Молния, Кленов и министр переглянулись.
Они видели земной шар, который благодаря полету снаряда заметно поворачивался. Сквозь просветы между облаками угадывались неясные очертания материков и морей.
В немом молчании смотрели люди на чудесный экран телевизора, принимавшего передачу со снаряда.
Люди потеряли счет времени. Тяжело дыша, они не отводили от экрана взоров. Вместе со снарядом неслись они сейчас в верхних слоях стратосферы.
Наконец все заметили, что земной шар стал расти, по-прежнему продолжая поворачиваться. Он становился все больше и больше. Скоро всю видимую площадь стала занимать вода, походившая на ослепительную эмаль.
— Тихий океан, — спокойно произнес министр и вынул из бокового кармана трубку.
Внезапно в самом углу экрана появилась светлая точка. Постепенно она стала расти и шириться. Она походила на огонь электросварки, только кроваво—красного цвета.
Очень быстро огненная зона захватила весь экран. На него стало больно смотреть. Вдруг в центре появилось что-то фиолетово-черное, и все сразу исчезло.
— Все, — сказал министр, раскуривая трубку.
— Есть попадание! — сказал Молния. — Признаю свой расчет неверным. Верен ваш, товарищ уполномоченный правительства. Прошу отстранить меня.
Министр внимательно посмотрел на Молнию.
— Просишь? А еще военный! В прошлый раз я тебя как будто не спрашивал… — и министр выпустил клуб дыма.
— Теперь надо… м-да!.. Второй. И если всё будет в порядке, тогда уж, благословясь, и залп…
Министр спрятал в карман книжку, которую держал все время в руках, и дал предупредительный сигнал по строительству. Потом посмотрел пристально на Молнию.
— Огонь!
— Есть огонь! — ответил полковник и нажал кнопку.
Только на секунду появилась на экране Земля. В следующий момент все исчезло.
Молча смотрели люди на пустой экран.
Спустя несколько секунд страшный огненный вихрь пронесся над строительством.
Затряслась центральная будка управления. Повалилась одна ее стена. Кленов, министр, Молния лежали на полу…
Снаряд разорвался, едва вылетев из орудия.
Через минуту Сергеев и полковник поднялись, но старый профессор так и остался лежать, подогнув острые колени и вытянув жилистую шею. Ртом он судорожно ловил воздух. Мертвенная, зеленоватая бледность покрыла его лицо. Из-под прикрытых век виднелись только белки.
Василий Климентьевич опустился на колени, стараясь расстегнуть у Кленова воротничок.
Глава VIII
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
После неудачного испытания снарядов с заменителем профессор Кленов вместе с Василием Климентьевичем вернулся в Москву.
Переоценив свои силы, Кленов рассчитывал помочь Марине в получении нужного изотопа радия-дельта. Однако сразу же по приезде старый профессор занемог и не выходил из своей комнаты. Лечь в больницу он наотрез отказался.
Но оставаться в стороне от общей борьбы он не хотел. И днем и ночью он лежал в постели с наушниками на голове, настроив чувствительный радиоприемник на «обратную волну Матросова».
Конечно, можно было воспользоваться и репродуктором, но наушники выключали Кленова из всего окружающего, переносили в многоголосый мир эфира.
Кленов знал, что на аппаратуре обратной волны дежурства ведутся и без него, но он одержим был идеей первым поймать сигналы созданного им радиопередатчика отраженной волны.
Кленов не открывал штор, и дневной свет почти не проникал в его комнату. В полумраке виднелся стол, так заваленный книгами, что на нем мог с трудом поместиться листок бумаги. Надо бы прибрать, да нету сил, а главное, времени. Кресло, стулья, шахматный столик… всюду стопки книг. Не успевал прочитывать всего купленного, а заведено было не класть книгу в шкаф, пока не просмотрена.
Теперь все равно не успеть даже перелистать. Доктор потом разберется… передаст в библиотеки. Уж очень он качает головой, когда выслушивает своего «аллигатора».
Когда Кленов лежал на боку, ему была видна стена с картинами. Он начал коллекционировать их еще в Соединенных Штатах. Профессор Вонельк приобретал только картины русской природы, нарисованные преимущественно Левитаном. Каких ухищрений стоила ему заблаговременная пересылка их в СССР!
Особенно близки были ему картины, где на фоне неба виднелись верхушки деревьев или где в небе плыли облака. Улетевшее облачко!.. Оно улетело из жизни много лет назад… а вместе с ним и способность любить.
Странно думать, что в студенческие годы у него были друзья, что он сочинял стихи о любви. Что же так неузнаваемо изменило его, сделало нелюдимым и аскетом?
Жизнерадостный, влюбленный, наивно мечтающий о прекращении войн, Кленов погиб вместе с Мод во время взрыва в Аппалачских горах. И он еще раз погиб, утонув вместе со своими иллюзиями в Атлантическом океане, когда моторный бот был потоплен японской подводной лодкой.
Спасенный в море Вюнельк был уже другим. Он принял чужое имя и весь сосредоточился на сокрытии от Вельта своей тайны. Имитировав потерю памяти, он начал жизнь сызнова. Никто не догадался, что необыкновенный студент потому в полтора года окончил Корнельский университет, что был уже профессором. И Джону Аллену Вонельку не так трудно было вскоре действительно стать профессором Корнельского университета. Никто не знал, как страдал он в добровольном своем изгнании, лишенный друзей и Родины, нося выдуманный им крест служения человечеству.
Однажды он побывал на съезде ученых. С волнением вступил он на Европейский континент — Россия была совсем близко! Он ходил по Парижу, смотря на резвившихся детей, и думал, что они своей жизнью обязаны ему, умевшему молчать… Он смотрел на Собор Парижской Богоматери, входил внутрь, платил суетливой монашке монету за право любования мрачной колоннадой. А уходя, оглядывался назад, на прямоугольные башни, на загадочные химеры, украшавшие фасад, и думал: Гюго прославил все это, а он сохраняет тем, что молчит, и безумное человечество не может взорвать, развеять по ветру Париж вместе с его памятниками искусства… Он шел в Лувр и, как хозяин, обходил залы. Все это существует благодаря ему. Вот бархатный зал со скамейками по стенам. Посередине, выделяясь на темно-бархатном фоне, великолепная статуя Венеры Милосской… Никогда ни одна копия не производила на Кленова такого впечатления, как эта, чуть изъеденная с поверхности временем, но полная обаяния красоты и древности статуя… Ее тоже спасает он, Кленов, для потомков… Пусть никто не знает о нем, пусть никто не подозревает, что это он сохраняет и эту статую и все остальное… Ему не надо признания и благодарности!
Кленов бродил незаметный, никому неизвестный по парижским бульварам в шумной говорливой толпе, словно возвышаясь над всеми головой, гордый своей миссией и своей неизвестностью…
Как это дико и нелепо выглядит теперь! Словно целое столетие отделяет его от того времени. А между тем разве не он год назад расхаживал с тем же самым чувством по улицам Москвы, гордясь великолепными, задевающими за облака зданиями, которые он сохраняет от разрушения своим молчанием? Разве не он год назад воображал, читая сообщения о грандиозных планах строительства, что незримо примет во всем участие, оберегая страну и весь мир от разрушения!
Что же целым столетием встало между Кленовым вчерашним и Кленовым, лежащим на кровати с наушниками на голове?
А ведь червь все-таки грыз его сердце, когда уже на Родине, слывя чудаковатым старым ученым, он отказывался от многих знаков внимания. Он не хотел ни многокомнатной квартиры, ни автомашины, ни обслуживания… Однако в Америке он пользовался всем этим! И чудаковатости у профессора Вонелька не было. Значит, говорил в нем все-таки голосок совести! Он только не хотел слушать этот писк, глушил его, отделывался конфузливым отказом от элементарных удобств. И сделка с совестью совершилась! Ах, если бы раньше понять все это!
Профессор стонал и переворачивался на другой бок.