Ланин поскреб свою дремучую бороду.

— Любопытно! Ну, что ж, молодец. Вы меня извините, но я никак не думал, что вы…

— Что я способна к самостоятельной мысли? — насмешливо спросила Ольга.

— Нет. Что вы можете так конспиративно работать…

— Я не была уверена в успехе. А теперь результат не вызывает сомнений. Вот и все.

— Как же вы представляете себе осуществление вашего метода?

— Если нам удастся перевести культуру в Сайда-губу, то, во-первых, эти водоросли будут сами накапливать золото — уже не в лабораторных, а в промышленных масштабах… А, во вторых, они будут обогащать своими ферментами воду, из которой добывается золото в экспериментальном цехе. Неужели вас не увлекает такая перспектива, Иван Иванович?

— Легко сказать — перевести культуру, — проворчал Ланин. — А как это сделать?

— Ну, Иван Иванович, голубчик, вы же знаток водорослей, экспериментатор, опытный специалист, неужели вас кто-то должен учить? Конечно, это сделаете вы… — Ольга запнулась, — если разрешит Евгений Николаевич.

— То-то и оно. Профессор уже сделал одну попытку помочь Калашнику. И, насколько я понимаю, это не привело к улучшению их отношений… Хотя… В общем, все ясно. Попробовать стоит. Ведь рано или поздно мы будем разводить эти растения в естественных бассейнах для промышленного использования? Зачем же откладывать? Сегодня же телеграфирую Евгению Николаевичу.

…Весь день лихорадочное возбуждение мешало Ольге работать. Она механически включала и выключала приборы, делала отсчеты, производила вычисления. Но мысли ее были далеко.

Наступал решающий этап. Она ощущала гордость от сознания того, что на этом этапе будут иметь какое-то значение и ее работы, ее мысли, ее напряженный труд. Она в сотый раз до мельчайших деталей восстанавливала в памяти свои последние исследования. Ошибки быть не могло. В лабораторных условиях вода, насыщенная ферментами, отдавала золото почти без сопротивления.

Опыты были повторены много раз и все с тем же результатом.

После посещения Громовым биологической станции Ольга побывала у него в райкоме. Громов сказал Ольге: «Действуйте, мы вас поддержим». Она спросила: «А если не получится?». Он ответил: «Наука без риска — какая же это наука?» Разговор с Громовым произвел на Ольгу большое впечатление. У нее в жизни уже бывали трудные минуты, когда путь впереди затуманивался, а назад идти не позволяло самолюбие. Но впервые она почувствовала в такой момент твердую руку партии, уверенно выводящую ее на дорогу.

Подобно миллионам других советских людей, она ощущала в своем труде могучую и радостную силу общего дела. Это дело носило величественное и ясное имя: коммунизм. Этим делом руководила партия. Ольга понимала, что руководство партии не только в объединении усилий миллионов в единое целое, но и в правильном использовании усилий каждого из этих миллионов. И все же это ее представление было в значительной степени общим, отвлеченным, пока она на себе самой не почувствовала его конкретное содержание.

«Поймите, что сейчас главное — не поддаваться влиянию буржуазной идеологии, в какую бы личину оно ни рядилось», — говорил ей Громов. Она смотрела на него не мигая.

«Мы не против взаимной критики, — говорил он, — мы не против научных споров. Критика — одна из движущих сил нашего развития. Но когда из критики и теоретических разногласий вырастают преграды для претворения теории в практику, тогда ясно, что наши споры и разногласия могут быть использованы для укрепления враждебной нам идеологии. Критика должна не разоружать, а вооружать практику. А до сих пор, нападая друг на друга, вы только мешали друг другу перейти от теории к практике».

Она ушла из райкома окрыленная. Опыты были поставлены и через неделю закончены.

И ей приятно было услышать по телефону одобрение Громова.

— Значит, продолжать? — спросила она.

— Обязательно.

— Может быть, вызвать Евгения Николаевича?

— Зачем? Надо полагать, что на Черном море у него не менее важные дела. Продолжайте работать.

Ускорение осаждения золота под влиянием ферментов не вызывало сомнений в экспериментальных условиях. Но от этого теоретического вывода до его претворения в практику Ольга представляла себе огромное расстояние — месяцы, годы. Однако Громов посоветовал немедленно приступить к реализации ее открытия. Мысль о заселении золотоносной водорослью бассейна Сайда-губы принадлежала ему.

— Но таким образом культура всегда будет под угрозой похищения, — робко возразила Ольга.

Громов рассмеялся.

— Ну, об этом не беспокойтесь. И не такие объекты у нас под охраной.

Оставалось немедленно приступить к осуществлению плана. Задержка была только за разрешением Смолина.

…Ольга плохо спала эту ночь. Она часто просыпалась. Время текло убийственно медленно. Светящиеся стрелки показывали час, два, три. Ольга думала о Петрове. От него не было никаких известий, и самолюбие не позволяло ей написать третье письмо: два письма остались без ответа. Какое-то гнетущее беспокойство грызло ее. Только на рассвете она задремала, как ей показалось, совсем ненадолго. Ее разбудил стук и голос Ланина. Она вскочила с постели, подбежала к дверям. В щель просунулась полоска бумаги.

— Держите, — сказал Ланин из-за двери.

Это была телеграмма. Ольга развернула ее, взглянула на подпись: «Смолин». В тексте было всего три слова.

«Разрешаю желаю успеха».

Лодка под мерный рокот мотора медленно двигалась вдоль берега. Смолин взял направление в грот. Когда над лодкой нависли черные своды, он выключил мотор. Лодка тихо вошла в полумрак.

— Понапрасну теряем время, Евгений Николаевич! — сказал Калашник, выколачивая трубку о борт.

— А мне кажется, что мы только сейчас встали на верный путь, — ответил после короткой паузы Смолин.

— Интересно. И что же вас приводит к такому заключению?

— Да, видите ли… драгирование не дало никаких результатов. Мы взяли после первой находки за трое суток еще сорок восемь драг. И только в одной из них нашли обломки золотой водоросли. Так?

— Ну. Я вас слушаю, — проворчал Калашник, недовольный, что еще не может уловить, к чему клонит Смолин.

— И эти обломки были мертвыми. Да я и не ожидал, чтобы на глубине двухсот метров эта водоросль оказалась живой. Заметьте берег у Карадага так обрывист, что глубин меньше ста метров мы не нашли. Никаких колоний золотой водоросли там нет и не может быть…

Калашник широко открыл глаза.

— Не понимаю… о каком же верном пути вы говорите?

— Колония должна быть не там… а здесь. — Смолин показал рукой на гранитные стены грота, уходящие в воду.

— Позвольте, — удивился Калашник, — вы думаете, что водоросль растет на этом граните?

Смолин отрицательно покачал головой.

— Я думаю, что внутри этого гранита есть полость, в которую заходит морское течение. Водоросль может быть только там.

Калашник скептически выпятил губы.

— Ну, Евгений Николаевич, всему есть границы, даже научной фантастике…

— А я постараюсь вас убедить, — невозмутимо сказал Смолин. — Посмотрите: как нас отнесло… к самому выходу…

Калашник смерил взглядом глубину грота, повисшего гигантской аркой над их лодкой. Прозрачная влага темнела у обрывов стен, уходящих глубоко в воду, и чуть колебалась вокруг лодки, переливаясь всеми оттенками голубого цвета.

— Сколько времени мы здесь? — продолжал Смолин. — Не более получаса, так? И за это время нас потихоньку вынесло из грота. Какое здесь расстояние, как вы думаете?

— Метров семь — восемь.

— Ну, вот. Скорость течения из грота не меньше десяти метров в час. В этом что-то есть… Конечно, возможно, здесь круговое течение. Вода заходит в грот и выходит. Но вряд ли. Это было бы трудно объяснить… Наиболее вероятным, мне кажется, прямое течение из глубин грота.

— Ну, предположим, что это так, — неохотно согласился Калашник. — Что же вы предлагаете предпринять?