Вдруг ярко-желтая листва на верхушках кленов дрогнула и раздалась барабанная дробь… Микола резко обернулся, выхватывая из-за ремня пистолет, готовый выстрелить.
— Пустое! Это дятел! — усмехнулся Загурский, неунывающий могилевчанин. Он, как и Жиркович, был облачен в кожаный короткий камзол, плотно сидящий по телу…
— Дятел? — Микола словно не поверил…
Удары дятла, впрочем, смолкли. И вот он, пестрый, черно-белый с красным пятном на голове, вылетел на край леса у дороги, сел на полусухую осину, покосился на людей и, взмахнув своими пестрыми крыльями, перелетел дорогу прямо над треуголками Кмитича и Загурского, исчезая в желтой листве. Наверное, эта птица еще ни разу не видела таких чудных вооруженных людей на конях и в повозках…
— Тьфу! — сплюнул Кмитич, пряча пистолет. — Мы тут нервно больными все вскоре станем…
И они медленно и осторожно шли все дальше и дальше. Кмитич то и дело оборачивался то на грустно поскрипывающий старый дуб, то на стайки опят, уткнувшихся ножками в мох трухлявого пня.
— Их тут очень много, все они так и хотят попасть в корзинку! — улыбнулась высокая и статная женщина Гертруда, заметив, как Микола смотрит на грибы. Это была та самая смелая курянка, жена капитана Роберта Петре, что стреляла из мушкета рядом с Миколой в веске Лесная, отражая атаку семеновцев. Говорила она по-русски на литвинском диалекте весьма хорошо, с легким акцентом, напоминающим Миколе о Марте Василевской… Гертруда, красивая и чернобровая, лет тридцати или тридцати пяти, с решительным ясноглазым лицом, похоже, среди офицерских жен пользовалась большим авторитетом, являясь кем-то вроде женского командира. Ей подчинялась даже гордая и своенравная «северная валькирия» Анне, пусть женщины часто и спорили на своем непонятном куршском языке. Гертруда от имени всех женщин подходила к Миколе Кмитичу и что-нибудь или предлагала, или советовала. И оршанский полковник слушался ее, находя советы Гертруды весьма полезными… «Мой адъютант», — шутя думал про нее Микола. Адъютантом же самой Гертруды, похоже, была все же Анне… В отличие от Гертруды, державшейся в голове колонны, Анне ехала в арьергардной группе Ивановского.
— Не баба, а огонь! — как-то сказал про нее Александр Ивановский, любуясь этой боевой курянкой. — Интересно, как муж справляется с такой?
— Ее мужа, говорят, убили под Лесной, — отвечал Микола, и Ивановский по-православному крестился, бормоча молитву…
— Любите грибы, пани Гертруда? — улыбнулся Микола, поворачиваясь к женщине.
— Раньше не любила. У нас грибы не принято собирать, хотя кое-кто собирает. Наши местные старики говорят, мол, это пища для ведьмаков и прорицателей, чтобы духи предков вызывать. Но с тех пор, как началась война, увеличилась контрибуция и еды стало меньше, мы тоже собираем грибы.
Гертруда соскочила с повозки, подбежала к пню, присела на корточки и рукой зачерпнула все опята в расшитый пестрыми лоскутами передник.
— Сварю суп на стоянке. Приходите отведать, пан Миколай! — улыбнулась женщина, возвращаясь к повозке.
— Будет время — обязательно! — поклонился ей Микола, приподняв двумя пальцами треуголку в знак благодарности за приглашение… Гертруда ему нравилась. Даже больше, чем всеобщая любимица Анне. Глядя на Гертруду и слушая ее акцент, Микола вспоминал Марту. Марта… «Удивительна все же судьба этой девушки! — не без удивления все еще рассуждал Микола, вспоминая письмо от Марты. — Хотя хорошо ли быть женой царя Петра? Люди рассказывают, что Петр нервно болен, несдержан и еще молодым лично рубил восставшим стрельцам топором головы, явно получая от этого удовольствие… Будет ли Марте лучше с ним? Пока она довольна. Буду надеяться и молиться, чтобы у нее там все сложилось…»
Могилев решили обогнуть — встретили двух местных селян в типичных для могилевчан белых льняных одеждах и шапках. Они сообщили, что в город недели две или три тому назад «вошли москали да все пожгли».
— И что сейчас там творится — одному Богу известно, — говорили крестьяне, — все оттуда бегут кто куда. И вы туда не езжайте…
— Что делать будем, герр Миколай? — к оршанскому князю подошла Гертруда.
— В Могилев не поедем, — ответил Микола, опуская голову.
— Поедем напрямик Кривическим лесом на Шклов, — предложил Жиркович, — лес глухой и недобрый, но иного ничего не придумаешь.
— Что значит недобрый? — тревожно спросил Микола, с удивлением глядя в темные чуть раскосые глаза Жирковича.
— Лешак там живет, — как-то просто ответил Рыгор, словно речь шла о чем-то весьма обычном…
— Может, все же в Могилев поедем? — черные брови Гертруды сдвинулись. — Хватит уже как зайцам по лесу шастать! В Могилеве на нас хотя бы никто не нападет. Если москали там все уже пожгли две недели назад, то, значит, ушли уже.
«А ведь она права», — подумал Микола, но тут в разговор встряла Анне, подъехав на коне. Она стала что-то быстро лопотать на своем «курсиска валуода», обращаясь к Гертруде, Гертруда отвечала ей… Похоже, что женщины вновь спорили.
— Не надо в Могилев! — обратилась по-немецки к Кмитичу Анне. — Будем срезать дорогу через Кривический лес, как господин Жиркович говорит. Чего бояться каких-то леших? Это пусть бабки да дети малые боятся!
Большие голубые глаза Анне смотрели надменно, словно она здесь была самая главная.
— А я говорю, в Могилеве сейчас бояться нечего, если московиты ушли. Самое там место сделать остановку! — повысила голос Гертруда. — А в дурные леса нечего ходить. Там можно неделю проплутать! Я знаю!
Микола с ней был согласен, но Жиркович с Загурским тоже настаивали на более коротком пути.
— Москали в этот лес не пойдут, — уверенно говорил Жиркович, недобро косясь на Гертруду, — а что в Могилеве сейчас, мы не знаем. Местные советовали туда не ехать.
Подошли еще две женщины. Они также стали наперебой требовать ехать короткой дорогой в Шклов, а не тащиться в полусгоревший Могилев…
«Как же плохо, когда в армии много женщин! — думал Кмитич. — Сплошная неразбериха. И попробуй покомандуй этими красивыми бестиями… Они сами тут командуют, будто самые главные командиры…»
От Миколы сейчас зависело все… Как прикажет, так и поступит его обоз. Но Микола решил послушаться все же не Гертруду, а Жирковича и Анне.
— Ладно! Едем напрямик, через Кривический лес! — сказал он в итоге. О чем очень скоро пожалеет…
Кривический лес ничем не отличался от предыдущего. Такой же притихший пожелтевший осенний лес, как и другие. Только вот, как показалось Миколе, птицы, и без того редкие в эту пору года, здесь совсем не подавали голосов, ни дятлы, ни крумкачи, ни сороки…
Продвижение было медленным из-за плохого состояния повозок. Изрешеченные пулями и осколками разрывных артиллерийских гранат повозки часто ломались, особенно колеса.
Их приходилось тут же на ходу ремонтировать. Из-за этого на дороге часто образовывались заторы, голова обоза уходила вперед, а хвост растягивался и значительно отставал. Его приходилось ждать.
Середина октября… Наступившее в первую неделю месяца бабье лето как-то быстро прервалось прохладными и дождливыми днями… В то роковое 13 октября на Кривический лес опустился густой синий туман. Он постепенно сгущался, и вскоре уже далее десяти шагов ничего нельзя было разобрать. Звуки, что ближние, что дальние, шли как будто из одной точки, словно с того света…
— Надо остановиться, — приказал Микола, — так мы все потеряемся в этом киселе. Что за туман! Никогда таких густых не видел!
Обоз остановился… Вокруг висела какая-то кромешная тишина. Женщины испуганно переглядывались… Эту давящую тишину прервал лишь дятел, вновь затарахтев своим клювом по дереву… Вновь… В этом лесу Микола дятлов пока что не слышал.
