Все бы хорошо, но он был совершенно не способен защитить вверенное ему учреждение от бюрократов, которые урезали фонды, отпугивали потенциальных спонсоров и срывали планы по развитию музея.

Когда директор музея вошел, Флавия сразу увидела, что он очень расстроен. Доктор Маккиоли сунул в карман поношенного пиджака велосипедные брючные зажимы. После чего премьер-министр представил его Флавии. Потом Маккиоли сел и стал внимательно разглядывать свои ладони.

— Может, начнем? — произнес Сабауда.

— Что? — встрепенулся Маккиоли. — Ах да.

— Расскажите, пожалуйста, синьоре о своей проблеме.

Некоторое время доктор Маккиоли сидел, ссутулившись, потирая нос. Внутри у него, видимо, шла титаническая борьба. Он уговаривал себя начать, но боялся. Очевидно, ему казалось, что стоит только заговорить, и на голову повалятся всевозможные неприятности. Наконец набравшись смелости, он выпалил:

— У меня украли картину! Вернее, у музея. Ее похитили.

Флавии это показалось странным. Понятно, он расстроен. Когда у вас крадут картину, это, конечно, скверно, но… банально. Картины пропадают постоянно, и процедура хорошо налажена. Вы звоните в полицию. Они прибывают, делают свое дело, а потом проходит время, и вы о своей потере постепенно забываете, осознав, что снова увидеть свою картину вам вряд ли удастся. В общем, ничего необычного. При чем же здесь премьер-министр?

— Сожалею, — произнесла Флавия.

Видимо, бедный Маккиоли воспринял ее слова как-то по-своему и надолго замолчал.

— Эту выставку мы готовили пять лет. — Он заговорил, решив, что окольным путем идти легче. — Посвященную председательству Италии в Европейском союзе, которое начинается через пятнадцать дней. Хотели, чтобы на ней было представлено искусство всей Европы. Однако кое-кто, — он метнул взгляд в сторону стола, за которым сидел премьер-министр, — пытался придать ей националистический характер.

— Только чтобы напомнить о нашем вкладе в мировую культуру, — мягко промолвил премьер-министр.

— Во всяком случае, получить работы из музеев других стран было не просто, — продолжил Маккиоли. — Правда, к тому, что случилось, это отношения не имеет…

Премьер-министр оказался более терпеливым, чем можно было предположить. Но и он в конце концов демонстративно вздохнул. Этого оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть блуждающие мысли Маккиоли в нужном направлении.

— Но нам все же удалось взять во временное пользование работы, какие мы хотели. Естественно, большую часть экспонатов выставки будут составлять произведения живописи, скульптуры и графики из итальянских музеев, но значительное количество нам передали зарубежные музеи и частные владельцы. Должен заметить, многие картины в нашей стране выставляются впервые.

— Мне это хорошо известно, — произнесла Флавия, теряя терпение, которого у нее оказалось меньше, чем у премьер-министра. — Наше управление несколько лет участвует в подготовке выставки. На прошлой неделе мои сотрудники сопровождали партию картин из аэропорта в музей.

— Да. Вы проделали большую работу, несомненно. Но, к сожалению…

— Одна из картин украдена. Так?

— Да.

— Когда?

— Вчера, после полудня.

— После полудня? Но почему вы сообщаете лишь сейчас?

— Понимаете, тут такое дело… в общем, я не знал, как поступить…

Премьер-министр бросил взгляд на часы, догадываясь, что если ничего не предпринять, то беседа продлится до вечера, и Маккиоли толком ничего не объяснит.

— Позвольте мне ввести синьору в курс дела. И поправьте меня, пожалуйста, если я неправильно изложу детали. Итак, картину похитили вчера, примерно в половине второго. Во двор музея задним ходом въехал небольшой грузовик. Остановился у помещения, где складировались прибывшие картины. Из кабины вылез человек в плаще с накинутым на голову капюшоном и заставил охранников вынести одну картину и положить в кузов. А затем уехал. Верно?

Маккиоли кивнул. Флавия беспокойно заерзала в кресле, заговорила о том, что упущено время, остывают следы, но премьер-министр прервал ее:

— В ваше управление, синьора, не позвонили, потому что грабитель оставил записку с требованием ничего не сообщать полиции.

— Он хочет выкуп?

Премьер пожал плечами:

— Пока не ясно. Но уверен, скоро мы что-то подобное от него услышим.

— О какой картине идет речь?

— Клод Лоррен, «Кефал и Прокрида», — неохотно проговорил Маккиоли.

Флавия чуть не охнула.

— За которую правительство дало официальные гарантии?

Маккиоли кивнул.

Поразительно, подумала Флавия. Не шедевр, хотя лично ей картина всегда нравилась. Она была известна во всем мире тем, что ее многократно похищали. Аргайл, несомненно, описал бы работу Клода Лоррена лучше, но и Флавия смогла вспомнить кое-какие детали. Изящный рисунок, эффектный контраст света и тени. Произведение было написано в тридцатые годы семнадцатого века по заказу итальянского кардинала. Затем ее присвоил герцог Моденский, обнаружив после боя в обозной повозке. Через несколько лет она оказалась в руках одного французского генерала. Во времена Французской революции ее украли, но позднее Наполеон захватил картину в Голландии в качестве трофея. В тридцатые годы двадцатого века ее похитили воры, в сороковые она попала к немцам, а после войны, в пятидесятые и шестидесятые годы, ее похищали три раза. Наконец в начале семидесятых последний владелец продал картину Лувру в надежде, что там она сохранится. Так оно и было до тех пор, пока картина не прибыла в Италию.

— Теперь вы понимаете суть проблемы, — продолжил премьер-министр. — Для меня это особенно неприятно, поскольку я лично гарантировал ее сохранность. Кроме того, выставка должна стать одним из самых значительных культурных событий в Европе. Если картину повредят, это будет ужасно, и еще ужаснее, если новость о похищении появится в прессе. Вполне возможно, что тогда остальные учреждения, предоставившие нам картины, откажутся от участия в выставке. Но даже если этого не случится, наш престиж будет сильно подорван. Мы выставим себя на всеобщее посмешище.

— Я понимаю. Но если потребуют выкуп, вы заплатите?

— Сложный вопрос. Дело в том, что законы нашей страны запрещают это делать. Официально нельзя платить выкуп за похищенных жен и детей, а уж за картину — подавно.

Премьер-министр замолчал и испытующе посмотрел на Флавию, видимо, ожидая, что она скажет что-нибудь путное.

— Значит, перед нашим управлением стоит задача найти картину? — промолвила она.

— В принципе да, и я был бы за это вам очень благодарен, но в данной ситуации расследование надо вести крайне осторожно. Сколько человек вы предполагаете использовать?

Флавия на секунду задумалась.

— Поскольку время ограничено, придется задействовать всех. Но никаких гарантий успеха я, разумеется, дать не могу.

— Но вы могли бы гарантировать, что информация не просочится в прессу?

— В течение примерно шести часов.

— Этого недостаточно, ведь сохранение тайны необходимо. Допустим, вы добьетесь успеха и быстро вернете картину, но, если все станет достоянием газет и телевидения, престижу нашей страны будет нанесен большой ущерб.

— Ну в таком случае я сдаюсь. Активные поиски вести нельзя из соображений секретности, платить выкуп запрещает закон. Что же мне в таком случае остается делать?

— Да, выкуп мы заплатить не можем. Правительство не имеет права использовать деньги налогоплательщиков. И никакие государственные служащие не могут принимать участия в выплате выкупа. Я выразился ясно?

Да, он выразился ясно, но Флавия не зря много лет провела рядом с Боттандо.

— Очень жаль, — вежливо произнесла она, — но я ничего не поняла. Извините.

Премьер-министр насупился:

— Поясняю. Первое: вы используете все возможности, чтобы вернуть картину без какой-либо огласки. Второе: я не имею права и не буду использовать общественные деньги для выплаты выкупа.

— Так.

— Но если преступникам заплатит какое-либо частное лицо… я хочу сказать, что если кто-нибудь пожелает нарушить закон во имя того, что он ошибочно сочтет полезным для общества… этому я, разумеется, воспрепятствовать не смогу, хотя буду сожалеть, что подобное случилось.