Микола Кмитич не участвовал в последних атаках на укрепления московитян, его батальон стоял в резерве, ожидая момента, чтобы ворваться и поддержать шведов, карелов и финнов, атакующих московские полки… Сам Микола все время думал о том молодом парне, сложившем голову на вагенбурге, и перед глазами то и дело всплывала плачущая физиономия рыжего солдата, до того постоянно смеявшегося…

Король вызвал к себе Себлада, Мейделя и Стенбока и приказал занять высоту, где находилась главная московская батарея. Сам же Карл расположился с левым крылом между городом и ретраншементом, в намерении возобновить битву на другой день. Однако продолжения битвы более не предвиделось.

Часам к восьми, когда уже совсем стемнело и пальба стихла, генерал-комиссар князь Долгорукий, царевич Имеретинский Александр, Головин и Бутурлин, собравшись в окопе под землею, в деревянной избице решили послать к королю князя Козловского, Потоцкого и майора Пиля с предложением о капитуляции, изъявляя согласие отступить с войском в пределы своего государства. Именно на Якова Долгорукого как на наиболее родовитого и старшего по возрасту генерала в этом грязном окопе легла горькая ноша руководить последним военным советом в отсутствие бежавших командиров Шереметева и фон Круи…

— Глупцы мы все! — говорил генерал-комиссар. — Солдаты раньше тоже сдачи требовали. Мы же сопротивлялись, а теперь исполняем их требования, только положив костьми половину армии и потеряв всех офицеров-немцев!..

Втроем парламентеры отправились к шведским позициям. Снега намело по щиколотку. Офицеры старательно ступали, чтобы в темноте не провалиться в яму или в теснину Наровы, как вдруг вспышка озарила вечернюю мглу и ахнул выстрел. За ним второй.

Генерал Стенбок поздравляет короля с победой

— Vem går där (Кто там идет — швед.)! — раздался из темноты голос.

— Не стреляйте! Нихт шисен! — кричал майор Пиль, вместе с Потоцким падая в мокрую траву и снег. — Мы парламентеры! Идем сдаваться!

— Вем гор дэр? — громко повторил голос, словно и не слышал ответа.

Пиль прокричал по-немецки, добавив на плохом шведском:

— Комиссион комма!

Но шведские солдаты, карелы или же финны, либо плохо понимавшие немецкий, либо не знавшие его совсем, как, впрочем, и мало говорившие по-шведски — зная лишь «кто там идет», — продолжали стрелять.

— Отползаем и уходим отсюда! — прошипел Пиль. Они с Потоцким стали пятиться. Козловский все еще лежал, сжимая в правой руке белый флаг.

— Козловский! Уходим! — кричал Потоцкий. Но его товарищ не шевелился, лежа ничком.

— Козловский! Что с вами, спадар Козловский! — Потоцкий подполз. Но литвинский офицер по-прежнему не шевелился. Штабс-капитан перевернул Козловского и… заплакал, увидев слипшийся от крови мундир на груди. Козловский уже не дышал…

И еще где-то зазвучали выстрелы… Правда, вскоре прекратившиеся. Это два шведских батальона, состоявшие из финнов и латышей, спьяну принялись было палить друг в дружку…

В шведский лагерь от московского отправился сам генерал-майор Бутурлин. После долгих переговоров, шведские генералы, именем короля, дали слово, что на следующий день московское войско может свободно отступить с знаменами и оружием, но без артиллерии… Причем самого Бутурлина оставляли в плену.

По заключении условия со стороны царской армии отправились в шведский лагерь часов в девять вечера князь Долгорукий, царевич Александр и Головин. Король принял их сидя, держа по привычке треуголку под мышкой. Он подтвердил условие о свободном отступлении. Московские генералы просили всей артиллерии. Король, снисходительно усмехнувшись, отвечал:

— Артиллерия ваша за моей спиною, и нечего о ней говорить. Хотя… так и быть. Мы великодушны. Можете забрать, но только… пять… нет, пожалуй, все шесть пушек…

На том и условились…

В это же время генерал царской армии Вейде, отразив в начале битвы напор шведского генерала Веллинга, стоял со своей дивизией при деревне Юале и, ничего не зная о происшедшем, послал к Веллингу записку следующего содержания:

«Отделенные от армии, мы готовы биться до последней капли крови; поможем заключить договор, и если условия будут женерозны, я согласен».

Карл принял капитуляцию и Вейде. Его сей факт даже развеселил.

— Если бы генерал Вейде, имеющий до 6000 под ружьем, решился нас ударить, мы были бы разбиты непременно, — говорил со смехом король своим генералам… Веллинг ответил Вейде, что Бутурлин уже капитулировал и что Вейде тоже может положиться на великодушие короля, но прежде всего должен сложить оружие… Вейде безоружным явился в королевский лагерь.

Трофеи шведов поразили Кмитича: пленных солдат было больше, чем самих принимавших их шведов. Поэтому многих пленных отпускали восвояси даже с радостью. Оставили лишь 79 человек, из них 10 генералов: герцог Карл фон Круи, царевич Имеретинский Александр, князь Яков Феодорович Долгорукий, Автоном Михайлович Головин, Адам Адамович Вейде, князь Иван Юрьевич Трубецкой, Иван Иванович Бутурлин, Людвиг фон-Галларт, барон фон-Ланген и генерал Шахер… Королевскому войску также досталось огромное число московского оружия: 24 000 ружей, 145 пушек, 32 мортиры, 4 гаубицы, 10 000 пушечных ядер, 397 баррелей пороха…

К утру 20-го ноября рухнувший под тяжестью драгун Камперхольмский мост, который принялись чинить в 11 вечера предыдущего дня, был полностью восстановлен и по нему устремились через Нарову московские гвардейские полки с оружием в руках без всякого препятствия, однако у них задержали орудия. С ними ушел и Потоцкий, угнетенный разгромным поражением и смертью Козловского. У следовавшей за ними дивизии генерала Вейде, также отпущенной, шведы тем не менее отняли все фузеи со знаменами, а у некоторых забирали даже одежду. Все петровские генералы, находящиеся в шведском лагере, были объявлены военнопленными под тем предлогом, что московские комиссары вывезли казну, 300 000 рублей.

«Боже! Сколько напрасных смертей!» — думал Микола Кмитич, крестясь, глядя, как растаскивают убитых московитов. Их, казалось, было многие тысячи трупов… Насчитали до пяти с половиной тысяч. И это без тех, кого поглотили холодные воды Наровы…

Трупы московитян, кажется, заполонили всю округу — царское войско потеряло, по словам самих московитов, только одними убитыми более шести тысяч человек пехотинцев, гвардейцев, стрельцов, бомбардиров и драгун, но судя по тому, что на восточный берег Наровы ушло едва ли семнадцать тысяч из тридцати пяти, можно было сделать вывод, что царь Петр потерял в этой битве около восемнадцати тысяч убитых, утонувших, тяжело раненных, пленных и разбежавшихся кто куда человек. Преображенский и Семеновский полки потеряли более четырех с половиной сотен солдат каждый — треть от первоначального своего состава. В одном лишь Семеновском полку были убиты полуполковник Павел Кунингам, капитаны Матвей Мевс и князь Иван Шаховской, поручик князь Иван Великорушилов и прапорщик Никита Селиванов…

Что касается потерь армии самого Карла, то они, напротив, были в десять раз меньшими, чем у царя: 31 офицер и 646 солдат. Вот только раненых оказалось достаточно много — 1200. Но Карл ликовал.

— У нашего дорогого Петтера нет больше пушек, да и армии нет! — поднимал шведский король кубок темного пива — все, что он лишь иногда мог позволить себе из спиртного.

— Теперь мы можем дойти до самой Москвы и взять их Кремль! — ликовал король…