— Venimus, Vidimus (Мы пришли, мы увидели — лат.)… — произнес Петр вроде как в шутку.

Внутри храма стояли, молясь, пятеро священников в похожих на католические рясах: викарий Константин Зайковский, проповедник Феофан Кальбечинский, регент соборного хора Якуб Кнышевич, отцы Язэп Анкудович и Мелета Кондратович.

Когда Петр въезжал в Полоцк, то к нему первым делом пришли отец Анкудович и викарий Зайковский, просили:

— Каб Божая хвала i ўсе малітвы нам засталіся нязьменнымі згодна са старадаўнім звычаем Усходняй царквы, а таксама ўсе цырымоніі ды абрады нашае Царквы…

Петр чуть раздраженно отвечал, что приехал в Полоцк не реформы церковные вершить в чужом ему государстве, а военными делами заниматься.

— Как положено тут у вас, так нехай и остается, — махнул рукой Петр, и святые отцы вздохнули облегченно, ибо немало были наслышаны историй из прошлого, как правили да воевали

Параскева Пятница, икона XVI века

с истинно русским православием Литвы московские попы Алексея Михайловича, отца Петра.

Однако с утра настроение у Язэпа Анкудовича было каким-то тревожным. Он не находил себе места, а в голове все время крутились мысли о царе и его воинстве, все еще стоящем в Полоцке, превратившемся в назойливую и нахальную толпу. Да и Петр в последние дни не выглядел очень уж благодушным.

«Набрал дурного в голову и покоя себе не найду», — рассердился сам на себя Язэп Анкудович, и чтобы отвлечься от тяжелых дум и плохого настроя, решил лишний раз помолиться перед иконой Богоматери:

— Biтaй, Марыя, поўная ласкі, Пан з Табою, благаславеная Ты між жанчынамі i благаславены плод улоння Твайго, Езус. Святая Марыя, Maцi Божая, маліся за нас, грэшных, цяпер i ў хвіліну смерці нашай. Амэн.

И едва закончил читать отец Анкудович, как двери в храм с легким скрипом распахнулись, впуская шумную толпу в сопровождении высокой фигуры царя Петра.

Священники обернулись.

— Эй, кто тут у вас старший! Покажите царю Московии свой знаменитый Собор! Ну, что здесь самого древнего есть? — громко произнес Петр, слегка пошатываясь и развязно озираясь по сторонам. Эхо громкого голоса царя отозвалось под сводами центрального купола Собора, где поблескивали мелкие кубики стеклянной мозаики, изображавшей главных библейских персонажей и сцены христианского вероучения. Сияющий мозаичный золотой фон усиливал яркие, насыщенные тона изображений сводов. Меньшиков восхищенно вздохнул, задрав голову.

— Красиво, мин херц, однако!

— Мы молимся, — тихо, но твердо возразил викарий, но Петр уверенно ответил:

— Мы гости! А ну, показывайте, что тут у вас ценного есть!

Зайковский бросил вопросительный взгляд на Кальбечинского, потом на Анкудовича. Оба кивнули, мол, не отказывай. Священники видели, что царь пьян и заметно покачивается. С пьяными же спорить бесполезно, тем более с царем Петром — о его буйном нраве ходили разного рода нехорошие истории…

— Это правда, что собор ваш по старине сравнимый с Киевским собором? — спросил Петр, приближаясь к викарию и рассеянно осматривая левый и правый приделы, где запрестольными образами были «Явление Бога Моисею на горе Синай». На алтарной преграде виднелась копия известной фрески Леонардо да Винчи «Тайная вечеря»…

— Так, пан царь Петр, — кивнул Зайковский, — примерно в одно время построен с Киевским. Документов точных нет, но примерно одинаково…

Викарий сделал приглашающий жест рукой и провел делегацию, которая, кажется, не особо смущалась древних стен культового храма всех православных. Меньшиков и Петр разговаривали и смеялись в полный голос. Их офицеры, по примеру своих командиров, — тоже… В западной части собора у пилонов были размещены военные трофеи: знамена и знаки, отбитые при битве под Оршей в 1514 году, и даже один чудом сохранившийся татарский бунчук от 1276 года, года славной для литвин битвы под Мозырем, когда татарско-суздальское войско хана Курдана, вторгнувшееся в пределы Великого Княжества Литовского, было наголову разбито.

Эти трофеи не понравились Петру. Желваки заиграли на его желтом в свете лампад лице.

— Стало быть, наших били! — нахмурил он брови. — Стоит ли здесь выставлять сей хвастливый трофей войны? Пристало ли, а, отцы святые?

— Это слава нашего края, Ваше величество. Били не ваших, а захватчиков, ордынцев, приходивших на нашу землю, — отвечал викарий, не смутившись ни на секунду на явное раздражение царя.

— А это что за латинский святой? Что он тут делает? — указал перстом на икону святого Иосафата Кунцевича царь.

— Это не латинский святой. Это наш, местный. Святой Иосафат Кунцевич, принявший смерть за веру, — ответил из-за спины викария Язэп Анкудович, с остальными священниками сопровождавший «экскурсию».

— Что он здесь делает? — нервно задергался ус Петра. — Он же палками загонял в вашу унию православных Полоцка!

— Ну, так, его твердая позиция известна, но бить он никого не бил, — смиренно сказал Зайковский, снисходительно улыбнувшись, — а погиб как истинный святой — за веру, без вины.

Предлогом для убийства 12 ноября 1623 года стало то, что православный священник Витебска Илья Давыдович был заперт слугами Кунцевича на кухне. Сам же Кунцевич об этом узнал, лишь вернувшись с богослужения. Несмотря на то, что Кунцевич приказал Илью освободить, горожане ударили в набат, и разъяренная толпа ринулась в покои Иосафата Кунцевича, растерзала его и избила слугу епископа. Но после гибели Кунцевича его же собственный оппонент Мелетий Смотрицкий перешел в унию и усердно ходатайствовал перед Папой о канонизации убиенного отца Кунцевича…

— Вздор! — щека Петра задергалась нервным тиком, лицо побагровело. — Все это вздор! Немедля уберите эту икону из храма! — вытаращил глаза Петр. — Вы что же, вновь хотите сказать, что ваша церковь лучше московской? Вы это нарочно делаете? Убрать икону немедля!

— Мы ничего не хотим вашей церкви сказать! Мы к ней не имеем никакого отношения! — уже громче возразил Зайковский. — Я же не могу убрать икону. На то нужны очень веские причины.

— Тогда вы! — длинный тонкий палец уперся в удивленное лицо Анкудовича.

— Что? — не понял святой отец.

— Тогда вы уберите эту икону! — Петр явно заводился.

— Я этого тоже не сделаю! — тихо, но уверенно произнес Анкудович, нервно проведя ладонью по аккуратно подстриженной бороде.

— Тогда я сам вышвырну эту икону отсюда! Меньшиков!

Меньшиков кивнул офицерам, и те кинулись исполнять приказание.

— Что вы делаете! — Зайковский и Анкудович бросились к офицерам, принявшись их оттаскивать от иконы, к которой уже тянулись лапы этих вояк.

— Уберите свои руки! — почти завизжал Петр и, схватив трость, с силой ударил Зайковского. Старик охнул и, схватившись руками за окровавленную после удара голову, упал. Петр бил тростью уже лежащего викария, потом выпрямился, повернув красное дикое лицо к Меньшикову.

— Схватить их! Под арест всех!

— Воронов! Выполняй! — крикнул Меньшиков усатому офицеру…

Офицеры бросились хватать уже не икону, а священников. Между ними завязалась потасовка. Святые отцы оказались не такими уж и слабыми мужами. Петр выхватил шпагу и, громко выкрикивая что-то неразборчивое, принялся ей лупить и колоть священников. Меньшиков обнажил свой палаш и наотмашь рубанул Кальбечинского, тот рухнул, а по гранитному полу от его головы стало расползаться черное в слабом свете лампад кровавое пятно… Святой Иосафат Кунцевич и другие святые молча и осуждающе взирали с икон на греховное злодеяние… Якуб Кнышевич, Язэп Анкудович и Мелет Кондратович окровавленными падали на пол, порубленные палашами, поколотые шпагой царя…