— У него разговор с директором. Сергей Иванович задержал его после заседания, — объяснил Крушинский.
— Сергей Иванович поздравляет его с блестящим заключительным словом? — спросил Лапин.
Крушинский подумал и неторопливо ответил:
— Сомневаюсь… Он был чем-то очень озабочен.
— Послушайте, Аркадий Петрович, — сказала с возмущением Ольга, — а вы хорошо поняли, что вам сказал Евгений Николаевич?
— В пределах моих умственных способностей. — Петров пожал плечами. — Я же вам говорил: он просил меня собрать в лаборатории после заседания всех научных сотрудников. — Для чего?
— Об этом он ничего не сказал, добавил только, что очень спешит.
— Не похоже, — буркнула Ольга, посмотрев на часы. — Двадцать минут девятого.
— Что же делать, надо ждать, — с философским спокойствием ответил Крушинский. — Сегодня суббота. Очевидно, дело, из-за которого нас задерживает профессор, не терпит отлагательства до понедельника.
— А, вот и он! — Ольга просияла в улыбке, не вязавшейся с только что высказанным ею недовольством.
Петров повернул голову, прислушиваясь. В коридоре прозвучали твердые, четкие шаги. Петров кивнул головой и облегченно вздохнул.
— Он!..
Дверь распахнулась. Профессор Смолин быстро прошел через комнату и сел спиной к окну. Все молча ждали, что он скажет. Смолин побарабанил по забытому кем-то на столе стакану, тонко зазвеневшему под его пальцами.
— Как дела? — спросил он отрывисто.
— В порядке, — ответил Петров, улыбаясь. — Мы в восторге от вашей речи. Калашник потерпел полное поражение.
— Зажгите свет! — коротко попросил Смолин.
Петров повернул выключатель. Под потолком вспыхнула лампа. Сумерки за окном сразу же сгустились.
— Больше в лаборатории никого нет? — спросил Смолин нахмурившись.
— Здесь все, — ответил Петров, — кого я успел предупредить. Ведь вы…
— Хорошо, — прервал его Евгений Николаевич. — Нам предстоит довольно серьезный разговор. Николай Карлович, — обратился он к Крушинскому, — вы хорошо знаете Черное море?
Крушинский снял очки и начал неторопливо протирать их платком.
— Как вам сказать, Евгений Николаевич… Конечно, как специалист по водорослям, я знаю его главным образом с этой стороны. Но, поскольку я работал там много лет, общее представление о нем у меня есть.
— Карта Черного моря у вас найдется? — перебил его Смолин.
— Да, конечно.
— Масштаб?
— Пять километров.
— Пока достаточно. Принесите.
Крушинский вышел.
— Предполагаются работы на море? — спросил Петров. — Но ведь до сих пор мы работали с пресноводными…
— Сейчас все узнаете. Вам, — обратился Смолин к Ольге, — предстоит обучиться новой методике.
— Какой методике? — сразу заинтересовалась Ольга.
Смолин усмехнулся.
— Вы спросите лучше, у кого… Вам никогда не придет в голову…
— Вот, что вы просили, — сказал Крушинский, входя в комнату.
Он развернул на столе большую карту Черного моря, старую, пожелтевшую и истертую на сгибах.
— Ну-с, — интригующим тоном обратился Смолин к сотрудникам. — Начнем, как говорится, ab ovo[3]!.. Расскажите нам, Николай Карлович, о растительности Черного моря. Где, что и как произрастает?
Крушинский нагнулся над картой, близоруко щурясь на мелкие надписи.
— Основные черты распределения растительности в Черном море, — начал Крушинский своим обычным неторопливым скучным голосом, — были выяснены еще пятьдесят лет назад академиком Зерновым. С тех пор наши знания значительно углубились, но в основном не вышли за пределы предложенной им схемы.
Растительный мир Черного моря, как вы знаете, распространяется на 200 метров в глубину. Ниже начинается зона сероводорода, убивающего все живое.
— Вы только покороче, — прервал его Смолин. — В самых общих чертах.
— Хорошо, — невозмутимо отозвался Крушинский. — Растительность Черного моря — это в основном прибрежные водоросли. Глубоководных растений в Черном море нет, потому что на дне этого бассейна зловонный ил, населенный бактериями, производящими сероводород, и абсолютно непригодный для другой органической жизни…
— Какие именно водоросли и где произрастают? — снова прервал его нетерпеливо Смолин. — Особенно меня интересуют багрянки[4].
— Что ж, можно и о багрянках, — без оттенка раздражения согласился Крушинский. — На прибрежных скалах в зоне прибоя основные формы растительности — это розовая известковая водоросль кораллина и мелкая слизистая водоросль немалион. На глубине до шестидесяти метров встречается мягкая багряная водоросль филлофора. В северо-западной части моря академик Зернов обнаружил заросли этой филлофоры на огромной площади и даже предложил назвать эту часть бассейна «Филлофорным морем». — Крушинский обвел рукой на карте большой круг к западу от Каркинидского залива. — Итак, основные виды багрянок в Черном море, это — кораллина, немалион и филлофора. Они в Черном море имеют широкое распространение. Глубже филлофоры найдены антитамнион и полисифония наиболее густо окрашенные багрянки Черного моря. Вообще, надо сказать, чем глубже развиваются красные водоросли, тем ярче и гуще их окраска. Описано еще несколько видов, но они имеют очень ограниченное распространение.
Смолин пристально посмотрел на Крушинского.
— И это все? — разочарованно спросил он.
— Все, — подтвердил Крушинский.
— Небогато, — покачал головой Смолин.
Он выдержал небольшую паузу, переводя испытующий взгляд с одного лица на другое.
— Нам предстоит, — сказал он медленно, — дело государственной важности. Мы получили задание разработать биологический метод извлечения золота из морской воды.
Четыре пары глаз смотрели на него с напряженным интересом.
— Золота? — переспросил изумленно Петров.
— Да, золота. Вас это удивляет?
— Собственно, я никогда не думал об этом, — недоумевающе ответил Петров.
— Напрасно. Золото — элемент, который по своей распространенности в живой и мертвой природе не имеет себе равных. Все организмы содержат в составе протоплазмы следы золота…
— Но ни один из них не концентрирует его в заметных количествах, — возразил Петров.
— Да. До сих пор считалось так, — подтвердил Смолин.
— Что значит до сих пор? — удивился Петров. — А теперь разве что-нибудь изменилось?
Смолин усмехнулся, встал и с высоты своего огромного роста оглядел, прищурясь, сотрудников. Потом вытащил из кармана небольшую картонную коробочку и раскрыл ее.
Четыре головы наклонились над странным предметом. Он был похож на сухую, корявую ветку какого-то растения. Тонкие, жесткие, колючие стебли плотно переплелись между собой.
— Ну, что скажете, Николай Карлович? — спросил Смолин.
Крушинский протянул руку к коробке.
— Разрешите.
— Пожалуйста.
Николай Карлович поднес ветку к самым глазам, затем положил на ладонь и встряхнул, пытаясь определить вес ветки.
— Ну, что скажете? — повторил вопрос Смолин.
— Да что ж тут сказать… — Крушинский пожал плечами. — Непонятно…
— Не узнаёте?
— Очень тяжелая… Удивительно тяжелая. Именно поэтому я не решаюсь отнести ее к какому-либо из знакомых видов.
— Но вы догадываетесь, что это такое?
— Насколько я понимаю, это багряная водоросль… К сожалению, я слабо знаком с этой группой. Как и любому биогеохимику, мне известны только багрянки, накапливающие известь, — литотамниевые багрянки. Но этот вид я вижу впервые. И не могу понять, что в нем Накапливается. Судя по весу этого экземпляра, он содержит, по меньшей мере, свинец.
— Вы очень близки к истине, Николай Карлович. Посмотрите-ка поближе к лампе.
Крушинский шагнул к столу, не сводя глаз с водоросли. Яркий свет настольной лампы скользнул по рукаву его пиджака и задрожал на ладони. Растение засветилось густофиолетовым цветом. Крушинский медленно повернул руку, поочередно обращая к свету все ответвления. Внезапно лицо его озарилось догадкой.
