Недальновидные организаторы побега посчитали необходимым обеспечить королевскую семью достойным комфортом во время пути из Парижа к восточной границе Франции. Для этого карета была напичкана серебряным сервизом, всевозможными предметами туалета, съестными припасами и более сотни бутылками отборного вина.
Как отмечал Стефан Цвейг: «Карета изнутри обивается светлой камчатной тканью, и, пожалуй, остается лишь удивляться тому, что на дверцах кареты позабыли изобразить герб с лилиями.
Король Франции Людовик XVI
Чтобы вывезти такое громоздкое сооружение с мало-мальски терпимой скоростью, в роскошную карету необходимо впрягать 8 или даже 12 лошадей. И если легкую почтовую коляску о двух лошадях можно перепрячь за пять минут, здесь на смену лошадей требуется не менее получаса, четыре-пять часов задержки в пути на весь маршрут, а ведь даже четверть часа промедления может стоить жизни.
Чтобы возместить моральный ущерб, наносимый дворянам, сопровождающим королевскую семью, — ведь им придется сутки быть в одежде слуг, — их наряжают в новехонькие, с иголочки, ливреи, сверкающие позументами и пуговицами, а потому очень броские и резко контрастирующие с продуманной, нарочито скромной, одеждой короля и королевы».
Возвращение без надежды
Побег Людовика XVI и его семьи был совершен в ночь на 21 июня 1791 года. А спустя два дня, на восточной границе Франции, в местечке Варенн, беглецов опознали, и революционная толпа пленила их. Король так и не дождался обещанной ему военной помощи.
В Варенн Людовик XVI, Мария-Антуанегга и их близкие добирались окрыленные надеждой, а возвращались в Париж — сломленные духом, с осознанием своей печальной будущности.
Вероятно, венценосная чета уже предчувствовала, что их ждет в ближайшее время…
22 июня весть о бегстве короля и королевы облетела французскую столицу. Тысячи нищих, безработных, мелких торговцев, опьяненных гневными речами революционеров, буйствовали на площадях и улицах Парижа.
Толпе хотелось крови. Толпа жаждала расправы над теми, кому недавно поклонялась. Уставшие после трудового дня пролетарии на часок-другой присоединялись к кипящим от гнева массам, но, когда наступало время ужина, — спокойно расходились по домам:
— Без королей и беснующихся бездельников Париж как-нибудь переживет, а вот если мы не выйдем завтра на работу…
Словом, у пролетариев был свой взгляд на революцию — что бы потом не писали и не теоретизировали их «защитники», никогда не стоявшие за станком.
Возмущение русского посла
О задержании королевской четы в Варение Симолин узнал через несколько часов. Первые два всадника, принесшие эту весть в Париж, преодолев вторую городскую заставу, разделились. Один помчался оповещать Учредительное собрание, другой поскакал докладывать русскому послу.
Отпустив своего информатора, всегда сдержанный, Симолин крепко и продолжительно выругался.
В чей адрес? Можно лишь предполагать.
— Ферлакуры, очумелые от своей фанаберии!.. Ни на что не способные… Даже всем готовеньким не могут воспользоваться!.. Поучились бы у наших, хватких, коронованных б….!
Симолин, хоть и был один в кабинете, все же огляделся и поспешно перекрестился.
За подобные мысли, так громко произнесенные, можно не только вылететь из Парижа, но и, минуя Петербург, оказаться в железе, на берегах Енисея.
— А с Парижем, и безо всяких крамольных мыслей, придется расставаться, — рассуждал Иван Матвеевич. — Матушка-государыня уже раз погрозила в послании, а теперь… Главное — лишь бы только «отозвала», а не «отправила»…
Две-три минуты хождения по кабинету — и у посла был выстроен план отступления.
— Прекрасную графинюшку сегодня же — вон из Парижа, в Бельгию! Хватит ей рядиться в мужское одеяние, дурить местных сыщиков и наизусть заучивать сообщения господам из Тюильри… Лишние бумаги — сжечь… Особенно, — касающиеся встреч с королем и королевой… Прошение баронессы Корф…
Иван Матвеевич взял со стола лист бумаги и снова пробежал глазами текст.
— Итак, баронесса трогательно описывает, как, по неосторожности, выбросила, вместе с ненужными письмами, свой паспорт, в связи с чем просит посла выдать новый документ… Шито белыми нитками, но когда придется оправдываться перед французами, — сойдет…
«Там русский руку приложил…» Через несколько дней Симолин услышал эту ехидную фразу у себя за спиной, когда входил в кабинет министра внешних сношений Франции графа де Морморена.
Кто прошептал это?
«Да Бог с ним… Главное — убедить Морморена в своей полной непричастности к побегу королевской четы…».
Не удалось. Граф выслушал объяснения весьма холодно и недоверчиво.
Еще сложнее прошло объяснение с разгневанными избранниками Национального собрания.
Эти не обдавали холодом, как граф де Морморен. Огонь ненависти полыхал в их словах и взглядах. Самые горячие головы кричали, чтобы русского посла отдать на растерзание толпе.
Кое-как угомонились. Невдомек было ополоумевшим от злобы горлопанам, что через несколько лет революция, которую они так усердно воспевали, раздавит их самих.
— Пока — только суета, а страшное — еще впереди, — повторял своим помощникам оптимист Иван Матвеевич, когда ему удалось избежать расправы. — Французы дальше нагнетать не будут: козырей нет. Соглядатаям, что выслеживали наших дипломатов, мы сполна уплатили. Все они на какое-то время удалились из Парижа. Даже самый прыткий из них, бывший гробокопатель, угомонился и исчез из города. Красавица-графинюшка отбыла, и никому не доказать ее встреч с Людовиком… То-то поломают головы будущие историки, кто она… Вот странно: кузен ее — в друзьях у якобинцев и вольтерьянцев, а наша графинюшка… Впрочем, пора этого философа возвращать в отечество, а то забудет, как надобно на куртаге государыне кланяться да по-русски говорить…
Разрыв сношениё
Осенью 1791 года Симолин писал в Петербург: «…если король Франции будет низложен, то принципы, которые опрокинут его трон, без сомнения, не замедлят поколебать трон всех монархов мира».
Императрица Екатерина полностью была согласна с этим выводом своего посла.
Хотя и тяжело стало Ивану Матвеевичу выполнять свою миссию во Франции, но все же ему удавалось изредка посещать Людовика XVI и Марию-Антуанетту.
Конечно же каждый шаг русского дипломата контролировался революционной властью. Возможно, его удалось бы привлечь к ответственности за участие в организации побега королевской четы. Но жаждавшие расправы члены Учредительного собрания опоздали. Симолин получил из Петербурга секретное предписание покинуть Францию.
Перед отъездом Иван Матвеевич успел побывать у Людовика XVI и Марии-Антуанетты. После трехчасовой беседы король и королева вручили ему личные письма, адресованные Екатерине II и бельгийскому монарху Леопольду II. В этих посланиях была просьба оказать вооруженную помощь французскому трону.
В январе 1792 года Симолин покинул ставший для него опасным Париж.
Не сумев задержать русского дипломата, французские власти, «по-революционному» отомстили ему. Личное имущество Симолина арестовали и продали с молотка, а слугу Ивана Матвеевича, немца по происхождению, казнили — «за сокрытие от революционных властей имущества своего хозяина».
На короткое время Симолина сменил в Париже Михаил Новиков — советник русской миссии в Голландии.
Новое назначение не замедлило движение к разрыву дипломатических отношений между Францией и Россией.
В июле 1792 года Екатерина II приказала выдворить из страны в восьмидневный срок французского поверенного Женэ. Ему вручили ноту, в которой сообщалось: «Беспорядок и анархия, царящие с некоторого времени во Франции, в ущерб законной власти, обнаруживаясь ежедневно все новыми излишествами, заставляет, наконец, русский императорский двор прервать отношения с этим королевством до тех пор, пока христианнейший король не будет восстановлен в правах и прерогативах, назначенных ему божескими и человеческими законами».
