Зазвонил телефон. Наконец-то потребовали выкуп. Ну что ж, давно пора.

Прием грабитель использовал настолько избитый, что это даже вызвало у нее подозрения. Он просто взял и позвонил в музей. Чтобы доказать свою подлинность, — поскольку серьезно разговаривать с ним поначалу не соглашались, — бедняге пришлось назвать ключевое слово — «шоколадные конфеты». Что было правильно, ведь о похищении мог знать лишь тот, кто знал о конфетах. Требование — три миллиона долларов в смешанной европейской валюте — тоже звучало странно. Для любого бандита намного проще получить весь выкуп в евро. Условия передачи выкупа он пообещал объявить завтра.

Маккиоли закончил рассказ, помолчал пару секунд и нерешительно промолвил:

— Думаю, вам следует подъехать сюда.

— Зачем? Ведь больше никакой информации нет.

— Тут на ваше имя прибыла коробка.

— Какая коробка?

— Та, которая стоит в моем кабинете. На ней написано, что она адресована вам.

— Что за чушь! — Флавия тряхнула головой.

— Коробку принес пять минут назад курьер. Откуда — не сообщил. Адресована вам, под ответственность музея.

— Не понимаю, зачем кому-то вздумалось присылать для меня посылку в музей?

Маккиоли ничего не ответил.

— Ладно. Я выезжаю. Прошу вас к моему приезду подготовить пленку с записью телефонного разговора с грабителем.

— Какую пленку?

— Вы забыли, что мы установили у вас специальное оборудование? На случай, если он позвонит. Нужно было только включить магнитофон.

— Что-то такое припоминаю, — равнодушно произнес Маккиоли.

От расстройства на лбу у Флавии выступили капельки пота.

И не зря. Телефонистка, невероятно тучная женщина, которая каждое утро должна была включать записывающее устройство, сделала это лишь в первый день. Она вовсе не оправдывалась, наоборот, ворчала:

— Неужели люди не понимают, что невозможно сидеть тут целый день, отвечать на звонки да еще следить за этим магнитофоном. Включать, выключать, менять пленки… В конце концов, не так уж много мне здесь платят. Сколько раз говорила директору, что на коммутаторе должны работать по крайней мере две телефонистки, но он меня даже не выслушал…

Флавия обнаружила, что тоже не слушает ее. Она кивнула и направилась обратно в кабинет Маккиоли.

— Записи нет? — спросил он.

— Нет.

Маккиоли улыбнулся своей извиняющейся дурацкой улыбкой, и Флавия с трудом подавила желание швырнуть в него чем-нибудь.

— Еще есть новости?

— Нашлась рама этой картины.

— Где?

— В кабинете хранителя музея. В суматохе мы забыли, что за день до ограбления картину вынули из рамы, чтобы протереть пыль.

— Понимаю. — Она помолчала. — Я, пожалуй, сейчас позвоню премьер-министру. Сообщу о выкупе.

— Я уже сделал это.

— Когда?

— Сразу после разговора с грабителем.

— И когда это было?

Маккиоли взглянул на часы.

— Пару часов назад. — Он улыбнулся. — Надо же, как быстро летит время.

Разумеется, Флавия восприняла это как личное оскорбление. Хотя в принципе никакой разницы не было, позвонил бы Маккиоли вначале ей, а она — премьеру или наоборот.

— Прекрасно… прекрасно. Так где же посылка?

Маккиоли указал на стоящую в углу большую коробку, завернутую в коричневую бумагу. Флавия внимательно ее осмотрела. Бомбы ей прежде никогда не присылали, но все случается в первый раз. В данном случае он же должен стать и последним. Но почему сюда? Она подняла коробку, которая оказалась тяжелой, словно там лежали книги, слегка встряхнула. Затем, пожав плечами, попросила у Маккиоли ножницы.

Внутри находились деньги. Много денег. Огромное количество. Просто невообразимое. Флавия быстро захлопнула крышку. Странно, но она без труда могла назвать точную сумму. Три миллиона долларов. И материализовались они в результате звонка Маккиоли премьер-министру.

— И что же там? — поинтересовался директор музея.

— Подарок ко дню рождения, который был у меня на прошлой неделе. Мой приятель — оригинал. Решил, наверное, что если я занимаюсь раскрытием краж произведений искусства, то лучше подарок прислать сюда. Придется подогнать машину прямо к двери. — Она посмотрела на Маккиоли. — Я еще хотела, чтобы вы рассказали мне историю о Кефале и Прокриде.

— Не понял?

— Ну персонажи на картине Клода Лоррена.

— А… Впервые о них упоминает Овидий, но более широко они стали известны в семнадцатом веке из пьесы Никколо да Корреджо. История запутанная. Проделки богов. Диана дарит Кефалу волшебное копье, которое всегда попадает точно в цель. Однажды на охоте он видит оленя и кидает копье. Но каким-то образом ошибается, и погибает Прокрида. Затем Диана возвращает ее к жизни. Так что конец там счастливый. А почему вы спросили?

— Из любопытства. Никогда об этом не слышала.

— Неужели? — удивился Маккиоли. — Во времена моей молодости это входило в школьную программу.

— Что?

— Мифология. Предмет особого интереса Муссолини. Поэтому ее усердно вбивали нам в головы.

— Ну я-то училась в семидесятые, а тогда все было иначе.

— Да, тогда все было иначе, — согласился Маккиоли, явно не соглашаясь, что все изменилось к лучшему. — Вы еще молоды. А вот те, кто ближе к пятидесяти, с мифологией знакомы хорошо.

— Значит, грабителя нужно искать среди пожилых, — сказала Флавия. — Хотя, полагаю, сюжет картины вряд ли имеет большое значение.

До Флоренции из Рима добираться очень просто. Нужно отправиться на вокзал, сесть в поезд, а потом смотреть в окно на пейзаж, который с каждым часом становится все симпатичнее. Неплохо, конечно, ехать в полном одиночестве, но эта мечта невыполнима. Аргайл пребывал уже в том возрасте, когда человек испытывает смутную тоску по старым добрым временам. Вот, например, зеленые вагоны. Да, грохотали они громче, там было не так просторно, но зато уютнее. Не то что теперешние быстрые, дорогие, сияющие скорые поезда, предлагающие сомнительный комфорт воздушных авиалайнеров.

Аргайл вздохнул. Правда, путь стал намного короче. Он едва успел прочитать газету, как поезд начал тормозить перед Флоренцией. И вскоре мстительно вернулись прежние времена, когда все было проще. Непостижимо, но автобусное сообщение Флоренции никакие современные новации не затронули.

Целых сорок пять минут Аргайл без толку обходил несколько десятков автобусных остановок у вокзала, прежде чем нашел нужную. Но и на этом беды не закончились. Водитель порекомендовал сойти где-то в самой глуши, на пересечении шоссе с проселочной дорогой. Отсюда, мол, рукой подать. Только куда подать? Нигде никаких указателей, спросить не у кого. Одна отрада — свежий воздух и дивный весенний пейзаж, который еще не успело поджарить ужасное тосканское лето.

О том, каким тонизирующим может быть воздух, узнаешь, когда покидаешь Рим. Аргайл любил Рим, но все же нельзя отрицать, что запахи порой там витали отвратительные. А постоянный шум? О его существовании узнаешь, только когда он наконец прекращается. То же самое и пение птиц, которых здесь, кажется, еще не всех истребили.

Все это очень мило, но одним свежим сельским воздухом, как говорится, сыт не будешь. Аргайл мог пойти в двух направлениях: по шоссе или проселочной дороге, сворачивающей направо. Интуиция подсказывала ему выбрать проселок, но в таких делах она его обычно обманывала. Поэтому он пошел по шоссе. Миновав примерно полмили, остановился передохнуть. Оттягивала руку сумка, да и солнышко припекало. Хорошо, хоть весеннее. Ведь Аргайл, как всякий англичанин, тут же начинал плавиться, если температура воздуха становилась чуть выше умеренной.

Однако, местность по-прежнему была безлюдная. Что делать? Возвращаться глупо, идти вперед бессмысленно. А мобильным телефоном он по непонятным причинам до сих пор не обзавелся. Пришлось шагать дальше.

Аргайл дотащился до поворота, где обнаружил спасителя в облике высокого пожилого мужчины в костюме-тройке из ткани в тонкую полоску, он стоял у старого «фольксвагена», недоуменно заглядывая под передний капот.