Песни Плевицкой нашли одобрение у парижских шансонье. Видимо, нашлось какое-то созвучие, что-то общее — в народных песнях России и Франции.

В январе 1925 года на ее концерте побывал Александр Иванович Куприн.

«Чудилось, что какие-то магнетические лучи протянулись и вибрировали в такт от певицы к публике и от каждого зрителя к певице и что только на этой невидимой и невесомой основе Плевицкая ткала прелестные, такие родные, такие нестерпимо близкие узоры русской курской песни. И я видел, как глубоко, до дна сердца, были потрясены в этот вечер многие молчаливые, суровые слушатели…

Плевицкая берет русскую песню целиком, она не трогает, не изменяет в ней ни одной ноты, она только поет ее и раскрывает ее внутреннюю красоту. И вот — радуга чувств и настроений: кокетство, любовь, лукавство, тоска, вихорное веселье, томный взор, тонкая улыбка… Все поочередно трогает струны вашего сердца. И это все из простой, немудреной русской песенки!

Единственно, кого рядом можно поставить с Н. В. Плевицкой, — это Шаляпин. Оба самородки, и на обоих милость Божия…» — писал Александр Куприн.

На концерте Надежды Васильевны в январе 1925 года, как и в былые времена, звучали голоса почитателей: «Спасибо, милая певунья!..».

В Париже помимо концертных выступлений Надежда Васильевна снималась в кино и записывалась на граммофонные пластинки. А еще она завершила работу над биографическими книгами «Дежкин карагод» и «Мой путь с песней».

«Русская песня — простор русских небес, тоска степей, удаль ветра.

Русская песня не знает рабства. Заставьте русскую душу излагать свои чувства по четвертям, когда ей удержу нет. И нет такого музыканта, который мог бы записать музыку русской души; нотной бумаги, нотных знаков не хватит. Несметные сокровища там таятся — только ключ знать, чтобы отворить сокровищницу. «Ключ от песни недалешенько зарыт, в сердце русское пусть каждый постучит…» — писала в своей книге Надежда Плевицкая.

Высоко оценил ее литературную работу Александр Иванович Куприн: «Это — прелестное в своей безыскусственности сказание о детстве в деревне, во времена недавния, незабвенныя и — ахи! — невозвратные: о полях, о лесах, о дальних дорогах, о суровом мужицком труде, об играх и праздниках, о монастырях, о древнем, неторопливом скрижальном укладе быта…

Некоторые страницы годятся прямо в хрестоматию».

Однако не унимались и злопыхатели. Певицу обвиняли, что в годы Гражданской войны она выступала то в воинских частях красных, то — у белых, водила дружбу и с комиссарами, и с деникинскими, и с врангелевскими генералами и офицерами.

Распускались слухи о несметных богатствах, которые Плевицкая якобы вывезла из голодной, разоренной России, о драгоценностях, припрятанных в тайнике ее скромного дома под Парижем. Но певицу сплетни и нелепые слухи не смущали. И, несмотря на преграды, она продолжала свой «путь с песней».

В начале 1930 года советская разведка провела блестящую операцию. Прямо в центре Парижа был похищен знаменитый генерал Кутепов. В эмиграции, после смерти барона Врангеля, он возглавил Русский общевоинский союз. Супруг Плевицкой Скоблин был другом и помощником Кутепова.

Дерзкое похищение вызвало негодование среди белой эмиграции. Обращение в спецслужбы и правоохранительные органы Франции с требованием найти и наказать виновных не дали особых результатов. Власти страны не пожелали ссориться с Советским Союзом из-за белогвардейского военачальника.

После исчезновения Кутепова Русский общевоинский союз возглавил генерал Миллер. Спустя семь лет советская разведка расправилась и с ним. Миллер так же был похищен в Париже. В операции принимал участие Николай Скоблин, завербованный агентами Москвы.

На этот раз власти Франции не остались безучастными. Влиятельные люди и парижская пресса были возмущены столь наглой акцией большевистской разведки.

«Иностранные шпионы орудуют в Париже как у себя дома!..».

Николаю Скоблину удалось вовремя сбежать. Арестовали только Надежду Плевицкую. Ей предъявили обвинение в сотрудничестве с советской спецслужбой и в похищении генерала Миллера. Русская эмиграция была потрясена. Свидетель тех событий Борис Александровский писал: «…Арестована Плевицкая, заставлявшая плакать и рыдать зарубежных россиян своим исполнением песен «Ухарь купец» или «Замело тебя снегом, Россия»! Та самая Плевицкая, которая… была неизменной частницей чуть ли ни всех банкетов и праздников, справлявшихся под сводами Галлиополийского собрания…».

Не подействовали ни заверения певицы о непричастности к деятельности советской разведки, ни протесты ее поклонников.

Более года тянулось следствие, а затем начался суд. Французская и белоэмигрантская пресса подробно описывала этот процесс и обвиняемую.

Автор книги о Плевицкой Израиль Нестьев отмечал: «На суде выступали в качестве свидетелей десятки белогвардейских деятелей (более 50 человек) — от генерала А. К. Деникина до реакционных антисоветских журналистов Г. Алексинского и В. Бурцева. Многие из них усердно стремились опорочить артистку, изобличить ее как якобы платного «советского агента»…

Плевицкая решительно отвергала безосновательные обвинения. Она то нервно реагировала на вопросы судьи, то вдруг по-бабьи всхлипывала и причитала, обращаясь к Богу. «Всем честным французам, суду французскому я могу смотреть в глаза с чистой совестью, — говорила она на допросе. — Господь Бог мой главный свидетель, и он видит, как я невиновна…».

В среде русской эмиграции произошел раскол: одни верили Плевицкой, другие обвиняли ее. Выходящая в Париже «Иллюстрированная Россия» в марте 1938 года писала о Надежде Васильевне: «…сквозь облик «белогвардейской» певицы проглядывает, с почти полной очевидностью, настоящий лик этой страшной женщины: убежденной, ненавидящей всех нас, большевички».

Сенский суд Парижа приговорил Плевицкую к двадцати годам каторжной тюрьмы. По свидетельству современников, она скончалась в заключении в 1941 году.

Спор о ее участии в похищении генерала Миллера продолжается до сих пор. Бесспорным остался талант и вокальное и артистическое мастерство Надежды Васильевны. После Второй мировой войны в некоторых русских ресторанах Парижа по-прежнему крутили ее записи на граммофонных пластинках, а в кинофильмах звучали песни Плевицкой.

Пасси является частью фешенебельного 14 округа Парижа. Супруги Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский приобрели (или сняли?) здесь квартиру еще в 1906 году. Их адрес, Колонель Бонне, 11-бис, — вскоре стал известен большинству литераторов, художников, артистов, философов, приехавших из России в Париж.

Не случайно о знаменитой квартире писали многие известные люди. Вспоминали по-разному.

Писательница Нина Берберова отмечала, что Мережковские, приехав из Советской России в 1919 году в Париж, «…отперли дверь квартиры своим ключом и нашли все на месте: книги, посуду, белье. У них не было чувства бездомности, которое так остро было у Бунина и у других…».