Слава героев «всесоюзного значения» — обладателей самого высокого статуса — достигала таких вершин, что их личные корни теряли значение. Так, название города в заголовке агиографической повести 1940 года, посвященной партийному руководителю Кирову, «Мальчик из Уржума» лишь подчеркивало псевдоанонимность героя и недвусмысленно намекало на то, что речь шла о партийном руководителе Сергее Кирове, убитом в 1934-м. Подобным образом упоминание Назарета в гипотетическом заголовке «Мальчик из Назарета» не оставило бы сомнений в том, что имеются в виду страсти по Иисусу Христу. В обоих случаях место прославилось благодаря своему выходцу, но не наоборот.

В то же время среди героев советской мифологии были и такие, чья малая родина составляла неотъемлемую часть мифа. Примером может служить грузинское происхождение Сталина.

В ходе своей посмертной «карьеры» Павлик Морозов несомненно достиг статуса героя «общесоюзного значения». В канонических текстах, таких как статьи в энциклопедии, говорится, что он родился в Герасимовке — так могла называться любая русская деревня, вне зависимости от географического положения. Мало кто из тех, кто знакомился с этим мифом, будучи пионером или просто школьником, смог бы точно вспомнить место рождения мальчика, особенно учитывая то обстоятельство, что памятники ему воздвигались повсеместно. При этом корни Павлика сыграли решающую роль в развитии его культа, который зародился как специфически уральское явление. Местная история и региональная политика оказали большое влияние на эту легенду в начале ее существования.

При поверхностном изучении вопроса идея о глубинности связи между мифом о Павлике и Уралом может показаться несколько неожиданной. История отважного деревенского мальчика, бросившего вызов кулакам, противоречила стандартному представлению об атмосфере на Урале и в Западной Сибири конца 1920-х— начала 1930-х годов. В пропаганде эта огромная территория обычно изображалась как мощный индустриальный район, известный не только отдельными заводами вроде Уралмашстроя, но и новыми городами, в частности Магнитогорском, и целыми промышленными регионами, прежде всего Урало-Кузнецким бассейном («Урал-Кузбасс»), прославляемым как мировой центр угля и стали^{66}. Пионерская пресса регулярно писала об этих «великих стройках», и считалось позором, если дети обнаруживали недостаточные о них знания^{67}.[43] По мере того как в 1932— 1933 годах коллективизация оборачивалась репрессиями, хаосом и голодом, советская пресса, включая детские издания, уделяла все большее внимание достижениям промышленности, наиболее яркие примеры которых находили на Урале. Этим же отличалась и пролетарская поэзия того периода. Типичным примером может служить непреднамеренно абсурдистское стихотворение Константина Митрейкина, напечатанное в 1932 году. Оно так же изобилует несуразными метафорами, как Урал — минеральными рудами:

Советская гигантомания ярко проявилась и в агитационном изображении Урала: один образцовый совхоз в этом районе так и назывался — «Гигант». Однако пропаганда умалчивала о том, какой ценой достигался этот промышленный и сельскохозяйственный прогресс: о принудительном труде сотен тысяч политических заключенных, о крестьянах, согнанных на лесоповалы, о местных чиновниках, отчаянно пытающихся выполнить спущенные из центра нормы без учета местных условий^{69}. В центре картины, нарисованной для масс в духе «революционного романтизма», находился образ самого Уральского хребта. Огромный и разнообразный регион изображался как своего рода советская Швейцария, где орлы парят над скалами и лесистыми склонами гор и где бурлят кипучей жизнью промышленные города и процветающие колхозы.

Весь этот набор стереотипов исправно воспроизводился в произведениях о Павлике Морозове, как, например, в «Песне о пионере-герое» Сергея Алымова, которую распевали тысячи советских школьников 1930—1940-х:

Интересно, что здесь ради рифмы орудием убийства становится не нож, а топор. Алымов искажает не только обстоятельства преступления, но и пейзаж малой родины Павлика. Даже при самой ясной погоде из Герасимова невозможно увидеть горы: она находится более чем в пятистах километрах от Уральского хребта. Тавдинскии район, сейчас являющийся восточной окраиной Свердловской области, во времена Павлика составлял часть обширной Уральской области, простиравшейся к западу до Перми и далее, до отрогов Уральских гор. По словам уральского писателя Валерия Ермолаева, «Тавдинская земля административно является уральской, а географически это уже Сибирь». На ней нет ни гор, ни даже холмов, это лесистая равнина с торфяными болотами, заросшими густой травой, к осени приобретающей светло-ржавый оттенок.

Тавдинскии район, подобно многим другим в Сибири, всегда был местом миграции, прибежищем социально-униженных, бедных и отчаявшихся людей. Коренное население района, как и большей части Евразии, составляли кочевые скотоводческие племена. Если взглянуть на современный список населенных пунктов, то бросается в глаза, что многие из них — около пятидесяти — появились в промежутке между 1900 и 1940 годами, т.е. прошло всего несколько десятилетий с тех пор, как это пространство отвоевали у леса^{71}. Самый большой приток переселенцев в Тавдинскии район (с 1900 по 1910 год) является следствием государственной политики того времени. В 1868 году министр внутренних дел издал указ, поощрявший переселение безземельных крестьян: крестьянским общинам, готовым целиком переехать в новые места, предоставлялась государственная земля. Этот процесс продолжался до конца XIX — начала XX века, несмотря на неоднозначное к нему отношение со стороны государственных чиновников: их беспокоила растущая популярность идеи переселения среди крестьян в некоторых бедных регионах, таких как Центральная Россия, Украина и Белоруссия. Ранние мигранты в основном оседали в регионах с плодородной почвой, например в Алтайском крае, последующим приходилось селиться на землях победнее, в частности в Тавдинском районе. Тем не менее тысячи крестьян трогались с места и отправлялись в дальний путь, соблазненные обещаниями даровой земли, субсидий на путешествие и застройку, а также налоговыми льготами. Между 1895 и 1908 годами около четырех миллионов переселенцев добрались до Урала, при этом менее 4% из них осели в уральских областях. В целом мигранты из европейской части Российской империи составили 29% от общего числа переселенцев в период с 1900 по 1904 год, и 25% — с 1905-го по 1909-й^{72}. Деревня Герасимовка приютила крестьян, приехавших главным образом из Минской и Витебской губерний[44].