Глава седьмая
«ТАМ РУССКИЙ РУКУ ПРИЛОЖИЛ»
Тирания одного предпочтительнее тирании нескольких. У деспота всегда бывают добрые минуты, у ассамблеи деспотов — никогда. На тирана как-то можно воздействовать, но компания грязных тиранов не поддается ничьему влиянию. Если она не несправедлива, то по меньшей мере жестока и никогда не склоняется к милости.
Франсуа Вольтер
Власть действует столь же развратительно на тех, кто облечен ею, сколько и на тех, кто принужден ей покоряться. Под тлетворным влиянием её одни становятся честолюбивыми и корыстолюбивыми деспотами, другие — рабами.
Михаил Бакунин
Недобрые отзывы
Правление Людовика XVI.
Как и в другие времена, приезжие восторгались Парижем, а сами его жители частенько ругали свой город.
Писатель и политический деятель Луи-Себастьян Мерсье в восьмидесятых годах XVIII столетия завершил многотомный труд «Картины Парижа».
«Вы хотите увидеть, как выглядит Париж?
Поднимитесь на башни Нотр-Дам. Город круглый, как тыква; камень, из которого построены две трети домов, черный и белый одновременно, свидетельствует, что город стоит на меловых породах. Вечный дым, поднимающийся из его бесчисленных труб, скрывает от глаза вершины колоколен; он кажется тучей, спустившейся над крышами, и воздух этого города затрудняет дыхание», — так писал о родном Париже Луи-Себастьян Мерсье.
Примерно в те годы появилось нелестное высказывание о столице Франции другого парижанина. Этот анонимный автор, видимо, был склонен к мрачной мистике: «В нашем городе проживает более 600 тысяч человек. Мы не задумываемся, что топчем прах и останки 2 миллионов парижан. Нет ни одного дома, ни одной улочки, под которыми, на разных глубинах, — не было бы захоронений.
Покойники чувствуют наше пренебрежение к ним, и когда-нибудь они восстанут и жестоко отомстят легкомысленным парижанам. Скелеты и бестелесные существа будут бродить по залитому кровью Парижу, выискивая очередную жертву».
В наше время мало кто поверит в это мрачное предсказание, однако доля правды в словах мрачного мистика XVIII века есть.
Так, историк Ленотр писал:
«Куда бы ни направился вечерами горожанин посидеть на свежем воздухе, в какую бы аллею ни свернул, под каждой муниципальной скамейкой лежит бывшее кладбище, и подчас только тонкий слой земли отделял царство живых от царства мертвых».
Примерно с 1786 года в Париже началась грандиозная работа по перенесению останков в городские Катакомбы. Вероятно, в этих подземельях находятся теперь миллионы останков горожан разных веков.
«Честный доброволец»
Среди сотен кладбищенских землекопов конца XVIII века особо отличался усердием некий «Честный доброволец». Так величал он себя в доносах и агентурных сообщениях.
Имя его не сохранилось, но о деяниях стукача-землекопа осталось немало городских преданий и слухов.
«Честный доброволец» регулярно сообщал в полицию о злодеяниях своих коллег. Бывали случаи, когда, отрыв очередное захоронение, землекопы, прежде чем перевезти прах в катакомбы, снимали с покойника все, на их взгляд, ценное. Не гнушались даже металлическими пуговицами на истлевших одеждах.
«Честный доброволец» очень не любил русских. Молва утверждала, что эта ненависть началась после того, как один русский студент, обучавшийся в Сорбонне, избил кладбищенского землекопа. За что — неизвестно.
С той поры и важные особы, и простолюдины, прибывшие из Российской империи, стали ненавистными врагами и объектами доносов неутомимого гробокопателя.
Известно, что любая революция круто меняет судьбы людей. Произошла перемена и с «Честным добровольцем». Он оставил кладбищенские дела и полностью отдался любимому делу: «вынюхиванию и доносительству».
Зная о его ненависти к русским, полицейское начальство поручило ему вести наблюдение за прибывающими в Париж из Российской империи.
Новые тревоги и опасения
Опытный дипломат Иван Матвеевич Симолин не раз сетовал, как тяжело стало работать послу во Франции. Постоянная слежка, интриги властей, угроза со стороны революционной непредсказуемой толпы.
О действиях парижских сыщиков во второй половине XVIII века Мерсье писал: «Полиция — это сборище негодяев — делится на две половины: из одной создаются полицейские шпионы, сыщики; из другой — стражники и пристава, которых науськивают потом на жуликов, мошенников, воров и прочих…
За шпионами следуют по пятам другие шпионы, которые следят за тем, чтобы первые исполняли свои обязанности. Все они взаимно обвиняют один другого и готовы пожрать друг друга из-за самой гнусной добычи. И вот из этих-то омерзительных поддонков человечества родится общественный порядок! Начальство жестоко расправляется с ними всякий раз, когда они обманывают его бдительность…
За человеком, который выдан кем-либо или находится на подозрении, устанавливается такая слежка, что малейший его поступок становится известен, и это продолжается вплоть до его ареста…
Эта гнусная слежка отравляла общественную жизнь, лишала людей самых невинных удовольствий и превращала всех граждан во врагов, которые боялись открыться другу другу».
В Париже мало осталось соотечественников. Впрочем, Иван Матвеевич сам добивался этого. В своих сообщениях в Петербург он напоминал, что пребывание в охваченной бунтом Франции молодых русских может иметь непредсказуемые последствия для России. Революционное вольнодумство заразительно и опасней философствований масонов.
Императрица Екатерина II и ее сановники разделяли мнение посла Симолина. Из Петербурга в Париж был отправлен указ государыни о возвращении в Россию всех ее подданных. «Ибо умы их возбуждаются и проникаются принципами, которые могут причинить им вред при возвращении в отечество», — говорилось в указе.
Конечно, это повеление не касалось посла и его сотрудников.
Отрицательное отношение Екатерины II и ее двора к Французской революции тем не менее в течение нескольких лет не прерывало дипломатических отношений между Петербургом и Парижем.
Ивану Матвеевичу в тот период предписывалось избегать контактов с революционным правительством и представителями Национального собрания, а вести дела только с министром иностранных дел, назначенным королем Франции.
Государыня Екатерина одобряла постоянные контакты Симолина с Людовиком XVI и его супругой королевой Марией-Антуанеттой.
Русская императрица поддерживала усилия своего посла в Париже на подталкивание Франции к военному конфликту с Англией.
В мае 1791 года Екатерина II писала Ивану Матвеевичу: «Старание ваше в побуждении правительства тамошняго принять меры против властолюбивых подвигов лондонского двора весьма аппробую, тем более что сие самое лучшее и надежнейшее средство было бы к обузданию той державы и к скорейшему возстановлению мира между мною и Портою Оттоманскою на условиях крайних от меня предложенных.
Я уверена, что вы сего отнюдь из виду не упустите и все способы от вас зависящие к тому направите, чтобы достигнуть решимости Франции на случай, буде Англия по получении моего ответа на новые ея предложения несходным с моими интересами делом самым исполнит разглашаемые министерством ее угрозы послать флоты свои в Балтийское и Средиземное моря».
Русский посол продолжал прилежно информировать императрицу о событиях в Париже.
Создание революционных организаций якобинского клуба и клуба кордильеров, выпуск газеты «Друг народа», дебаты в Учредительном собрании, бедственное положение королевской четы, гневные высказывания вождей Французской революции, распоряжения городских властей, волнения в рядах национальной гвардии, — ничто не оставалось без внимания Симолина. Информация с его замечаниями немедленно отправлялась в Петербург.
