Право

Поле социальной деятельности, которое является доменом права, разделяется на три большие области: это административное право, которое устанавливает обязанности граждан по отношению к правительству, затем уголовное право и гражданское право, которые точно так же занимаются действиями, в которых обе стороны выступают в качестве частных лиц. Правительство, конечно же, не может быть равнодушным к административному праву, поскольку первая забота правительства — насаждать свою власть и подавлять все акты неповиновения (от государственной измены до неуплаты налогов), в которых подданный может показать свою непокорность воле правительства. Те же самые соображения заставляют правительство заботиться и об уголовном праве. Ибо хотя преступник, быть может, прямо или намеренно и не нападает на правительство, он фактически мешает правительству в выполнении его задачи по сохранению порядка. С другой стороны, в той мере, в какой правительства заботятся о гражданском праве, они действуют, скорее, в пользу своих подданных, нежели в свою собственную пользу. Неудивительно, что будут существенные различия в той степени, в какой правительства универсальных государств заботятся о праве в этой области.

В области права перед универсальными государствами стоит особая проблема, с которой не сталкиваются местные государства. Их территории включают в себя подданных множества завоеванных местных государств, которые не исчезают бесследно, оставляя — в области права, равно как и в других областях, — наследство, с которым их разрушитель и наследник вынужден считаться. Существует, по крайней мере, один пример, когда строители империй (в данном случае монголы) настолько уступали своим завоеванным подданным, что оказались неспособны навязать им хотя бы частично свое наследственное право. Османы осуществляли жесткий контроль в области административного и уголовного права, однако им пришлось избегать вмешательства в гражданское право своих нетурецких подданных. С другой стороны, в древнекитайском мире Цинь Шихуанди характерным для него образом насадил экуменическое единообразие в области права одним махом, издав указ о том, чтобы законодательство, действующее в его родовом царстве Цинь, применялось бы по всей территории шести соперничающих государств, которые были завоеваны и присоединены к его царству. Его поступок имеет, по крайней мере, две аналогии в современной западной истории. Наполеон вводил вновь созданную кодификацию французского права на всех итальянских, фламандских, немецких и польских территориях своей империи, а британское правительство в Индии вводило общее право Англии (частично в его первоначальной форме, частично — в переделках, воплотившихся в местном законодательстве) на всех индийских территориях, находившихся под непосредственным его управлением.

Римляне медленнее, чем британцы, Наполеон или Цинь Шихуанди, достигли правового единообразия в своей Империи. Жить, подчиняясь римскому праву, было одной из известных привилегий римского гражданства, и процесс постепенного присвоения гражданства подданным Империи завершился опубликованием в 212 г. эдикта Каракаллы[401]. В параллельной истории халифата владычество исламского права постепенно распространялось благодаря обращению немусульманских подданных халифата в религию строителей империи.

В тех универсальных государствах, где постепенная стандартизация права привела к достижению приблизительного однообразия, иногда следовала дальнейшая стадия, на которой унифицированное имперское право кодифицировалось имперскими властями. В истории римского права первым шагом на пути к кодификации было «замораживание» — издание в 131 г. н. э. «Вечного эдикта»[402], который до этого заново провозглашался каждым последующим городским претором в начале своего вступления в должность, а заключительными шагами было обнародование Кодекса Юстиниана в 529 г. и Юстиниановых Институций и Дигестов в 533 г.[403] В шумерском «Царстве четырех стран света» более ранний кодекс, составленный при шумерских правителях, царствовавших в Уре, по-видимому, явился основой позднейшего кодекса, обнародованного аморитским реставратором империи — Хаммурапи Вавилонским, как было выяснено в 1901 г. современным западным археологом Ж. де Морганом[404].

Как правило, потребность в кодификации достигает своей высшей точки в век, предшествующий социальной катастрофе, долгое время спустя после того, как миновал пик достижений в юриспруденции, и когда законодатели этого времени безвозвратно бежали с поля проигранной битвы с неуправляемыми силами разрушения. Сам Юстиниан не раньше восстал против Судьбы и бросил ей в лицо впечатляющие баррикады своего Corpus iuris, чем был заставлен безжалостными гончими фурий бегать, играя в «зайца и собак»[405], вынужденный разбрасывать на ходу предательские листы своих Новелл[406]. Однако с течением времени Судьба склонна благожелательно обходиться с кодификаторами. Ибо мед восхищения, от которого их оскорбленные предшественники, жившие в лучшие времена, несомненно, отказались бы, был бы принесен в жертву их теням потомством, слишком далеким, слишком варварским и слишком сентиментальным, чтобы оно было способно дать правильную оценку их работе.

Однако даже это некритически восхищающееся потомство обнаруживает, что освященные кодексы не могут быть использованы до тех пор, пока они не преобразованы. Когда мы говорим «преобразованы», то имеем в виду нечто очень похожее на изменение, которое претерпел шекспировский Моток, когда Питер Клин воскликнул: «Господь с тобой, Моток! Господь с тобой! Тебя преобразили!» — после того как он увидел, что у его друга ослиная голова[407]. За Юстиниановым царствованием немедленно последовала лавина ломбардских, славянских и арабских нашествий. Точно так же в последней фазе существования империи Шумера и Аккада напряженная работа Хаммурапи по политическому и социальному освоению долины Сеннаар столь же незамедлительно была размыта касситским вторжением с возвышенностей. Когда Лев Восстановитель[408] и его преемники после фактического междуцарствия, длившегося 150 лет, принялись за восстановление Византийской империи, они нашли более подходящие материалы в Моисеевом Законе, нежели в Юстиниановом Corpus iuris. В Италии же надежды на будущее были связаны не с Corpus iuris, а с Уставом св. Бенедикта.

Так умер и был погребен Кодекс Юстиниана. Однако он вновь вернулся к жизни, примерно четыре столетия спустя, в юридическом ренессансе XI в. в Болонском университете. Из этого центра и с этого времени он распространял свое влияние во все концы расширяющегося западного мира, выходившего далеко за пределы мира, известного Юстиниану. Благодаря способности Болоньи к интеллектуальному «холодильному хранению» в «темные века», версия римского права была «доставлена» в современную Голландию, Шотландию и Южную Африку. В православно-христианском мире Corpus iuris пережил менее суровое испытание, пребывая в бездействии в течение трех столетий в Константинополе и вновь появившись в X в. христианской эры в качестве Кодекса, которым Македонская династия[409] заменила Моисеево законодательство своих сирийских предшественников VIII в.

Мы не будем останавливаться на описании проникновения римского права в обычаи тевтонских варварских государств, у которого впереди не было будущего. Гораздо более важным и поразительным является его тайное, не признаваемое открыто, однако безошибочное проникновение в исламское право арабских завоевателей бывших римских провинций. Два элемента, сочетавшиеся здесь, были даже еще несовместимее. Результатом их смешения явилось создание не просто местного нрава варварского государства, но экуменического права, которое должно было служить нуждам восстановленного сирийского универсального государства. Пережив надлом этой политической структуры, оно должно было определять и формировать жизнь исламского общества, которое после падения халифата продолжало расширяться до тех пор, пока ко времени написания его владения не распространились от Индонезии до Литвы и от Южной Африки до Китая.