время поставки в Россию севрского фарфора прекратились. Но состоятельные люди все равно могли приобретать изделия Севра в московских и петербургских лавках.
Даже в коллекции Эрмитажа появились прекрасные фарфоровые вазы из Франции.
На вопрос, как эти замечательные творения попали в Россию из страны, охваченной революционным пожаром, купцы загадочно улыбались и скромно отвечали:
— Работаем помаленьку…
После крушения Наполеона Бонапарта в фешенебельных ресторанах Парижа русским офицерам подавали коньяк со странной закуской «Козьми». Состояла она из половинки моченого яблока с листочками щавеля и мяты.
А когда в одном из ресторанов развеселившиеся офицеры побили бутылками зеркала, старший из них пристыдил товарищей:
— Как можно так безобразничать, господа?!.. Париж такого хамства еще не видел!
На что владелец заведения ностальгически улыбнулся и заметил:
— Ошибаетесь, месье полковник. Париж уже видел это…
И добавил по-русски, чем весьма удивил пьяную компанию:
— Эх, разгуляйся, душа, вдрызг — зеркала!..
Глава шестая
«С таким любопытством, с таким нетерпением!»
Лежит венец на мраморе могилы;
Ей молится России верный сын;
И будит в ней для дел прекрасных силы
Святое имя — Карамзин.
Василий Жуковский
История государства Российского есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека.
Александр Пушкин о Николае Карамзине
«И это Париж»
Он с детства мечтал побывать во французской столице. Но вначале мешала военная служба. Мечта сбылась, когда в мае 1789 года двадцатитрехлетний Карамзин, отставной офицер и начинающий литератор, отправился в путешествие по Европе.
Впоследствии в его книге «Письма русского путешественника» появится восторженное описание: «Мы приближались к Парижу, и я беспрестанно спрашивал, скоро ли увидим его? Наконец открылась обширная равнина, а на равнине, во всю длину ее, Париж!..
Сердце мое билось. «Вот он, — думал я, — вот город, который в течение многих веков был образцом всей Европы, источником вкуса, мод, — которого имя произносится с благоговением учеными и неучеными, философами и щеголями, художниками и невежами, в Европе и в Азии, в Америке и в Африке, — которого имя стало мне известно почти вместе с моим именем; о котором так много читал я в романах, так много слыхал от путешественников, так много мечтал и думал!..
Вот он!.. Я его вижу и буду в нем!..» — Ах, друзья мои! Сия минута была одною из приятнейших минут моего путешествия! Ни к какому городу не приближался я с такими живыми чувствами, с таким любопытством, с таким нетерпением!..».
Конечно, отличавшийся своей объективностью, историк и литератор Карамзин не мог не коснуться и неприятных сторон блистательного Парижа.
«Скоро въехали мы в предместье святого Антония, но что же увидели? Узкие, нечистые, грязные улицы, худые дома и люди в разодранных рубищах. «И это Париж, — думал я, — город, который издали казался столь великолепным?».
Но печальный вид не долго досаждал русскому путешественнику. И снова восторженные строки: «Но декорация совершенно переменилась, когда мы выехали на берег Сены; тут представились нам красивые здания, домы в шесть этажей, богатые лавки. Какое многолюдство! Какая пестрота! Какой шум! Карета скачет за каретою…».
В тишине и в сумерках
Разместившись в отеле, Карамзин привел себя в порядок и вместе с приятелем ринулся знакомиться с городом.
«Солнце село; наступила ночь, и фонари засветились на улицах. Мы пришли в Пале-Рояль, огромное здание, которое принадлежит герцогу Орлеанскому и которое называется столицею Парижа.
Вообразите себе великолепный квадратный замок и внизу его аркады, под которыми в бесчисленных лавках сияют все сокровища света, богатства Индии и Америки, алмазы и диаманты, серебро и золото; все произведения натуры и искусства; все, чем когда-нибудь царская пышность украшалась; все изобретенное роскошью для услаждения жизни!.. И все это для привлечения глаз разложено прекраснейшим образом и освещено яркими, разноцветными огнями…
Вообразите себе множество людей, которые толпятся в сих галереях и ходят взад и вперед только для того, чтобы смотреть друг на друга! — Тут видите вы и кофейные домы, первые в Париже, где также все людьми наполнено, где читают вслух газеты и журналы, шумят, спорят, говорят речи и проч.
Голова моя закружилась — мы вышли из галереи и сели отдохнуть в каштановой аллее, в Jardin du Palais Royal (в саду Пале-Рояля). Тут царствовали тишина и сумрак. Аркады изливали свет свой на зеленые ветви, но он терялся в их тенях. Из другой аллеи неслись тихие, сладостные звуки нежной музыки; прохладный ветерок шевелил листочки на деревьях. — Нимфы радости подходили к нам одна за другою, бросали в нас цветами, вздыхали, смеялись, звали в свои гроты, обещали тьму удовольствий и скрывались, как призраки лунной ночи.
Все казалось мне очарованием».
Конечно, Карамзин знал, что революционный Париж 1790 года не только очарователен, но и опасен.
Алые цветы, алые песни, алый город
Еще в Женеве Николая Михайловича предупредили: «Вы увидите совсем иной Париж. Не знакомый нам по французским романам и творениям мыслителей. Великий город на Сене преобразился. Даже некоторые аристократы, не говоря уже о простолюдинах, носят красные ленточки. Словом, вы увидите всюду алые цветы, алые песни, алый город…».
Русские поклонники Вольтера и Монтескье, Гольбаха и Руссо, Д'Аламбера и Гельвеция неоднозначно восприняли события 1789 года в Париже. Колоссальный дефицит в бюджете Франции, волнения французских крестьян и горожан, выборы в Генеральные штаты и объявления их Национальным собранием, народное восстание в Париже, взятие печально знаменитой Бастилии, принятие Декларации прав человека…
Императрицу Екатерину II и ее ближайших сторонников волновало: не перекинется ли огонь революции из Франции в Россию? Нашлось в 1789 году немало русских дворян, готовых отправиться в Париж поддержать восставших. Некоторым удалось это сделать.
Известно, что Бастилию штурмовали художник Ерменев, князья Галицины, несколько русских аристократов, называвших себя из осторожности мастеровыми Самсоновым, Петровым, Кузнецовым. Впоследствии некоторые русские дворяне вошли в революционный Якобинский клуб.
Екатерина II знала, что даже в Петербурге и в Москве нашлись сторонники «французского бунта», которые отправились по поддельным документам в Париж.
«Выведывать все, ничего не упускать. Особое внимание — к нашим подданным…» — таков был приказ из Петербурга русским дипломатам и секретным агентам.
Императрица, хоть и недолюбливала короля Людовика XVI, но желала его победы над «бунтовщиками». О народных депутатах Национального собрания Франции она писала: «Я думаю, если бы повесить некоторых из них, остальные бы образумились.
Для начала следовало бы уничтожить жалованье в восемнадцать ливров, которое выдается каждому депутату (и тогда эта голь для своего пропитания должна была бы вернуться к своим ремеслам), а потом запретить законом принятие адвокатов в члены собрания. Против ябедников существуют во всех землях законы, иногда очень строгие; а во Франции этим шавкам дали законодательную власть».
