К концу 50-х и началу 60-х годов даже советские экономисты начали ставить вопрос о том, можно ли сложной современной промышленной экономикой управлять из центра. Любое изменение количества одного товара, запланированного к выпуску, вызывало бесконечное изменение количества других. Было похоже, что даже относительно децентрализованная экономика испытывает ненасытную потребность в бухгалтерах и администраторах. Академик Глушков заявил, что если все будет развиваться таким же образом, то скоро все советское трудоспособное население будет занято в процессе планирования и руководства. Говоря языком кибернетики, энтропия системы возрастала с ужасающей скоростью.

Кибернетика появилась как раз в этот период истории Советского Союза. Оставив на время изначальную советскую враждебность к кибернетике (которая была преувеличена за пределами СССР), советские администраторы и экономисты стали рассматривать ее обещания как многообещающие, так как, во-первых, она давала надежду рационального планирования процессов, ранее с сожалением признаваемых неконтролируемыми по причине высокой сложности; во-вторых, она позволяла иначе определить саму рациональность, во всяком случае, применительно к управлению сложными процессами.

Достаточно очевидной была надежда на достижение рациональности с помощью кибернетики. Основание кибернетики — контроль протекающих процессов и предотвращение увеличивающегося беспорядка в них — точно соответствовало желанию советских администраторов. Они думали, что, возможно, с помощью кибернетики удастся добиться действительного контроля над исключительно сложными советской экономикой и управлением.

Второй результат кибернетики — переопределение рациональности в контролировании сложных механизмов — вытекал из самой природы кибернетики. Поэтому необходимо кратко остановиться на определении этого предмета.

Термин «кибернетика» иногда неправильно понимается как синоним «автоматизации». Он напоминает об обсуждениях проблем безработицы и впечатляющей статистике о количестве операций, выполняемых компьютером в сотую долю секунды. Изначально же кибернетика означала нечто совершенно другое. Основатели кибернетики — Норберт Винер, Артур Розенблют, Юлиан Бигелоу, Уолтер Б. Кэннон, Уоррен С. Маккаллох, Уолтер Питтс, У. Росс Эшби, Клод Шенон и Джон фон Нейман — верили, что они разрабатывали общую теорию процессов управления[614]. Для них процесс управления был средством поддержания порядка в любой среде, как органической, так и неорганической. Исходя из этого представления кибернетики, компьютер как таковой не является кибернетическим изобретением. Он может стать частью кибернетической системы при объединении с другими компонентами этой системы в соответствии с теорией управления.

Развивающаяся кибернетика как научная дисциплина не основывалась на технических новшествах, позволяющих создавать современные компьютеры. Вместо этого она опиралась на понятие энтропии, взятое из термодинамики и после расширения смысла обозначающее количество беспорядка в любой динамической системе. Согласно этому подходу, всем сложным организмам постоянно угрожает возрастание беспорядка, с переходом в конце концов к полному хаосу. Однако определенные организмы устроены настолько тонким и эффективным образом, что они в состоянии противостоять, по крайней мере временно, тенденции к беспорядку. Кибернетика изучает общие свойства этих организмов, особенно использование ими информации для противодействия беспорядку. Более восторженные сторонники кибернетики рассматривают человеческое общество, которое также явно поощряет порядок, как особый вид кибернетического организма. В общем, кибернетика — это наука об управлении и связи, направленная на отражение возрастающей энтропии, или беспорядка.

Кибернетика хорошо соотносится с материалистическими положениями. Один из ее постулатов гласит, что управляющие характеристики всех сложных процессов могут быть сведены к определенным общим принципам. Однако ее способ действия четко отличался от науки XVIII и XIX вв., из которой проистекал научный оптимизм марксизма. В представлении Просвещения, рациональность достигалась посредством знания количественных законов, которые делали возможным предсказание будущего. Такая рациональность, возможно, лучше всего была представлена небесной механикой Лапласа. Управление процессом, согласно этому раннему взгляду, основывалось на знании всех физических законов и переменных, а также способности изменять величину переменных. Даже недетерминистская сущность современной физической теории, приводящая к трудностям, не разрушила веру в то, что рациональность есть, по существу, теоретический, а не эмпирический подход. В экономике эта концепция рациональности привела к вере в то, что если централизованная экономика функционирует неэффективно, то трудность здесь должна заключаться либо в неадекватности власти, либо в недостаточном знании в центре местных условий и необходимых экономических законов для изменения этих условий.

Кибернетика — основанная на аналогичности всех сложных самовоспроизводящихся процессов, с живыми организмами как решающим примером успеха в самовоспроизведении — не придает особого значения точному предсказанию будущих состояний или свойств. Не требует она и строгого централизованного контроля. Исполнительные или командные органы во всех действительно сложных кибернетических механизмах представлены в иерархиях власти с полуавтономными областями. Более того, кибернетическая система скорее не пытается неопределенно предсказать результаты своих исполнительных действий, а осуществляет постоянную эмпирическую проверку этих результатов посредством обратной связи и подстраивает свои команды на этой основе. Как сказал Н. Винер, кибернетика вырастает из управления скорее на основе действительного, чем ожидаемого, исполнения. Кибернетика, таким образом, поощряет соединение таких, казалось бы, противоречивых принципов, как местный контроль на основе эмпирических фактов и непризнание централизованных целей.

Было бы ошибкой верить, что кибернетика позволяет контролировать наиболее сложные процессы посредством накопления в центре огромных массивов информации. В самом деле, согласно кибернетике, информационные барьеры имеют для управления процессами не меньшее значение, чем свободные потоки информации. Лучшим примером такого парадокса может служить человеческое тело, во многом являющееся образцом кибернетического механизма. Если бы мы осмысливали все, что происходит у нас в желудке, или хотя бы некоторую информацию, необходимую для нормального функционирования наших пищеварительных органов, мы стали бы, наверное, очень нервными. Однако человеческий организм демонстрирует величайшую победу контроля над сложными процессами, на которые может нацеливать кибернетика; характерные черты строения этого организма могут быть основой понимания кибернетических систем.

Урок кибернетики для Советского Союза и особенно для его экономики казался ясным. Если бы Москва знала все происходящее на ее фабриках в Омске, она стала бы «нервной», какой, впрочем, она и стала, когда попыталась это узнать. Кибернетика учит выборочности информации и сравнительной децентрализации контроля. Посредством принятия этих принципов советские последователи кибернетики надеялись направить советскую экономику к нескольким насущным центральным целям, в то же время гарантируя определенную местную автономию.

Кибернетика оживила, хотя бы временно, уверенность советских лидеров в том, что советская система способна рационально управлять экономикой. Это оживление произошло в тот самый момент, когда возможность представлялась безвозвратно потерянной[615]. Это возрождение надежд было объяснением того поголовного «заболевания» кибернетикой, которое имело место в Советском Союзе в конце 50 — начале 60-х годов; после 1958 г. в СССР были изданы тысячи статей, брошюр и книг по кибернетике[616]. В более популярных статьях полное применение кибернетики отождествлялось с торжеством коммунизма и полным осуществлением революции[617]. Если странная смесь идеологии и политики в Советском Союзе может иногда оказываться для некоторых дисциплин роковой (как в случае с генетикой), то она также может катапультировать другие науки на необычайную высоту.