В процессе размышлений мысли Аргайла непроизвольно переключились на картину. «Ну что такого, если я отвлекусь, — подумал он, — всего на полчаса? Ничего не случится». Постепенно ему удалось себя убедить, что перерыв — самый лучший способ работы над статьей, и он качал соображать, как подобраться к англичанину, Танкреду Буловиусу, единственному, кто еще мог поведать ему о событиях, разыгравшихся в шестьдесят втором году на вилле «Буонатерра». Особого энтузиазма побеседовать с ним Аргайл не испытывал, и, если бы альтернативой этому не было возвращение к работе над статьей, он, возможно, отказался бы от своего намерения. Общение с «великими стариками» удовольствия не доставляло. Гонор, высокомерие, завышенная самооценка, стремление унизить оппонента, особенно если он моложе, — вот далеко не полный перечень «прелестей», которые ждали вас при встрече.

Но выхода не было. Либо Буловиус, либо работа над статьей. Поколебавшись еще немного, Аргайл набрал номер и задержал дыхание. А через час уже ехал к последнему крупному знатоку титанов итальянского Возрождения. Наверное, следовало назначить встречу на завтра или на следующую неделю, но тогда пришлось бы садиться за статью. Кроме того, убеждал себя Аргайл, Буловиусу по меньшей мере девяносто два года. А дела с человеком в таком возрасте откладывать опасно. Даже на час. Он может отдать концы в любую минуту. К тому же Аргайлу показалось, Буловиус обрадовался его звонку.

Как же это ему удалось? — удивлялся Аргайл, разглядывая жилище старика. Просто повезло родиться в те времена, когда фунт стерлингов гигантом возвышался над другими валютами, и скромные по английским меркам средства позволяли ему жить как grand seineur [1] почти всюду в Европе. Накануне войны Буловиусу удалось отхватить piano nobile [2] в красивом палаццо в двух шагах от пьяцца Навона, и он продолжал им владеть и по сей день, хотя жил тут всего несколько месяцев в году. И городские власти не взимали с него никакой арендной платы. Несправедливо.

Правда, палаццо дряхлый. Оконные рамы наполовину сгнили и могли выпасть в любую минуту, канализация была в ужасном состоянии, и вообще последний ремонт здесь, похоже, делали во времена папского правления в Риме.

Да, комфорта в палаццо «Аньело» было маловато, зато элегантности — хоть отбавляй. Зимой здесь холодно, ведь система отопления давно пришла в негодность, но сейчас, весной, в конце дня, Аргайл не замечал никаких недостатков, кроме факта, что старинная римская аристократия не любила свежий воздух — в палаццо не было ни балконов, ни террас, — потому что загорелая кожа тогда считалась признаком плебейства. Любой знатный римлянин скорее бы умер, чем позволил своей коже перестать отдавать нездоровой белизной.

Времена изменились, а дворцы остались прежними. Буловиус принял Аргайла в большом салоне, погруженном в полумрак. Так что глазам пришлось привыкать почти десять минут. Он едва различал экспонаты знаменитой коллекции Буловиуса, висевшие на стенах. Они оказались не такими уж интересными, поскольку большую часть коллекции давно уже тайком переправили в Англию, где у Буловиуса был дом — не столь величественный, зато более удобный для проживания — на Куин-Эннс-гейт. Там коллекция ожидала смерти владельца, после чего, согласно договору, который Буловиус заключил с английским правительством, она будет передана Национальной галерее в обмен за отмену налога на наследство на остальную часть его состояния. Аргайл, правда, подозревал, что правительство не станет слишком серьезно относиться к этому соглашению.

Усаживаясь напротив старика, Аргайл подумал, что Национальной галерее следовало бы начать интенсивную подготовку к приему наследства, освободить один или два зала, поскольку Буловиус долго не протянет. Он выглядел как живой мертвец. Маленький седой старец, высохший и сморщенный, с дрожащими руками и непрерывно слезящимися глазами, сидел, сгорбившись в кресле, укутавшись в толстый шотландский плед, хотя в комнате было тепло.

Буловиус заговорил, и Аргайл обомлел. Он услышал не слабенький дрожащий голосок умирающего, а твердый рокочущий баритон:

— Итак, молодой человек, расскажите, что привело вас ко мне?

— Я пришел посоветоваться с вами… — произнес Аргайл после непродолжительной паузы.

— Пойдите посмотрите, есть ли кто-нибудь в прихожей! — нетерпеливо прервал его Буловиус.

— Никого, — сообщил Аргайл, вернувшись через несколько секунд.

— Тогда прикройте плотнее дверь и живо к буфету. Вон там. Бутылку. Несите ее сюда.

Встревоженный Аргайл ринулся искать бутылочку с лекарством, без которого старик мог умереть прямо при нем, но ничего не нашел. Буловиус недовольно скрипнул зубами.

— Виски, старина. Там должна быть бутылка с виски.

— Тут ничего нет.

— Чертова старуха… Наверное, нашла.

— Кто?

— Кто-кто… Экономка. Не унимается, прячет от меня виски. Говорит, это вредно. Я и без нее знаю, что вредно, но сейчас-то какая разница. — Он посмотрел на Аргайла. — Так, живо на кухню. Бутылка должна быть там.

— А что, если она не позволит взять?

— Старуха ушла. Быстрее же, быстрее. И для себя тоже принесите бокал.

Аргайл не стал медлить. Действительно, в таком возрасте бессмысленно заботиться о том, что полезно, а что вредно. Минут десять он шастал по огромной квартире в поисках кухни, и не меньше времени ушло на то, чтобы обшарить шкафы.

— Где вы были? — строго спросил старик. — Я за это время мог бы умереть от старости. — Он налил себе и Аргайлу. Выпил. Его глаза повеселели. — Чего вы так смотрите? Шутка. Представьте, я еще могу шутить. Ха-ха-ха. Мне девяносто три. Не скажешь по мне, верно? Ха-ха-ха.

— А…

— Как по-вашему, на сколько я выгляжу? Ха-ха-ха. Да-да, вы правы. Я могу отойти в мир иной прямо при вас. И что вы тогда будете делать?

— Не знаю, — произнес Аргайл. — Такого со мной никогда не случалось.

— Можно взять что-нибудь ценное и потихоньку уйти.

— Что?

— На вашем месте я взял бы вон тот рисунок. — Буловиус показал на небольшой эскиз над камином, Аргайл с трудом его увидел. — Идите посмотрите. Правда, стоящая вещь?

«Ах вот оно что, — подумал Аргайл, — старый хрыч решил устроить мне маленький экзамен. У них ведь не принято спрашивать о родителях, образовании, роде занятий. Нет, они любители тестировать незнакомца на предмет, сумеет ли он определить руку мастера. Правильно идентифицировать художника».

Что ж, никуда не денешься, придется принять вызов. Аргайл неохотно поднялся с кресла, подошел, снял рисунок со стены, поднес к окну, чтобы лучше рассмотреть. Рисунок действительно старый, в чудесной рамке десять на десять сантиметров. Мускулистый мужчина, напрягшийся в момент броска. На рисунке изображен лишь торс. Линии твердые, изящная штриховка нанесена экономно. Все очень красиво, но…

Как люди распознают руку того или иного художника, Аргайл не знал, хотя много лет зарабатывал этим себе на жизнь. Такое нельзя выразить словами, в том числе и на жаргоне профессионалов. Тут присутствовало нечто иррациональное, зависящее от личности эксперта, не имеющее ничего общего ни с дедукцией, ни с интеллектом.

Сейчас Аргайл был на девяносто девять процентов уверен, что перед ним эскиз работы Кастильоне [3]. Частично на это указывала поза, она смутно напомнила позу на картине, которую он когда-то видел в Ферраре, частично — характерная манера рисунка. И тушь тоже, с коричневым оттенком, напоминающим засохшую кровь. Но все же процент сомнения оставался. Почему? А потому что это слишком похоже на Кастильоне. Манера, в какой был выполнен рисунок, характерна для более крупных работ мастера, и Аргайл интуитивно позволил одному проценту пересилить остальные девяносто девять.

— Думаю, это копия. Чудесная, но копия. — От волнения у него подрагивал голос. Он знал, что это всего лишь глупая игра, но, подняв перчатку, не желал сдаваться. — Выполнена учеником мастера. Скорее всего при его жизни.