«Бросать резко и неожиданно…»
… — Когда очень грустно и одолевают сомнения, лучше всего отправляться на Монмартр, — заявил Аполлинер Дягилеву после бурной реакции публики на премьеру «Парада». — Добрый старина Монмартр смахнет разом печали и обиды. С его высоты, Серж, вы по-новому увидите не только Париж, но и весь мир, звезды, солнце, еще не обезображенные войной и буржуазной пошлостью… В свое время сокровенный холм вылечил и меня.
— Тоже пострадали от критики?.. — Дягилев сочувственно взглянул на поэта.
Аполлинер усмехнулся:
— Да нет, шесть лет назад тучи погуще и помрачней сошлись надо мной…
— Какие же?
— Меня арестовали по подозрению в краже из Лувра великого творения Леонардо да Винчи…
От изумления Дягилев даже отступил на шаг, а затем воскликнул:
— Неужели — «Джоконды»?!..
Аполлинер, все так же улыбаясь, кивнул.
— Я, конечно, слышал об этой нелепой истории, но думал, что ее сочинили газетчики. То ли для поднятия тиражей своих изданий, то ли для подогревания ажиотажа вокруг ваших книг, — продолжил Дягилев.
Поэт пожал плечами.
— Для этого можно было бы придумать что-нибудь поостроумней, чем хищение из Лувра, — Аполлинер озорно подмигнул собеседнику. — А может, зря я не украл «Джоконду»?..
И, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Иногда все, даже самые важные дела, надо бросать резко и неожиданно для окружающих. И тогда в душе наступает обновление…
— Что вы имеете в виду?..
— А то, что мы с вами, Серж, немедленно отправляемся туда, где особо притягательны улыбки красоток, где подают сногсшибательный абсент и превосходное вино, где самозабвенно звучат до утра песни, шутки, музыка, смех… Словом, — на Монмартр!.. При этом — ни с кем не прощаясь, никого не предупреждая. Обещаю, мой друг, к утру вы забудете мерзостные слова чванливой публики!..
Дягилев, почти не раздумывая, махнул рукой:
— Едем!..
На столе кабачка «Лапен Ажиль»
Еще в XIX веке, на перекрестке монмартрских улиц Св. Винсента и де Соль, славилось заведение с необычным названием «Кабаре убийц». В 1880 году его новый владелец решил сменить столь устрашающее название. Изготовить вывеску он заказал парижскому художнику Андре Жилю.
В центре вывески обновленного кабачка был изображен кролик, а в уголке — подпись «А. Жиль». По-французски «ажил» означает «шустрый, ловкий, проворный». Так, согласно монмартрскому преданию, появилось игривое название «Ловкий кролик».
Здесь частенько собирались, спорили, веселились знаменитые основоположники поэзии символизма Артюр Рембо и Поль Верлен.
Навещал это заведение Альфонс Додэ. Он слушал веселые рассказы одного из хозяев «Лапен Анжиль», а потом использовал их для создания незабываемого образа Тартарена. Бывал в этом кабачке и Анатоль Франс. А Луи Арагон и Марсель Пруст приводили сюда своих русских приятелей.
Но особенно облюбовали «Лапен Ажиль» художники Огюст Ренуар, Клод Монэ, Альфред Сислей. Вслед за своими французскими коллегами сюда стали захаживать живописцы из России Сергей Шаршун, Василий Сухомлин, Василий Кандинский, Осип Цадкин, Наталья Гончарова и Михаил Ларионов.
Согласно монмартрскому преданию с Огюста Ренуара в «Лапен Ажиль» началась добрая традиция: рисовать на столах все, что заблагорассудится. Но если одни художники оставляли пристойные творения, то другие хулиганили и норовили к своим рисункам добавлять фривольные надписи. Посетителям такое творчество нравилось, а властям — нет.
И однажды последовал запрет на использование столов не по назначению. Но что стало с теми рисунками, которые уже были сделаны? Злые языки утверждали, что «обезображенную мебель» какой-то важный чиновник приказал уничтожить. Владелец «Лапен Ажиль» не мог допустить такого отношения к художественным ценностям. Но, видимо, он был нерасторопным человеком.
Пока раздумывал, как поступить с разрисованными столами, нашлись более ловкие и сообразительные люди и вывезли их из заведения. При этом на хозяина был наложен штраф. Возможно, столы с раритетными рисунками оказались у чиновника, наложившего запрет. О дальнейшей судьбе творений на мебели ничего не известно.
Однако с той поры добрая традиция прервалась.
«Оставьте свой след»
…— Говорили старые мастера: если нарисовал что-нибудь в «Лапен Ажиль» от души, то навсегда останешься в памяти Монмартра, — сказал Аполлинер.
— Но ведь здесь давно уже запрещено рисовать на столах, — ответил Дягилев.
— Вам разрешается… Оставьте свой след… Тем более кабачок уже пуст… — Поэт улыбнулся и кивнул хозяину «Лапен Ажиль»: — Прошу, Анри…
Видимо, Аполлинер уже договорился с ним.
— К сожалению, только синяя краска… — виновато произнес Анри и протянул Дягилеву кисточку и крохотную металлическую баночку.
— Синий рисунок на желтой доске — в самый раз!.. — кивнул Аполлинер. — Это же цветовой символ Монмартра!.. Дерзайте, Серж!..
Дягилев, не задумываясь, взялся за кисть. Через минуту рисунок был готов.
— Пляшущий кролик!.. — одобрительно кивнул Анри. — Может, стоит его перенести на вывеску заведения?
— Отломить крышку от стола и повесить ее на цепях у входа в «Лапен Ажтль»! — предложил Аполлинер.
Не известно, исполнил ли совет поэта владелец кабачка. Появился ли хоть на какое-то время пляшущий кролик на вывеске «Лапен Ажиль»? Этого выяснить не удалось.
А Сергей Дягилев действительно остался в памяти Монмартра. В Париже до сих пор «Дягилевским» сезонам посвящаются статьи и очерки, выставки, фильмы и книги…
На кладбище Монмартра, там, где покоятся останки великих французов, — Стендаля, Готье, братьев Гонкур, Дюма-сына, Берлиоза, Делиба, Оффенбаха, Дега, Ампера и многих других, — есть могила и участника «Дягилевских сезонов» в Париже Вацлава Нижинского. Звезда русского балета, знаменитый танцовщик и хореограф умер в Лондоне в 1950 году.
Впоследствии другой замечательный русский танцовщик Серж Лифарь организовал перевозку его праха в Париж. Вацлав Нижинский любил Монмартр, — возможно, это и повлияло на решение Сержа Лифаря.
Глава двенадцатая
Миссия возложена судьбой
Мы в огромном большинстве своем не изгнанники, а именно эмигранты, то есть люди, добровольно покинувшие родину. Миссия же наша связана с причинами, в силу которых мы покинули ее. Эти причины на первый взгляд разнообразны, но, в сущности, сводятся к одному: к тому, что мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину…
В чем наша миссия, чьи мы делегаты? От чьего имени надо нам действовать и представительствовать? Поистине действовали мы, несмотря на все наши человеческие падения и слабости, от имени нашего Божеского образа и подобия. И еще — от имени России: не той, что предала Христа за тридцать сребреников, за разрешение на грабеж и убийство и погрязла в мерзости всяческих злодеяний и всяческой нравственной проказы, а России другой, подъяремной, страждущей, но все же до конца не покоренной… Россия! Кто смеет учить меня любви к ней!
Иван Бунин
Роковая черта
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дольше смех, и тени ближе,
И боль, как прежде, глубока.
Марина Цветаева
