Очутившись дома, он заперся у себя в комнате, никуда не выходил, ни с кем не виделся. Все отскакивало от него, и мольбы и уговоры.

А тем временем Даниэль с Давидом то совещались, то спорили, то вели нескончаемые беседы. В конце концов было решено: родителей предупреждать не следует. Во всяком случае, пока не следует.

А старая Селина упорно ставила перед дверью Дени что-нибудь горяченькое и через несколько часов забирала тарелки. К еде не притрагивались. «Что это такое у нас в доме творится? — сокрушалась она. — Но что бы ни стряслось, должен же ребенок кушать».

Миновала ночь.

Они снова нашли друг друга. На краткий миг. А теперь, проснувшись, удивленно друг на друга глядели. Вместе? Разве сразу разберешься?

Впервые в жизни Дельфина вмешалась в профессиональную жизнь Марка. Но как же можно было считать эту пусть нелепую спешку поскорее быть с ним вмешательством?

— Значит, он оплатил твою поездку? Интересно, почему это он вдруг так расщедрился?

— Жан вообще человек великодушный, он не только понял мою тревогу, но и сам встревожился.

— Ох уж эти мне громкие слова с большой буквы.

— Если они применимы к большому горю, они вполне уместны.

— Короче, это он тебя сюда послал?

— В какой-то мере да.

— Чтобы следить за обследователем?

— Марк, прошу тебя. Вовсе я не затем приехала, чтобы за тобой следить, а чтобы понять, успокоиться — если я вообще могу быть спокойной, — и наконец, чтобы все узнать.

— Да что узнать-то?

— Твои, скажем, планы.

— Я же тебе говорил: нет у меня никаких планов.

— Хорошо, тогда отсутствие планов. И разделить с тобой эту незанятость.

— А как к этому относятся твои дети?

— Кстати, они и твои тоже. И двое уже совершеннолетние. Я им доверяю.

— По-моему, даже больше, чем их отцу.

— Этого нельзя сравнивать… Они скоро уйдут от нас…

— А я? Боишься, что я тоже уйду? Или, вернее, что не вернусь под родимый кров?

Дельфина сразу словно окаменела.

— Не совсем так, но, если ты не хочешь возвращаться в ближайшее время, я предпочитаю быть в курсе дела. Чтобы устроить свою жизнь.

— То есть?

— Я еще тоже не знаю, как и ты. Ну, например, буду путешествовать.

— Путешествовать!

— А почему бы и нет? Разве я тоже не свободна? Не болтаться возле аэропорта всего один час на очередной остановке, а остаться на неделю, может, на две, пожить в каком-то городе, предпочтительно портовом.

Даже само слово «порт» всегда ее околдовывало.

— Одна?

— Ну и что?

Вдруг Марка потянуло к ней, к ее телу, такому сейчас близкому. Дельфина сопротивлялась. Немножко, для проформы. Но Марк не забыл, какие ласки особенно на нее действуют. И вскоре она тоже стала участницей этого утреннего празднества. «Ну и ладно! Поговорим потом! Времени у нас впереди еще уйма!»

— А что мне надеть?

— Неважно, что хочешь.

— Я говорю о температуре.

— Днем жара, а после заката холодно.

Углубившись в чтение, он даже не поднял на нее глаз. «По-моему, он уже объявления читает».

— Могла бы захватить еще и другие газеты.

— Благословляю судьбу, что не захватила еще других, ты и от одной-то оторваться не можешь. По правде говоря, перед отъездом из Парижа у меня были другие заботы.

— Не будем ничего преувеличивать.

Она заканчивала свой туалет.

— Брюки надеть?

— Как хочешь.

— А как же в храмы?..

— Неважно.

— Что ты делаешь?

— Жду, когда ты оденешься.

— А потом что мы будем делать?

— Спустимся вниз.

— А потом?

— Поедем, куда ты захочешь.

Побить бы его, на душе бы полегчало, но ничего бы не упростило. Хотя, как знать…

Казалось, он сердит на нее за то, что желал ее, что овладел ею. Возможно, он считал это поражением, потому что вышел из взятой на себя роли холодности. Провалом воли, ведь в другом смысле…

— Хотелось бы побродить по городу, но если у тебя иные планы, могу и одна пойти. У тебя же есть путеводитель.

— Есть, но я пойду с тобой.

— Я готова.

— Чудесно.

Он поднялся и наконец-то отложил в сторону газету. Словно бы даже нехотя. В эту самую минуту зазвонил телефон. Дельфина уже вышла из номера. Марк последовал за ней и запер дверь.

— Не подойдешь?

— Нет. Обойдутся.

Внезапно Дельфине стало не по себе. Марк, очевидно, был в бешенстве, но сдерживался. Теперь уже нет никакого сомнения, что замешана женщина…

В холле к ним бросился портье.

— Я сейчас звонил вам в номер. Никто не ответил. Понятно… — И после минутного колебания добавил: — Молодой человек пришел.

Марк обернулся, к ним подходил Ален.

— Надеюсь, я не помешал, я ведь говорил, что приду.

— Конечно. Дельфина, разреши тебе представить Алена.

— Очень рад, — Ален склонился в вежливом поклоне.

Марк готов был поклясться, что еще немного — и он приложился бы Дельфине к ручке. Полы плаща взметнулись. Как, должно быть, жарко ему в этой тяжелой хламиде.

Дельфина весело проговорила:

— Добрый день… Вы с нами?

Ален бросил на Марка вопросительный взгляд. Ему ответили неопределенным пожатием плеч.

— Раз Дельфина вас приглашает, решайте сами.

— Тогда с удовольствием.

— Сейчас пойду пригоню машину.

Дельфина и Ален остались одни.

— Так вы и есть тот самый Ален?

— Он вам уже обо мне говорил?

Откуда эта насмешливая улыбка?

— Вы вчера при мне звонили. Марк сказал, что вы его друг. — И, помолчав, добавила: — Возможно, вы и моим другом станете.

Дельфина знала твердо: ни под каким видом нельзя ни о чем расспрашивать этого мальчика.

— Очевидно, здесь есть на что поглядеть.

— Возможно, и есть, но, знаете ли, я не турист.

Он продолжал, и в голосе его она уловила легкий оттенок презрительной иронии.

— Я гляжу на все эти памятники, только когда они попадаются мне на пути. Когда сами на меня лезут. А так как я здесь кручусь уже полгода, поневоле создается, хоть и неполное, представление о городе. Ночью, когда песни словно из-под земли пробиваются, — это что-то даже неправдоподобное.

Тысячи вопросов теснились в голове Дельфины, но она решила не поддаваться любопытству.

Сидя за рулем автомобиля, Марк ждал их у подъезда отеля. Дельфина села рядом с ним, Ален плюхнулся на заднее сиденье.

— Познакомились?

— Конечно… а куда мы едем?

Марк недоверчиво приглядывался к Дельфине, сидевшей, поджав ноги, прямо на циновке. Будто она век здесь жила. Решительно, эта женщина — собственная его жена — никогда не перестанет его удивлять. Уже почти битый час она серьезно и страстно обсуждала вопросы, большинство которых было ей до сегодняшнего дня просто незнакомо, но, казалось, что она ломала себе над ними голову месяцы, если не годы. Оживленная, разговорчивая, а Марка вроде здесь и нет. Ему было досадно, что его оттеснили.

«Я по-прежнему вижу, как никчемны такие споры. Эти мальчики мне надоели. Равно как и Надин, как Эльсенер. А я торчу здесь, прирос, словно раковина к утесу. Чтобы очутиться в глупейшем положении. Чета буржуа спорит с этими наркоманами. Матье, Алея тоже в конце концов буржуа. Девушки нашего круга преспокойно делают аборты, а этого новорожденного усыновит вся их община. Просто игра. На сколько времени их хватит? Как им втолковать, что это уж на всю жизнь, по меньшей мере на двадцать лет?

Вечные поиски… чего? Никто не знает. И подумать только, я готов был пересмотреть свой образ жизни, хотя до сих пор он вполне мне подходил. Всегда подходил!»

Ораторствовал Ален.

— В Бенаресе жизнь фактически ничего не стоит, это единственный город в Азии, где мы можем жить. Потому что повсюду начинаются вопросы, вечные вопросы, и конца им нет.

— А вам не претит бенаресская грязь?

— Вовсе в Бенаресе не грязно. Только там часто бывают дожди, и тогда действительно дороги развозит. Но ведь и во Франции, в маленьких провинциальных городках то же самое.