Деятельность Тимура и его команды не похожа на подвиг Павлика Морозова или даже Мальчиша, созданного тем же Гайдаром. Деятельность тимуровцев скромнее и не угрожает им трагической смертью, как в случаях Павлика и Мальчиша; она направлена на борьбу с малолетними хулиганами, а не взрослыми преступниками. Вдобавок Тимур получил одобрение со стороны полковника Красной Армии Александрова, отца двух героинь повести. В конце книги, когда Александров узнает о происходящем, он тепло поздравляет геройского мальчика: «Отец встал и, не раздумывая, пожал Тимуру руку»{272}. Одна из двух дочерей Александрова Ольга воображает себя главной в детской общественной и политической жизни и потому не одобряет активность Тимура, но теперь и она вынуждена признать, что его деятельность идет на пользу коллективу. В решающей сцене примирения старший мужской персонаж появляется уже не в качестве «полковника Александрова», но в роли «отца», символизируя тем самым мудрое родительское покровительство, распространившееся и на росшего без отца Тимура, и на всю молодежь в целом.
Тимур, таким образом, воплощал собою объединяющую силу социальной сплоченности, в то время как Павлик соответствовал скорее герою западного скаутского романа или даже протагонисту популярнейших приключенческих повестей Инид Блайтон о «знаменитой пятерке»[201].
Как и другие успешные авторы, которые не только сумели выжить, но и вполне преуспевали при сталинском режиме (достигнуть такого положения детским писателям, видимо, было несколько легче, чем их собратьям во взрослой литературе), Аркадий Гайдар обладал особым политическим чутьем. Само имя «Тимур», мало распространенное в России, выбрано, вероятно, не только в честь собственного сына Гайдара, но также в честь приемного сына Климента Ворошилова (после смерти М.В. Фрунзе К.Е. Ворошилов усыновил его детей — сына Тимура и дочь Татьяну)[202]. Когда Гайдар работал над этой книгой, Ворошилов был одним из ближайших соратников Сталина. Художник Александр Герасимов к этому моменту только что закончил писать свою «икону» — картину «И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов в Кремле», на которой маршал изображен плечо к плечу, шинель к шинели рядом с вождем на фоне панорамы Замоскворечья, простирающегося за Кремлевской стеной. Ворошилов ассоциировался прежде всего с военной доблестью: в 1925 году назначен наркомом по военным и морским делам, с 1934 по 1940 год был наркомом обороны, а в 1935-м получил восстановленное в советской военной иерархии звание маршала. Но при этом он был любимцем пионерской прессы и получал от детей сотни писем с просьбами прислать автограф или посоветовать, как жить. Автографы маршал не любил и обычно не присылал их (пока в 1968 году его помощник не обзавелся пачкой фотографий Ворошилова с готовой подписью). Зато щедро давал многословные наставления: «А при коммунизме каждый человек, все люди без исключения должны стать и станут трудолюбивыми, сознательными, честными, всесторонне развитыми, иначе говоря, как указано в Программе, будут удачно сочетать в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство»{273}.[203] Между звездным рангом маршала Ворошилова и скромным званием полковника Александрова пролегала огромная дистанция. И все же Александров, тоже военный, взявший под свое крыло чужого мальчика, был отдаленным alter ego Ворошилова. Таким образом, Ворошилов тоже воспринимался как символический отец Тимура, и под «виртуальным» покровительством высшей сталинской элиты оказался мальчик-герой нового типа, который сотрудничает со взрослыми, выполняет безопасную и скромную общественную работу, а также соблюдает субординацию, ведя агитационную и разоблачительную деятельность сообразно своему возрасту.
Появление Тимура четко обозначило очевидный поворот в задачах пионерии. В 1920-х и 1930-х годах активисты беспокоились, чтобы пионерская организация не дала крен в сторону скаутов — патриотического, но, с политической точки зрения, консервативного детского движения, уделявшего больше внимания досугу и буржуазной филантропии, чем социальному активизму. Тимур в качестве идеала пионера-героя ознаменовал перемену отношения властей к скаутам: теперь советизированные формы скаутского активизма стали официальным направлением развития пионерского движения.
О поддержке новой линии со стороны руководителей пионерской организации говорит тот факт, что книга Гайдара продвигалась намного усерднее, чем канонические биографии Павлика. Это видно по тиражам, которые в централизованной советской системе безошибочно отражали не только истинную популярность книги, но и официальное мнение о ее значении. Общий тираж канонических биографий Павлика Морозова в 1930-е годы — учитывая славу героя — на удивление небольшой. Книга Соломенна после первого издания тиражом в 10 000 экземпляров больше не выходила. Биография, написанная Александром Яковлевым, выдержала всего два переиздания: 1936 и 1938 годов, так что общий тираж всех трех изданий составил 105 000 экземпляров. «Павлик Морозов» Смирнова вышел только один раз (1938 год, 50 000), как и поэма Вали Боровина «Морозов Павел» (1936 год, 10 000){274}. Эти цифры, в общей сложности составляющие 175 000, выглядят очень убедительно, если сравнивать их с тиражами поэтов, писавших для «элитной» взрослой аудитории: например, тираж книг Пастернака обычно не превышал 5000 экземпляров или около того. Но в то же время они значительно уступали тиражам «Военной тайны» Гайдара (восемь изданий общим тиражом 555 600 с 1935 по 1939 год){275}. А повесть «Тимур и его команда» значительно обогнала по этому показателю биографии Павлика, опубликованные в 1930-х годах, и послевоенные издания книги Губарева (общий тираж 90 000 с 1947 по 1948 год). Только за время Великой Отечественной войны «Тимур» был переиздан четырежды, достигнув общего тиража в 200 000, и далее количество экземпляров составляло по 200 000—300 000 в год[204].
В 1947 году «Тимур» оказался в выборке выдающихся детских книг, опубликованной на обложке официальной ежегодной библиографии «Детская литература», разделив славу с баснями Крылова, пушкинской «Капитанской дочкой», «Детством» Толстого, Жюлем Верном, детскими стихотворениями Маяковского, сборником русских народных сказок и «Рассказами о Ленине» Кононова. В списке значились также современные произведения, в основном на военную тему, и другие, написанные лучшими детскими писателями современности: Маршаком, Абрамовым, Львом Кассилем, Сергеем Михалковым, Вениамином Кавериным и Валентином Катаевым. Ни одной из биографий Павлика Морозова в списке не было{276}. Продвижение двух героев в странах Варшавского пакта также удивительно разнилось: «Тимур» на протяжении 1940-х годов был напечатан семь раз в Восточной Германии и Румынии, тогда как ни одна книга о Павлике Морозове не попала в эти политически важные «советские колонии»{277}.
Распространение письменных текстов не было единственным способом пропаганды Тимура среди юношества. В 1940 году режиссер Александр Разумный снял по повести детский блокбастер; фильм имел такой успех, что Гайдар немедленно приступил к работе над его продолжением. «Клятва Тимура» вышла в свет в 1942-м, через год после гибели писателя на фронте. Кино оставалось чрезвычайно популярным среди советских детей, у которых была практически неограниченная возможность ходить в кинотеатры — советские педагоги из поколения в поколение высказывали свои опасения относительно пагубного влияния кинематографа. С середины 1930-х годов решением этой проблемы стало продвижение детских семейных фильмов. Ясно, что фильм о Павлике Морозове не мог попасть в эту категорию, и наоборот, фильм о социально активном, но послушном и обаятельном мальчике имел все шансы на успех.
