— Хорошо, — проронила она, отворачиваясь и глядя в окно. — Ты прав. Я буду предупреждать тебя.

Конечно, он не совсем этого ожидал от нее, но был рад и тому, что она вообще с ним заговорила. Для начала и этого было достаточно. Хотя бы это, маленькая толика, частичка ее, если не доверия, то хотя бы понимания, вхождения в его положения, примирения, уступки. Надеяться на большее не стоит, он и не надеялся. Он уже давно потерял веру.

Расстались они не друзьями. Но и врагами, в том смысле, который раньше в это слово вкладывали, не были. Что-то новое, не понятное обоим зародилось в них в тот вечер. Что-то очень хрупкое, нежное, то, что можно было легко сломать, не прилагая особых усилий.

А потом был Новый год. И подведение итогов уходящего года, принесшего много перемен в их жизни.

Антон хотел, чтобы Новый год они отмечали вместе, но не был уверен, что Дарья не будет против этой идеи. По инициативе Даши поставили ёлку на первом этаже, большую, пушистую, живую. Антон сначала отпирался, потому что эта квартира не знала подобного, если не считать маленькой, искусственной зеленой прелестницы, выставляемой на кухонном окне Ольгой Дмитриевной в каждый Новый год.

Антон не любил Новый год. С некоторых пор этот семейный праздник он стал недолюбливать. Потому что у него не осталось семьи. Со смертью отца он потерял семью. И только годы спустя, сам того не ведая, стал обретать ее в Даше. Этот год многое изменил в его жизни, поэтому Антон справедливо отметил, что пора заводить новые традиции, и почему бы установлению ёлки не стать одной из них? Начать хотя бы с простой банальной ёлки, совместно поставленной. Разве это не будет началом чего-то иного, чем извечная битва полов и характеров?

Наверное, Даша его энтузиазма не разделяла, хотя и противиться совместному празднику не стала. У нее были планы на Новый год, но Антон узнал о них одним из последних. Она хоть и не проявляла к нему того откровенного равнодушия, но всё же и доверия к нему испытывать больше не стала. Она, однажды уверив себя в том, что правильно, не желала менять мнение, опасалась вновь ошибиться, вновь довериться и быть обманутой. Это больно, а допустить боль девушка не могла.

В день тридцать первого декабря, до боя курантов, когда Даша и Антон сели за стол, атмосфера вокруг была напряженной, хотя и отличной от той, что окружала их несколько месяцев назад. Многое изменилось, стало другим, сформировалось, и хотя установившиеся между ними отношения нельзя было в полной мере назвать дружескими, но они к таковым стремились.

Это был прогресс, шаг вперед, который они сделали навстречу друг другу.

Антон сел напротив Даши и, поднимая бокал, посмотрел ей в глаза. Сглотнул, собираясь с мыслями, и слушая, как стучит в груди сердце, сжал бокал сильнее.

— Я предлагаю, — медленно и как-то тягуче проговорил Антон, — выпить за наше будущее.

Ее брови удивленно взметнулись, а губы изогнулись.

— Наше будущее?

— Да. За наше будущее, — утвердительно кивнул Антон. — Я не хочу, чтобы мы жили, как… враги.

Немного помолчав, разглядывая Антона, выражение его лица, Даша возразила:

— Мы не враги, — и, понимая, что это действительно так, отчего-то нахмурилась и помрачнела лицом.

А Антон сдаваться не собирался.

— Мы всё выяснили, но продолжаем воевать. Это неправильно.

— А что правильно? — с вызовом в глазах посмотрела на него девушка. — Как правильно? Ты знаешь?

— Я считаю, — с расстановкой проговорил Антон, — что мы можем хотя бы попытаться жить так, чтобы не ссориться друг с другом.

Она смотрела на него долго, пристально и внимательно, будто ожидая, что он заберет назад свои слова.

— Как скажешь, — почти равнодушно пожала плечами она, наконец. — Ты из нас двоих опекун.

Антон поморщился.

— А если забыть о том, что опекун? — с вызовом спросил он, не отрывая сковывающего взгляда от ее лица.

Но Даша промолчала.

— Почему ты всегда тычешь в меня этим фактом? — эмоционально проговорил мужчина. — Я хочу, чтобы мы стали… — он запнулся и, покачав головой, добавил: — Я хочу, чтобы мы перестали быть врагами.

— Мы не враги, — упрямо повторила Даша, начиная нервничать. Почему-то тот факт, что ее отношение к Вересову стало меняться в противоположную сторону, коробило ее, вызывая трепетную дрожь в теле.

— Ты не даешь мне прочувствовать, что между апрелем и декабрем что-то изменилось, — сказал Антон, глядя ей в глаза, стараясь хотя бы в этих бездонных черных океанах души увидеть ее мысли и суждения.

— Я не хочу перемен, — откровенно заявила девушка некоторое время спустя и сжала в руках салфетку. — Не хочу перемен, связанных с тобой, — ответила она на его взгляд своим не менее внимательным взглядом. — Это не к чему, ты так не считаешь?

— Думаешь, надо продолжить эту бессмысленную войну? — едва сдерживаясь, спросил Антон. — Так?

— Между нами нет войны, — ответила девушка, тоже начиная раздражаться. — Между нами… мир, — она усмехнулась. — Конечно, мир в нашем понимании, который возможен лишь для нас. Но и этого для нас достаточно, — она задумчиво покачала головой. — Ничего иного я не хочу. Да это и не нужно никому из нас.

Антон хотел возразить, но Даша, приподнимаясь из-за стола, перебила его.

— А теперь, — произнесла она, — мне нужно идти.

— Куда? — встал за ней следом мужчина. — Новый год ведь. Я думал, это семейный праздник, и мы…

— Я обещала Лесе, что мы отправимся на Ёлку, — перебила его Даша. — И к тому же, — опустила она глаза, — мы не семья, — ее семьей был дядя Олег, когда его не стало, перестала существовать и семья.

Губы Антона сжались, лоб исполосовали морщинки, но не из-за последнего ее высказывания.

— С ним? — выдавил он сквозь зубы. — На Ёлку пойдешь, с ним?

Она поняла, кого он имеет в виду, но все равно переспросила:

— О ком ты?

— Ты прекрасно знаешь — о ком! — вспылил Антон. — Этот твой… друг… пойдет с тобой?

— Да. Паша будет с нами, — удовлетворенная его гневом, но не понимая его причины, проговорила Даша. — Он подвезет меня до дома…

Антон сунул руки в карманы брюк и, поморщившись, уткнулся взглядом в сторону.

— Отлично, — сухо пробормотал он. — И плевать на праздник. Так?

— Не понимаю твоего праведного гнева, — откровенно призналась она, покачав головой. — Мы никогда не были семьей, зачем же ломать комедию?

— Мы могли бы ей стать, — упрямо заявил Вересов. — Но ты не даешь нам ни единого шанса!

— Ты же не давал! — вызывающе вздернула подбородок она. — И нас нет. Есть ты, есть я. Ты — мой опекун, я — твоя воспитанница. Точка. Через два года расстанемся, поминай, как звали. Конец нашей счастливой семейной истории, — скривилась она, горько усмехнувшись. — Так зачем притворяться?

— Ты злишься, — отметил Антон с некоторой долей удивления. — Почему?

— Ты придумываешь, — отозвалась она со сдержанным равнодушием.

Да, она злилась. Откровенно злилась, но о причинах не хотела задумываться. Она посмотрела на него с другой стороны, с той, с которой на него смотрел дядя Олег. И увидела в Антоне то, что в сыне видел он. А она не могла себе позволить променять болезненные воспоминания того, что он сделал когда-то по отношению к ней, на то, что он сейчас пытался делать. Не всегда умело и искусно, но он пытался. Она не хотела видеть в нем хорошее, даже если оно в нем и было, — а оно в нем было! Она не могла переступить через прошлое, забыть воспоминания, наступить на горло гордости. Сейчас это не казалось ей возможным.

— Я спешу, прошу меня простить, — она выскользнула из-за стола.

— Когда тебя ждать? — крикнул Антон ей вслед.

— Не жди, — послышался ее ответ. — Я, наверное, сегодня переночую у… Леси, — ей хотелось сказать «у Паши», но маленькая ложь так и не сорвалась с ее языка.

А вот Антон ее заминку ощутил. И насторожился.

— Позвони мне, я тебя заберу.

— Не стоит. Паша отвезет нас до дома.