С апреля и до июня 1708 года курляндское войско основательно загружало свои полковые повозки и 1300 фургонов для королевской армии порохом, военными и санитарными припасами, сухарями и прочим продовольствием, достаточным для ее шестинедельного содержания. Уже в конце июня почти весь прибалтийский корпус без самого генерала Левенгаупта отправился на восток через земли Лифляндии и Жмайтии, имея восемь тысяч пехоты и две тысячи кавалерии с почти тремя тысячами драгун и с шестнадцатью чугунными пушками. Для разведки и как переводчиков прихватили до полусотни литвинских офицеров, в том числе и Миколу Кмитича… Ну а 1-го августа обоз отправился в свой дальний путь по земле литвинского Княжества, чтобы стать здесь частью истории сразу трех государств…
Большие фургоны с цилиндрическими кузовами, крытыми парусиной или холстом, тянули парами по две или же по четыре лошади, на одной из которых непременно сидел возница. Все, что было необходимо для ремонта: запасные колеса, подковы, упряжь, молотки, клещи, кадки с дегтем — все это в добровольном либо принудительном порядке забиралось у местного населения, что вызвало первое недовольство Миколы.
— Адам, неужели всем этим нельзя было обзавестись заранее, а не собирать по нашим вескам и хуторам? — с неудовольствием спрашивал Кмитич Левенгаупта.
— Микола, прости, — отвечал, виновато улыбаясь, генерал, — всего и не предусмотришь. А я солдат, а не камердинер. Невозможно вообразить, как тяжело мне пришлось в июне при подготовке похода от назойливости офицеров, которые хотели под разными предлогами уйти в отпуск и остаться. Дело дошло до того, что мне стали предлагать взятки, чтобы не идти с обозом! Увы, эта война в самой Курляндии, как и везде в Прибалтике, не имеет столь уже большой популярности, как шесть лет назад, когда оттуда выбивали московитов и саксонцев.
— Я их понимаю, — Микола тяжело вздохнул, — война чертовски затянулась. А этот обоз… Значит, близкого конца не жди?
— Вот-вот! Так что проблемы у меня были и без колес и инвентаря, и в большей степени с офицерским составом, даже не с рядовым…
В принципе, даже сам Левенгаупт не стремился в этот поход. Как профессиональный военный он не мог не понимать, что марш короля по русским дорогам Литвы и Руси все больше развязывает руки Петра I в Прибалтике. Генерал продолжал сообщать королю, что над Эстляндией и Лифляндией все еще висит кровавой секирой угроза окончательного разорения края московским войском. До последнего момента генерал надеялся на отмену приказа своего командира. Тщетно… Левенгаупт даже не успел набрать возниц, которых пришлось заменить обычными солдатами — общим числом до полутора тысяч. Вот почему повозки оказались не готовыми, а те колеса телег, что конфисковывали у жмайтских и литвинских крестьян, не были схвачены железными шинами и часто ломались. Трескались и оси повозок, не выдерживая больших нагрузок…
Предполагалось, что такая «подвижная база снабжения» поможет королю долгое время барражировать без всяких забот по русским землям гетмана Ивана Мазепы… Предполагалось… Вопреки советам Левенгаупта, шведский король разрешил каждому полку обеспечить самим себя на двенадцать недель похода. В среднем на пехотный полк допускалось иметь по две сотни фур, офицерам — не более четырех, но на марше почти весь командный состав оброс дополнительными повозками с награбленным в Жмайтии и Литве добром. По дороге к корпусу постепенно присоединялись десятки, а возможно, и сотни телег маркитантов и евреев, надеявшихся погреть руки на продаже солдатам вина, водки, пива и табака. Их количество никто не учитывал. И таким образом обоз вырос до чудовищного размера — семи или восьми тысяч повозок. Все это обернулось головной болью Левенгаупта и ограничило его действия как полководца… Рядовые и младшие офицеры, набранные в значительной мере из остзейских немцев, представляли из себя не только людей сугубо военных, хорошо знакомых с армией и дисциплиной, но и, порой, личностей явно с большой дороги, записавшихся в корпус Левенгаупта за явно крупной наживой…
Кмитич уже перестал то и дело подъезжать к своему боевому товарищу и тыкать пальцем в недостатки и явные нарушения солдатами всех правил и инструкций. Он предпочитал сам гасить то и дело вспыхивающие конфликты с литвинскими крестьянами, всегда вставая на сторону земляков и пресекая вероятность банального грабежа.
— Предупреждаю! Буду арестовывать! Рубить пальцы на руке буду! — грозил саблей Микола смутьянам. — Все съестные контрибуции у местного населения сбирать только за деньги или в крайнем случае под расписку! Никаких грабежей! Карать буду нещадно! На то есть разрешение генерала!
— Во имя Иисуса! — к Кмитичу подъехал молодой лейтенант Вайе. — Не будьте так строги, господин полковник! Это же армия Его Королевского Величества Карла XII!
— Вот именно! — зло сверкнул глазами на лейтенанта Кмитич. — Тем более нужно вести себя достойно! Вот вы зачем здесь? Чтобы выказывать свою силу местным беззащитным крестьянам?
— О нет! — розовощекое лицо белокурого лейтенанта светилось, словно он только что получил капитанский чин. — Неужели я бы сейчас ржавел в своем гарнизоне в Курляндии? Впрочем, господин полковник, часть старших офицеров-остзейцев курляндской армии напротив не захотели уходить от своих очагов на «край света».
— Может, они и правы! — ответил сердито Микола и, пришпорив коня, поскакал в голову обоза.
Ветер шумел в кронах деревьев, ярко светило жаркое летнее солнце, выглядывая из-за серых дождевых облаков, и настроение у всех, кроме Миколы, было хорошее… «Литвинский ворчун», — думал Вайе, глядя вслед темно-синему мундиру Кмитича…
Левенгаупт тоже много ворчал. Он постоянно серчал по поводу того, что Рига осталась без солидного шведского прикрытия, пусть московиты и не планировали нападение на нее… Ну а царь Петр полагал, что шведский генерал, как и король, пойдет к Смоленску (туда из Могилева неожиданно направился сам Карл), и советовал Меньшикову между Копысью и Витебском «поперек той дороги, где иттить» Левенгаупт, послать «легкую партию».
Одни шляхтичи и крестьяне добровольно везли требуемое в обоз Левенгаупта, кто-то вступал в ряды курляндцев добровольцем, другие же, напротив, прятали продовольствие, скрывались сами. Принудительное изъятие контрибуции в Литве проходило с трудом: с арестами саботажников, с допросами… Шведским курляндцам часто приходилось замедлять марш и неоднократно останавливаться, ожидая фуражистов, ожидая отстающих… Очень часто на бездорожье лесных троп застревали пушки… Словно голодный гигантский змей, полз длинный обоз Левенгаупта по земле потомков легендарных лютичей, постоянно требуя пожертвований… Хотя, и это не мог не оценить Кмитич, солдаты строго блюли главное правило: не воровать из обоза, предназначенного солдатам Карла, никаких грабежей и убийств местных жителей…
Веску за веской, город за городом проходили курляндцы по пыльным дорогам Литвы, пока, как по расписанию, с первого дня осени не пошли проливные дожди… Дожди, в принципе, шли с мая до середины июня, но весь август был относительно сухим. И лишь однажды, когда корпус Левенгаупта 9-го августа вступил на литвинскую землю, разразилась страшная буря с молниями и градом, валившая на землю людей и животных. Многими суеверными прибалтами сие было воспринято как предвестие беды…
— Плохо нас приветствует твоя страна, — сказал тогда Левенгаупт Кмитичу…
Миновали столицу ВКЛ Вильну, тихие лесные Лынтупы, Кобельники, зачарованный озерный Мядель… В Довгинове корпус сделал остановку аж на две недели, дожидаясь сбора контрибуции с Менского воеводства да поджидая виленских и прусских купцов с товаром… Затем был второй родной город Кмитича — благополучный и тихий Менск с его обилием храмов всех конфессий и синагог; ограбленный московцами Полоцк с полуразрушенным Софийским собором и с ужасными рассказами о жестокости Петра; почти полностью православно-униатский Витебск… Там, в Витебске, где жители не собирались выплачивать, по их мнению, грабительскую контрибуцию Левенгаупту, генерал приказал арестовать бурмистра и дюжину других важных особ города прямо в Городской ратуше и доставить их в Островно, где витебчанам предъявили ультиматум: либо платите 1000 талеров выкупа, либо расстрел «отцов города»… Жителям пришлось платить… Кмитич так и не смог помешать этой силовой акции… Тут он скорее был даже на стороне Левенгаупта — у горожан были деньги, но они явно жадничали. Впрочем, винить в том Витебск было крайне трудно — с чего бы это им платить проезжему иностранному войску? Но такова была плата за собственного короля, развязавшего эту никому не нужную войну…
